Литературная жизнь в разных городах формируется по-разному. В Подольске она
сложилась вокруг «Подольского альманаха» – ежегодника, во главе которого стоит Алексей Агафонов. Жанры его публикаций разнообразны, особо следует отметить исторические и краеведческие материалы.
В поэзии также приветствуется разнообразие манер, что подтверждает и представленная подборка.
Михаил ШАПОВАЛОВ
* * *
В Пахре отразилась арка моста,
Зазеленели её берега.
И стала мне жизнь, как песня, проста,
И стала мне жизнь дорога.
И этот день, и вчерашний день,
И тот, что наутро придёт…
Какая вымахала сирень,
Какая сирень цветёт! –
Махровая ветвь в накрапах росы
Остудит щёку мою…
Под небом, ясным после грозы,
Любо внимать соловью.
* * *
Встану ли рано, лягу ли поздно, –
На небо гляну: есть ли там звёзды?
Россыпью ясной или вновь тая, –
Звёзды наказ мне, весть мне благая.
В мире продажном, в дне быстротечном
Разуму важно помнить о вечном.
Града высока духом взыскуя,
Помнить о сроках в пору земную.
* * *
Пью утром чай. Потом иду Литейной
На радио записывать статью.
Трёхслоговое имя повторяю
И всё равно мне: дождик или снег
Кропит меня. Вокруг привычный мир:
Дома Подольска, голые деревья,
И дурачок в потрёпанном пальто
Бубнит своё и мёрзнет на ветру.
Луч солнца на мгновение плеснул
И озарил квартал весёлой охрой,
Крик детворы аукнулся с площадки
Далёким эхом невозвратных дней.
Но что со мной?.. Опять темнеет небо.
А в памяти причудливо теснятся
Обрывки музыки, цитаты из статьи.
Ах, всё не то!.. Побочное, пустое…
Трёхслоговое имя повторяю,
В нём тайна плоти: тлеющий огонь,
И смех, и окрыляющая радость,
И двух сердец согласный перестук!
Марина МАМОНА
* * *
Я знать не хочу, что может быть
между нами,
Сколько пробежит ещё кошек и прочих
зверей,
Но когда ты меня целуешь,
город складывается в оригами
И хлопает крыльями пролётов и этажей.
* * *
Моя Муза немного кургуза,
Она пиво пьёт на диване,
Любит слушать громкую музыку
И листать журнал «Огонёк»,
ТВ-пультом чесать пузо,
Оставляет щетину в ванной,
И о том, что она Муза,
Ей, конечно же, невдомёк.
* * *
Карман твоей кожаной куртки
Не станет вторым моим домом,
И руки зимой не согреет,
И добрый не даст совет.
Вот так – по закону попутки
Ты вышел, и тянутся ровно
По пыльным далёким хайвеям
Следы наши с разных планет.
Геннадий КАРПУНИН
* * *
Пыльная дорога,
Хвоя да песок,
Церковь недалёко,
Сена жёлтый стог.
Где-то в отдаленье,
Средь лесных озёр,
Хоровое пенье
Деревень и сёл.
Сколько их забыто
По всея Руси…
У куста ракиты
Ты о том спроси.
Да вглядись в ладони
Древних стариков:
В них, как на иконе,
Глубина веков.
Вдумайся, откуда
Эта глубина:
Если жили худо, –
Их ли в том вина?
И найдётся, верь мне,
В деревеньке дед,
Что под чай с вареньем
Даст такой ответ:
«Жили мы не худо,
И теперь всё есть,
Держимся покуда,
Ну а там… Бог весть».
* * *
Камыш растёт, где был когда-то пруд.
Плотину почему-то разобрали.
Давно из-под земли ключи не бьют.
И жители дома позапирали.
А было время, раков здесь ловил,
Нырял на спор, с мальчишками повздорив,
До щиколоток погружаясь в ил,
Мечтал о синем и далёком море.
Не знал тогда, ещё не мог я знать,
Колени разбивая о ступеньки,
Что с тихой грустью буду вспоминать
О позабытой Богом деревеньке;
Тот пруд, который высох и зарос,
Плотину, избы, запахи и звуки,
Полёт шмеля, назойливость стрекоз,
Ободранные о корягу руки.
