Роли и судьбы Владимира Ровинского
В последней и программной премьере МХАТа им. М. Горького – «Комедиантах господина…» по знаменитой пьесе Михаила Булгакова, более известной под названиями «Кабала святош» и «Мольер», – он играет тушильщика свечей и преданного слугу первого актёра Франции. Роль, что и говорить, из числа «подарков»: сочная, выразительная, с замечательным внутренним развитием и рядом «высших точек». Другое дело, что благодаря устоявшейся театральной традиции этот образ принято решать, даже на уровне «внешних данных» исполнителя, в стилистике своего рода уютной, домашней акварели – мягкими тонами, округлыми линиями. Если так можно сказать, чаплинским или санчопансовским «ходом», когда трагическая история протагониста оттеняется преимущественно комедийной, доходящей порой до фарсовых красок линией «маленького человека», эдакого преимущественно забавного – пускай и с прорывом в драматизм – толстячка-хлопотуна.
Когда Татьяна Доронина назначала на Бутона Владимира Ровинского, она определённо шла вразрез с предощущениями зала. Какой там Санчо! Если уж на то пошло, скорее Дон Кихот – высокий, сухой, поджарый, с резкими, мужественными четрами лица артист нисколько не напоминает закулисного «домового» (образ, который, несомненно, в первую очередь двигал автором). Рыцарь, Дух, в каком-то смысле символ того прекрасного, волшебного и одновременно несправедливого и «вывихнутого» мира, доставившего столько счастья и столько горя и Мольеру и Булгакову, – вот величественная фигура, встающая за тушильщиком-слугой Ровинского, вот его и театра неожиданное, но абсолютно состоятельное прочтение.
Надо сказать, что всё «положенное» по «статусу» роли выполнено стопроцентно – и «оттеняющая» комическая стихия, и бурлескное начало, и мотив абсолютной преданности… Но параллельно артисту удаётся показать в своём Бутоне его личность, его драму, его человеческое величие. И, если хотите, сыграть точное и единственно верное понимание своего места в искусстве – пусть оно не будет великим, но всё равно должно переживаться как служение.
Наверное, отнюдь не случаен тот факт биографии, что Ровинский, с его на первый взгляд совершенно не «актёрской» внешностью (человек из толпы – да, запоминающийся, да, обращающий на себя внимание, статью, умными глазами, благородством облика – но никак не «Актёр Актёрыч») создал на сцене не один классический характер труженика кулис из числа своих коллег по профессии. Шмага в «Без вины виноватых», Актёр в «На дне». О последней работе было когда-то очень выразительно и точно сказано критиком: «Это роль-рама, которая держит картину».
Подобных «рам» он за свои несколько десятилетий «беспорочной службы» смастерил (в данном случае это производное от слова «мастерство») немало. В своём первом театре – Харьковской русской драме, куда пришёл после окончания Института искусств им. И. Котляревского. Потом в Первом московском областном драматическом – не самом идеальном, что уж греха таить, для всерьёз озабоченного самосовершенствованием и творческим ростом. Наряду с целым рядом безымянных фельдфебелей, сержантов и обер-лейтенантов Ровинский сыграл в подмосковном коллективе несколько заметных ролей в современных на ту пору отечественных пьесах, заявил о себе как «социальный герой», идеально подпадающий под фактуру «нашего знакомого», «парня из соседнего подъезда». А ещё сумел в достаточной степени заявить о комической составляющей своего дарования, о чувстве юмора, проявляющемся на сцене звучно, но тонко и соразмерно (а это, как мы знаем, вещи в искусстве куда как непростые).
А о том, что Ровинский – актёр без амплуа, стало окончательно ясно в начале 1990-х, когда он пришёл в горьковский МХАТ (напомним, не в самое счастливое время для великой аббревиатуры, вскоре после приснопамятного раздела). Он равноубедителен в разных костюмах, эпохах, жанрах. Сегодня Симеонов-Пищик в «Вишнёвом саде», завтра персонаж рощинских «Валентина и Валентины». На одной сцене «страстный и неудержимый», как характеризовали эту его роль рецензенты, неистовый протопоп Аввакум из одноимённой пьесы Владимира Малягина. На другой – суетливый Золотуев из «Прощания в июне» А. Володина, вырастающий у артиста-«прокурора» до масштаба социального обличения.
«Нет маленьких ролей…». Эта хрестоматийная до неприличия фраза тоже будто про Ровинского сказана. В ином спектакле он может появиться на сцене всего на несколько минут, произнести считаное число фраз, но при этом запомниться, даже врезаться в память. Как, например, его мудрый сержант Солдатенков, которому дана лишь одна сцена в «Годах странствий» А. Арбузова. Иногда персонаж у него, можно сказать, «служебный» – Кочергин, скажем, в некрасовском водевиле «Актёр», у которого, кажется, всего и задач-то – резонёрствовать да раз за разом попадать впросак, не узнавая в очередном своём госте всё того же протеически перевоплощающегося комедианта Стружкина. Но Ровинский и его партнёр Михаил Кабанов ухитряются сделать из этого несколько формального – при всём уважении к классику – повторяющегося драматургического приёма блестящий «монтаж аттракционов», череду по-настоящему смешных сцен, оригинальных и глубоко «пропаханных» каждым из участников этого дуэта.
Известный из истории искусства термин возник в предыдущем предложении вовсе не ради красного словца… Про актёрское дело в его отменных образцах написано немало красивых, умных и точных слов. Недавно довелось прочесть пассаж, повествующий о «жёстко отчётливом» рисунке ролей, который, по мнению писавшего, есть «бесконечно едкий и ироничный. Иногда просто забавный. Иногда – патетический. Иногда – трагедийный».
Сергей Эйзенштейн некогда высказался таким образом о Юдифи Глизер. И дальше: «Этот рисунок не барахтается в туманной неопределённости акватинт или акварелей – он всегда похож на режущую отчётливость гравюры, резаной грабштихелем по медной доске; на рисунок, беспощадно протравленный «крепкой водкой» офорта».
Выражения, на мой взгляд, замечательным образом ложащиеся под портретом одного из ведущих мастеров мхатовской труппы с Тверского бульвара, заслуженного артиста России Владимира Ровинского.