10 октября Леониду ДРАНЬКО-МОЙСЮКУ исполнилось 50 лет
Я всегда считал, что истинный поэт равен только себе самому. Именно таким знаю Леонида Дранько-Мойсюка. Многие считают его эстетом. Что ж, он действительно поклонник прекрасного, приверженец эстетизма. И в жизни, и в стихах. Само присутствие его в белорусской поэзии придаёт ей европейское звучание. Впрочем, и Леонид Васильевич обмолвился как-то, что считает себя учеником Поля Верлена. Вспомним:
Сначала – музыку созвучий!
Дай лёгкий строй словам твоим,
Чтоб невесом, неуловим,
Дышал и таял стих певучий.
(Перевод В. Левика.)
Согласитесь, что следовать этому призыву Поля Верлена могут очень и очень немногие. Ведь, кроме прочего, надо ещё предпочесть оттенки – цвету, а полутона – самому строгому тону. Леонид Дранько-Мойсюк своё талантливое мастерство прекрасно доказал не только стихами, но и прозой, которая не менее поэтична. Его эссе читаются как поэмы. А загадочный цикл стихов для А. заставил поволноваться влюблённые сердца едва ли не всех белорусских красавиц, чьи имена начинаются именно с этой буквы.
Родился Леонид Васильевич 10 октября 1957 года в Давыд-Городке, который удивительным образом не растерял сельского уклада жизни. В 1982-м закончил Литературный институт имени А.М. Горького. И в том же году стал редактором, а затем и заведующим отделом поэзии издательства «Мастацкая лiтаратура», где работал до недавнего времени. Почти четверть века минуло со дня выхода в свет его первой книги «Путник». Теперь на творческом счету замечательного поэта немало книг, обогативших не только белорусскую литературу. Среди них «Над площадью», «Проза радости», «Здесь», «Акрополь», «Утомлённость Парижем», «Поэтографический роман», «Стихи. Любовь. Проза» и другие. Вспомнить об этом есть повод: 10 октября Леониду Васильевичу исполнилось 50 лет. Поблагодарим и поздравим.
Из цикла стихов для А.
***
Когда звонили в Кафедральном,
Я думал, Свислочь не течёт,
А держит в отблеске астральном
Стремление зелёных вод…
Пройдя под арочной подковой
Консерваторского двора,
По бедной улице Торговой
Пошла души моей сестра.
У радости – всё как бывало:
Свои кресты, свои венцы –
Такие светлые начала,
Такие грустные концы.
Я ничего ещё не понял,
И, может, от того умру,
Что женщину так просто отдал
Консерваторскому двору.
Смотрю на дно его колодца,
Повинной никну головой, –
Мне аромат лишь остаётся
Её накидки луговой.
И успокоюсь я не скоро,
Хотя и вижу, Боже мой,
Как под охраною собора
Она идёт к себе домой.
***
Я счастье высшее изведаю,
Коль убедил свою мечту,
Что только с женщиною этою
Познаю жизни полноту.
Что только с нею мне откроются
Глубины тёмных, тайных лет,
И мысли чистотой умоются,
И отовсюду хлынет свет.
И только этак жить мне хочется, –
С весёлым страхом через край!
Пускай душа моя заходится
И задыхается пускай.
Пусть чувства, чем-то виноватые,
Робея от своей вины,
Попросят радость мне элладную
У вечно юной старины…
У старины – не крик анафемный,
А утешенье будет мне:
«Ни грешных нет уже, ни праведных,
А есть любимые и не…
И что плохого, коль случается:
Под знаком истины самой
К тебе любимая является
Из жизни чьей-нибудь чужой?!»
***
Есть любовь, но где оно – свиданье?
На моей тревоге – седина…
Там, где вспомню о твоём дыханье, –
Там и начинается весна.
Старости желанной образ близкий,
Как волна, собою захлестнёт.
Вынесет на берег лигурийский,
Пенсионной пеной обовьёт.
Лучшего не ожидаю счастья!
Ощущая наступленье тьмы,
К старости своей хочу припасть я
Каждый раз, когда в разлуке мы.
За молчаньем горьким, за садами,
За дорогой, отданной песку,
Даришь ты, беспечно молодая,
Дни – дранько, а ночи – мойсюку.
***
Мой сон, как ваза чистая, пустой, –
Как будто из неё и воздух вынут, –
В ней ни воды, ни солнечных искринок,
Тех самых – с бархатистой чешуёй.
Приснись – ведь ты не снилась мне ни разу, –
И прислонись к сиянью головой.
Я знаю, знаю цвет любимый твой,
И этот цвет пускай наполнит вазу.
Твой – жёлтый цвет, а ярко-синий – мой, –
Меня собой утешить не желает
Никак… А жёлтый меньше утомляет,
Хоть полнится внезапностью любой…
Всё в мамином я знаю огороде,
Там ранним утром шольсия в окно
Росистое бросает кимоно,
И солнца иероглиф ярко всходит.
Настурция мне освещает даль,
Календула мне дарит золотовки,
Фиалок сиротливые головки
Приносят сиротливую печаль…
Мой сон пустой, и я прошу: «Приснись мне…»
И ставлю вазу чистую на стол…
Твой жёлтый цвет озолотит все выси,
Мой синий цвет отяготит мой дол.
***
Ты, как молитва, что Богу
Недошептанна мной, –
Чистого снега тревога
Над белорусской зимой.
Видеть такое умеют
Разве что в райской дали.
Женщины там не стареют,
И не кончаются дни…
Холод крещенский вдыхаешь.
Миг удивления длю.
Майскую розу бросаешь
Мне и морозному дню.
Ты – немоты избавленье,
Сон, что пурпуровым стал…
Снег вифлеемский рожденье
Наше с тобой пеленал.
***
Не верю в то, что лучше он меня,
А хоть и лучше – всё равно не верю.
Я не пойму, как можно променять
Мою влюблённость на его химеру.
Меня утешит ресторан «Потсдам».
Наймусь к тебе я ангелом весёлым.
Не просто я слова тебе отдам,
А древние отдам тебе глаголы.
Не только положу акрополь свой
К твоим ногам, мне одному понятный,
А первою библейскою водой
Омою грех – нечаянный, внезапный.
И выцелую ночи все и дни,
Наполненные силой несмиренной,
Чтоб стали просветлёнными они…
И всё твоё не назову изменой.
***
Опять волна, что воплотилась в камень,
Ударила по мне.
Теперь лежать мне в элегичной яме
На самом дне.
Кого, кого душа позвать могла бы,
Чтоб вновь набраться сил?
Как далеко мне до отца и мамы…
Ах, Ольга и Василь.
А рядом ты – в педагогичном вздохе,
У каменистых стен.
И музыка – в любом твоём уроке,
Учитель мой – Верлен!
И небеса тяжёлые над нами
Чуть выше облаков…
Пою романсы в элегичной яме,
Как ты учил, – без слов.
Твоя душа ещё среди глумлений,
Предчувствием в судьбе…
А циник вновь мужчину всех смирений
Нашёл в тебе.
Твоя беда, хотя она и втуне,
Не менеет в цене.
Твой алкоголь и в клавишах, и в струнах,
И в канифольном сне.
«Вер-лен» – в Европе по устам витает,
Как васильковый лёд!
Он окропит, – коль свежестью растает, –
И мой горынский рот.
Себя, Верлен, тобою обнаружил.
И вот на самом дне
Её саму, её детей и мужа
Я вижу, как во сне.
Она всё отдалённее, чем прежде,
чем Ольга и Василь…
Верлен, волна, что под ноги ей плещет, –
Твоих светлейших сил.
Перевод