В начале марта произошла очередная катастрофа с самолётом: в Эфиопии разбился пассажирский лайнер авиакомпании «Боинг». Погибло множество людей, в том числе несколько русских. Все важнейшие новостные ресурсы сообщали о крушении. И большинство из них писали о некоем «разбившемся Boeing».
Я специально смотрела: РБК, ТАСС, Газета.ру, Лента.ру, РИА «Новости», «Новые Известия», Ньюсру.ком… даже «Комсомольская правда»! Где-то новости были списаны под копирку, изредка изменён на кириллическое начертание заголовок – но внутри неизменно оказывался «разбившийся Boeing». И даже в косвенных падежах, что читалось совсем уже неловко.
Да, я понимаю, что работа людей, публикующих новости, заключается в быстром реагировании. Компьютер и интернет упростили эту задачу до невероятия: выделяешь текст, нажимаешь «копировать» – и шлёп-шлёп-шлёп…
Но ведь это вcё крупнейшие российские новостные ресурсы! И слово «Боинг» уже совсем привычно передаётся на кириллице – так же, впрочем, как и слово «Твиттер» (оно тоже попадалось в этой новости – и тоже латиницей). Да при желании даже словосочетание «Эфиопские авиалинии» (из той же новости, тоже на латинице) было бы совсем нетрудно перевести.
Не хочу сейчас вдаваться в рассуждения, что вот, мол, мы резко реагируем, когда наши соседи по постсоветскому пространству переводят свои алфавиты на латиницу, а сами… Нет, беда в том, что мы реагируем недостаточно резко. И кто-то здесь должен задать образец острого реагирования – не так важно, внешнеполитическое ведомство или внутреннее. И когда мы видим – на бумаге, на вывеске, на экране – очередной ненужный Boeing, нас должно это задевать, нам должно становиться неприятно.
Удивительно, но от того, что мы теперь чаще знаем, как пишутся «боинги» латиницей – мы не учимся, а, наоборот, разучиваемся читать их на кириллице. По роду деятельности я нередко сталкиваюсь с «боингами» в научных текстах. Иногда это просто имена людей, которые автор элементарно не знает, как написать кириллицей. И не потому, что «нет точного сочетания» (к такому объяснению тоже прибегают, хотя оно ничего не объясняет) – а потому, например, что это финское или норвежское имя, автор не знает, как его прочитать – не беда, дадим латиницей и притворимся, что так и надо!
Я не могу представить, чтобы в англоязычной литературе возникла такая проблема. Латиница неточно передаёт кириллическое звучание? Не беда, дадим неточно! Как правило, они не дают кириллического начертания даже в скобках – разве что в виде экзотики.
В школах нам неизменно объясняли, что русский язык – великий, но, к сожалению, гораздо реже объясняли, что русский – не просто «язык Толстого и Достоевского», он – наш родной, зависит от каждого из нас. Мы и есть русский язык сегодня. Что, разумеется, отнюдь не значит, что лингвисты должны «просто регистрировать» его изменения.
Сегодня мы видим колоссальный перекос: в школе детей шпыняют за письменные «речевые ошибки» так, что они боятся повернуться в родном языке, страшатся сделать шаг влево, шаг вправо. Ведь на экзамене снизят баллы! Но стоит выйти из школы – и гуляй, рванина! Можно всё! Норм – нет. Зато нормативные документы есть. Но мёртвый, неподъёмный язык, которым они написаны, язык, неприкрытая цель которого затруднить понимание, – это очень важная, но уже другая тема.