Время утешительных рапортов и лучезарных проектов. Локализованы ещё двести пожаров, того гляди начнём строить новый горнолыжный курорт.
Помнится, на заре своей столичной журналистской карьеры я чуть было не обзавёлся «литературным агентом». Ухоженная дама, благоухая, учила: «Не могли бы вы убрать куда-нибудь вашу очаровательную злобу? Учитесь видеть во всём хорошее. Читатель требует позитива. Скажем, так: угнали машину – отличный повод воспользоваться услугами авиакомпании «Эйрлайн»…»
Сегодня её уроки как никогда актуальны. Сгорел дом – задумайся о новом коттеджике, заволокло город дымом – проведи отпуск на Канарах, там, кстати, прохладно, горы. Выгорают губернии – значит, будем восстанавливать, будет выделение средств, новый распил бабла. Кому война, а кому мать родна.
И не иначе.
Недавно я похвалил повесть Олега Лукошина «Капитализм» – о том, что у человека должны быть сила и гордость противостоять злу мира; если нельзя иначе – то и с оружием. Чудом, благодаря номинатору из журнала «Урал» Сергею Белякову и активности «простых читателей», повесть угодила в финал одной из литературных премий, где была в меру обласкана (с оговоркой: это-де для позитивных людей, которые понимают, что всё на свете шерри-бренди, и читают, лёжа в джакузи); крупнейшее издательство собралось её напечатать… Ровно по завершении премиальных торжеств страну сотрясла приморская трагедия. Официальные СМИ назвали этих людей преступниками, народная молва – партизанами. Я заглянул в интернет-дневник Лукошина. Единственная (но какая проникновенная!) его запись в те дни была посвящена открытию мирового чемпионата по ножному футболу.
Как это верно – про джакузи. А у нас с Беляковым и остальных читателей просто оказались «глаза велики».
Помню, в начале лета Сергей Шаргунов собирал писателей и критиков на круглый стол обсуждать пресловутую «проблему героя». Возможен ли он в современной тонкой литературе – или это атавизм тех времён, когда люди ели мясо руками. Для зачина Сергей прочитал свой очерк о московском пожарном Евгении Чернышове, погибшем этой весной. Начальник пожарной охраны города в свой выходной день «отправился на работу», спас нескольких людей – и погиб.
Сомлевшие от жары литераторы сошлись тогда на том, что очерк нехорош – какой-то малоубедительный в нём герой. Вот если бы добавить туда гнильцы: например, домашние скандалы с женой или тайный порок какой (пусть этот человек окажется адреналиновым наркоманом), тогда другое дело: убедительно, современно. Тогда сойдёт.
Сегодня уже тысячи безымянных пожарных и застигнутых бедою людей задыхаются в дыму и огне. На днях читаю: команда добровольцев, жителей горящей Мещёры, поехала спасать от огня село. Какое там, чудом сами спаслись. Один из них описал всё это в своём интернет-дневнике. И вот вам реакция «простых» досужих читателей: «А на кой вы туда вообще попёрлись?» Непонятно. Неинтересно.
Неделю назад по пути с работы видел у метро «Чистые пруды» плачущую женщину. На асфальте фотография молодого парня, иконы, свечи. Юрий Волков зарезан горячими «гостями столицы» во время затеянной ими же драки. Он был болельщиком известной футбольной команды, и болельщицкие активисты предложили устроить совместную с заклятыми соперниками акцию памяти. Реакция в болельщицком интернет-сообществе: «Да ну!.. объединяться с «конями»… Дерби есть дерби, как это его загубить?»
Опять футбол – важнейшее из искусств.
…После разорения Рима вандалами в 476 году его жители обсуждали не то, как им восстановить город, а то, как организовать цирковое представление. Должен же быть «позитив» в жизни.
Среди сообщений о сгоревших сёлах с каким-то почти отвращением встречаю анонсы очередных номеров литературных журналов и обсуждение «литературных событий». Мнится: когда «говорят пушки» – почему у этих изнеженных слабосильных муз не хватает такта хотя бы молчать?
Непоседливый Сергей Беляков (сам ли, по заданию ли редактора) затеял на сайте «Частный корреспондент» главнейшее из литературно-цирковых представлений: «критику критики». Знамя подхвачено, о себе говорить приятно, и вальяжный Виктор Топоров многопудовым коршуном обрушился на уральского выскочку: тот, дескать, неверно понимает значение творчества критика имярек, потому что не имеет (в отличие от них с Топоровым) должного вкуса к литературному кружеву, стремится приравнять изысканное перо к багру и лопате.
В самом деле, как можно: на таком крутом витке модернизации – к багру и лопате. Публика понятливо обмахивается веерами. Анонсы пестрят словами «гносеология» и «метафизика».
Как там литагентша учила… «Не о чем писать? Совершенствуй синтаксис».
Но странное дело: с одной стороны, в борьбе «эстетов» и «социальщиков» я сопереживаю последним, с другой – понимаю, что победа недопустима, потому что плодами любых побед в первую очередь и главным образом пользуется пронырливая бездарность. Проходили мы уже «торжество социальности» в советские времена. А пока бездарность осаждает вершины «синтаксиса», сиди, казалось бы, и злорадствуй.
Сижу. Чтение моё этим летом составляют «Анна Каренина», томик Гумилёва (другого) и подшивка журналов «Огонёк» за 54-й год. Невообразимо: там в каждом номере печаталось по два-три художественных рассказа! Середина 50-х, переворот в советском рассказе: из-под раболепного совписовского «торжества социальности» проклёвываются первые ростки человечности: Нагибин, Казаков, на подходе Трифонов и Шукшин…
Проклёвываются – но не вопреки «Системе». Для «работы с населением» рассказы эти требовались партийным и государственным печатным органам – и писатели их писали. Государство ещё существовало, ещё на что-то надеялось. До окончательной реформы лесоохранного хозяйства оставалось тридцать с небольшим лет. А случись «госзаказ» сегодня – страшно же представить, что назаказывают...
Гумилёв пишет: сроки жизни государств и составляющих их народов не совпадают. Бывает, народ умирает первым, и тогда государство отчаянно борется за жизнь, отторгая мёртвую ткань. А бывает – наоборот.
Что же досталось нам?