Небывалая с середины 1980-х годов напряжённость в нашем военно-политическом противостоянии с Западом дала повод политикам, политологам и журналистам вспоминать о Карибском кризисе. Есть ли для этого основания? Какие детали истории до сих пор неизвестны широкой публике? Об этом – журналист-международник, работавший в США, Александр Палладин.
Тем событиям в октябре исполнится 60 лет, и их современников вроде меня остаётся всё меньше. Вдаваться в подробности, почему в принципе я тоже усматриваю аналогию между нынешним кризисом и тем, который вошёл в историю как Карибский, не стану – сошлюсь на Дональда Трампа, выразившего 26 января опасение, как бы действия вашингтонской администрации не спровоцировали третью мировую войну.
В связи с этим уместно вспомнить выпущенную в 2000 году голливудскую документальную драму «Тринадцать дней». Фильм снят по книге брата Джона Кеннеди Роберта.
Будучи главой Министерства юстиции США и человеком, которому старший брат полностью доверял, он принял деятельнейшее участие в разрешении Карибского кризиса, поддерживая доверительные отношения с послом СССР в Вашингтоне Анатолием Фёдоровичем Добрыниным.
Фильм «Тринадцать дней» наглядно показывает: в те самые дни октября 1962 года судьба человечества висела на волоске, в том числе потому, что глава Белого дома Джон Кеннеди подвергся неимоверному давлению со стороны вашингтонских «ястребов», требовавших «раз и навсегда проучить «красных».
Особенно неистовствовал генерал ВВС США Кёртис Лемей, в конце Второй мировой организовавший массированное применение зажигательных бомб против 64 японских городов. В марте 1945 года 325 американских бомбардировщиков сбросили на столицу Японии 1665 тонн «зажигалок», в результате чего погибло более 100 тысяч жителей. Сам Лемей цинично именовал это «пожарными работами». В августе 1945 года он же командовал атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки, а четыре года спустя участвовал в разработке плана «Дропшот» (предусматривал использование 133 ядерных бомб для уничтожения 70 советских городов) и впоследствии, уйдя в отставку, заявил: «Нам было бы чертовски лучше, если бы мы тогда добились начала третьей мировой войны».
Этого генерал Лемей добивался и во время Карибского кризиса. В «Тринадцати днях» есть выразительный эпизод: выйдя из Овального кабинета Белого дома, где Джон Кеннеди в очередной раз отверг предложение стереть с лица земли Кубу вместе с находившимися там советскими военнослужащими, возглавивший к тому времени штаб ВВС США Лемей вне себя от ярости говорит подчинённым: «Этот чёртов Кеннеди разрушит нашу страну, если только мы что-нибудь не предпримем».
А я, когда смотрел этот фильм, вспомнил рассказ своего старшего коллеги – известинца Станислава Кондрашова. В разгар Карибского кризиса, работая собкором «Известий» в Нью-Йорке, он попал с аппендицитом в местный госпиталь. В его отделении работал медбрат-мексиканец, как многие латиноамериканцы, недолюбливавший гринго. Глава большого семейства, он был напуган происходящим и поделился со Станиславом Николаевичем:
– Соединёнными Штатами правят безжалостные богачи, не терпящие конкуренции и неподчинения. Вы бросили им вызов, и они не остановятся ни перед чем, чтобы вас уничтожить.
Впрочем, читатель наверняка ждёт не дождётся обещанного в заголовке. Так вот, в начале 1985 года в нашем посольстве в Вашингтоне устроили необычный приём, на который пригласили только своих – сотрудников совучреждений. Поводом стало чествование Анатолия Фёдоровича Добрынина, выдающегося отечественного дипломата «сталинского призыва». (Предложение перейти на дипломатическую работу Добрынин, молодой инженер одного из авиазаводов, получил под конец Великой Отечественной, когда в Кремле решили активизировать внешнеполитическую деятельность.) К упомянутому дню пост посла в США Анатолий Фёдорович занимал 23 года, установив абсолютный рекорд пребывания в этой должности.