И даже бестолковый брёх собак –
Теперь я знаю – был не бестолковым,
И добрым – деревенский тот чудак,
Встречавший нас отнюдь не добрым словом.
Не высохнет, не порастёт травой –
Как пруд – живой родник воспоминаний,
Где мальчик с белобрысой головой
Сплетал венок из розовых мечтаний.
Из тех мечтаний он давно подрос.
А может, их намеренно украли…
Жаль, высох пруд и камышом зарос.
И жалко, что плотину разобрали.
Екатерина КОМИССАРОВА
Чаруса
дождь случился внезапно. откуда-то из земли
терпкой влагой дохнуло – зеленью мне в лицо.
дверь распахнута. пальцы – встрёпанные мотыли –
в петлях спутавшись, поутихли, в конце концов.
душно в доме, дремотно. и, голову очертя,
вышла в сад, и оставила тот безвоздушный дом,
где среди белых простынь блаженно спало дитя,
где и мысли, и люди – размеренным чередом.
был мне голос. и были хохочущие глаза,
от которых бы отвернуться – да где уж там.
в них, как в северных далях, – зелёная чаруса.
в них такое, что днём и ночью – всё по пятам.
белолицее, будто подлунный речной цветок,
тонкорукое, словно истрёпанная ветла.
временами так хочется броситься наутёк:
убегу – а во мне выгорает нутро дотла.
дождь случился внезапно. вышептал мне слова:
«позабудь дитя, дом на девять замков запри.
пусть болотная вырастает в глазах трава,
пусть клокочет, брызжет песня моя внутри».
всё б оставила. вышла в сад – да и нет меня.
и слова мои – не земной бы терзали слух.
не послушалась. да с тех пор глаза зеленят.
да слова мои к белолицему манят злу.
Город, закованный
в синий просоленный лёд
где-то город, закованный в синий просоленный лёд,
где-то мачты, стремящие ввысь деревянные шпили,
где-то улицы ветром исхожены на год вперёд –
километры брусчатки, и ярды, и вёрсты, и мили –
всё равно, лишь бы двигаться, лишь бы куда-то шагать;
направление спорно, маршрут до конца не указан:
по мосту, что раскинут меж двух берегов, как шпагат,
и узлами фонарными – вехами в памяти – связан.
мимо набережных, мимо броско кричащих витрин,
за беседой, улыбкой, молчанием о высоком.
сколько слов недосказанных, сколько вопросов внутри,
сколько общего между и даже несхожего сколько.
Невский иллюминаций, как ёлка в конце декабря,
на Дворцовой следы, у Казанского тень полукругом,
синий ангел над городом, Боже, хранивший царя,
двое в тёплых пальто, потерявшие разом друг друга,
мы знакомцы, влюблённые в образ, но мы не друзья:
я и город, мы искоса смотрим на руки и лица.
ты хороший, закутанный в морок, туманы, озяб,
ты за вёрстами, милями, шпалами, крыльями птицы.
где-то руки, пропахшие масляной краской, – вода,
тонкий лёд-скорлупа, голубые гранитные плиты,
где-то есть и другие – с просоленным льдом – города,
только я помолчала и всё-таки выбрала Питер.
Кукла
Шелест незатейливой обёртки
И походкой заводной игрушки,
Отстранив прозрачные оборки,
Выйду – в лунном свете, в тонких рюшах –
С кукольной улыбкой Моны Лизы,
Хлопая ресницами наивно,
Я станцую – серебристый призрак
С непокорной тёмно-рыжей гривой.
Лунный свет, как пёс, колени лижет
Сквозь скользящий шёлк расшитых кружев.
В танце я безумна и бесстыжа,
И почти как куколка – бездушна.
Я игрушка, и мирок мой тонок –
Ящичек с надушенной фольгою.
Кукла-дочь, фарфоровый ребёнок…
Ну хоть часик поиграй со мною!
Ты давно не мальчик, отчего же
Трепетно, почти благоговея,
Куколку с холодной белой кожей
Ты назвал любимою своею?
Просто за шуршащей оболочкой,
Посреди прозрачных белых рюшей
Ты один, таинственно и точно,
Угадал мятущуюся душу.
Так играй – пока играть умеешь.
До утра в груди завода хватит.
Я, как крошечная Галатея,
Утром оживу в твоих объятьях.