После подобающих случаю речей и поздравлений растроганный Анатолий Фёдорович тоже взял слово и, поблагодарив присутствовавших, вдруг пустился в воспоминания. Да такие интересные, что по окончании мероприятия я подошёл к нему и сказал:
– Анатолий Фёдорович, то, что вы поведали, так и просится в мемуары…
Дипломатично улыбнувшись, посол ничего не ответил. Но воспоминания всё-таки написал (в 1996 году они вышли под названием «Сугубо доверительно»). Тем не менее кое-что из того, чем Добрынин поделился с нами одиннадцатью годами раньше, в книгу не вошло. А рассказал он, в частности, следующее (воспроизвожу по памяти, от себя добавляя лишь нужные для лучшего понимания детали).
Карибский кризис, как уже было сказано, длился 13 дней, с 18 по 30 октября 1962 года. 27-го числа обстановка накалилась до предела: наши представители в Соединённых Штатах шлют в Москву шифротелеграммы-молнии: Пентагон может ударить по Кубе, и, стало быть, по дислоцированному там нашему воинскому контингенту, с часу на час. (Недаром с тех пор 27 октября 1962 года именуют чёрной субботой, днём, когда мир оказался на грани глобальной ракетно-ядерной катастрофы.)
Поздно вечером того же дня в нашем вашингтонском посольстве раздался звонок от Роберта Кеннеди, который попросил Добрынина незамедлительно приехать к нему в офис.
Уже за полночь Анатолий Фёдорович прибывает в Министерство юстиции США, проходит в кабинет Кеннеди-младшего и, как он заметит потом в своих мемуарах, обнаруживает там признаки чрезвычайного положения: «На диване валялся скомканный плед: хозяин кабинета тут же урывками спал». Следом Добрынин пишет: «Важный разговор состоялся наедине», – и подробнейшим образом излагает суть этой беседы, в конце концов приведшей к мирному разрешению Карибского кризиса.
Есть в том пассаже и такое: «В течение нашей встречи Р. Кеннеди не скрывал своего волнения, во всяком случае, я его видел в таком состоянии впервые. Он даже не попытался вступить, как это он делал часто, в спор по тому или иному вопросу, а лишь настойчиво возвращался к одной теме: время не терпит, нельзя его упустить». Однако в мемуарах Добрынина нет даже намёка на то, чем он поделился с нами на том самом приёме в 1985 году:
– Едва я вошёл в кабинет Роберта Кеннеди, как он, не дав мне и слова сказать, разразился тирадой, которая длилась минут десять. Она состояла, с одной стороны, из обвинений советского руководства в вероломстве и создании тяжелейшей кризисной ситуации, а с другой – из описания обстановки, в какую попал президент США, вынужденный отбиваться от упрёков в мягкотелости и нерешительности даже со стороны ближайших советников. И всё это – совсем не дипломатическим языком, в отборных матерных выражениях!.. Закончив свой монолог, Роберт сменил тон и добавил: «Анатолий, я прекрасно понимаю, что мои высказывания прозвучали непривычно и грубо, но именно так наш президент расценивает сложившуюся обстановку. Поэтому прошу передать услышанное от меня в Кремль максимально точно!» Вышел я от него, сел в машину и, пока ехали обратно в посольство, ломал голову, как поступить. А сел писать телеграмму «вне очереди» – и тут меня осенило: да ведь только так и можно донести до Хрущёва степень накала обстановки в Белом доме. После этого осталось только подобрать синонимы в виде цензурных слов и выражений... Когда летом следующего года, прилетев в Москву в отпуск, я явился к Громыко, Андрей Андреевич только покачал головой: «Тебе-то что: отправил депешу, и дело с концом, – а докладывать-то её Хрущёву пришлось мне… Но ты совершенно правильно сделал!»
Александр Палладин
С помощью аэрофотосъёмки американцы обнаружили
советские военные объекты
