Владимир Крупин
То, что предлагаю к прочтению, написалось после встречи со студентами. Они задали мне хорошо известный всем писателям, отлитый в бронзе вопрос: как вы стали писателем? Но я честно сказал, что ответа на этот вопрос не знаю. Просто с ранних лет решил стать писателем, вот и всё. А откуда это взялось во мне, не понимаю. Главное для меня в том, что писатель прежде всего гражданин, сын Отечества, любящий родину беспредельно. А без этого какой он писатель? А что меня созидало как гражданина, я попробовал изложить.
Великая тайна – судьба человека. Никто же не знает, где, когда, в какой семье он появится на свет. Всё решено без него. Человек рождается, вырастает, начинает смотреть, ходить, говорить и уже не представляет себя в каком-то другом месте, кроме того, в котором он появился на свет Божий. Более того, он любит и маму, и папу, и цветы на окне, и родных, и друзей, и в нём возникает то, что мы называем чувством родины. И это чувство с годами крепнет и составляет главную ценность жизни. И оно даётся каждому.
Я счастливейший человек. Появился на Вятской земле, в лучшем месте России, а значит, и мира, у меня самые лучшие родители, братья и сёстры, друзья, учителя, школа. Самая лучшая природа: река, леса, лесные опушки, сенокосные луга. Всё влияло на меня: двор, в котором радовалась нам наша собака, хлев, в котором находились корова, телёнок, поросёнок, овечки, куры во главе с огненным драчливым петухом. А огород, требующий непрестанных трудов – прополки, поливки, но зато и одаривающий вкуснейшими овощами: помидоры зрели на грядках, огурцы соревновались с кабачками, тыквы размером с колесо, картофель, который трижды за лето окучивали, доселе незабываем: и в супе, и в костре, и поджаренный кружочками на плите в зимние вечера. А о горохе и бобах что и говорить! Какие там химические удобрения, какие ГМО, всё естественное, всё настолько вкусное, полезное, что заряд здоровья от питания и трудов на земле хранил потом всю жизнь.
Но нас же ещё не только огород и поле кормили. А лес? Берёзовый сок, только его и пили всю весну, а съедобные свечки – будущие шишечки – на ёлках и соснах, дикий лук на приозёрных лугах, кисленка, песты, ну, всё не передать, не перечесть.
И надо поклон свершить Господу за те морозы, снегопады, разливы рек, за сияние солнца, за дожди и ливни, за грозы с молниями и громом небесным. И наши купания в заречных озёрах, когда под ногами ещё был шершавый придонный лёд. И лыжные гонки и бесстрашные спуски с гор. Как от этого вырасти слабаком?
Но это, так сказать, физическое выживание, а как же создавался я как гражданин Отечества? Конечно, семья и окружение, конечно, учителя. И радио с его патриотическими передачами, наполненное народной и классической музыкой, и кино, всегда говорящее о защитниках Отечества: Александре Невском, Феодоре Ушакове, о героях только что прошедшей войны – «Повесть о настоящем человеке», «Подвиг разведчика», «Молодая гвардия», переводные фильмы тоже из тематики борьбы с захватчиками: китайский «Седая девушка», албанский «Великий воин Албании Скандербег».
А библиотека! О представьте благоговейную тишину маленького зала со столами, покрытыми зелёной фланелью и со стоящими на столах настольными лампами. Тоже зелёными. А зелёное – цвет жизни. А книги – душа человечества, а чтение – спасение нашей души. Как без них? Бежал в библиотеку, взлетал на второй этаж, где она помещалась, замирал перед дверьми и тихонько открывал вход в зелёное царство. И потом, когда я в шестнадцать лет стал работать в районной газете, у меня на столе была такая же зелёная лампа.
И в школе была библиотека. Школа вообще была вторым домом. После уроков бежали домой, обедали, торопливо делали уроки, помогали в чём-то по домашнему хозяйству и опять бежали в школу, в кружки военного дела, тракторный, на репетиции спектаклей, спевки школьного хора. Когда тут было глупостями заниматься?
Каждую осень, обычно весь сентябрь, мы работали в колхозах. И это была серьёзная помощь старшим. Поверьте на слово, мы любили эти выезды. Дёргали, теребили лён, копали картошку, стояли на копнителях комбайнов, топили дровами печи сушилок, просушивали зерно, но интересно, что помню прежде всего не работу, а радости тех дней. Во-первых, нас любили в колхозах, кормили очень хорошо, через силу не работали, во-вторых, какие игры, какие песни у костра, какая дружба!
Кстати, дружба народов для меня была естественна, как дыхание: мы работали у татар в Тат-Кильмези, в Малой Кильмези у марийцев, в Паске у удмуртов.
А школа армейской службы – это новый этап, это школа возмужания. Мне, привыкшему к родителям, братьям, сёстрам, друзьям, было очень тяжело перенести разлуку с ними. Но и это было очень полезно. Дослужился до старшины ракетного дивизиона, три года тогда служили. Куда поступать, сомнений не было: с самого раннего детства хотел стать писателем, запоем читал книги, сочинял стихи, пьесу в шестом классе написал. Учился неважно, но что-то же вело моей судьбой, в которой мне всё казалось малозначащим, кроме осуществления мечты. А быть русским писателем для меня всегда значило – служить родине, России.
Главное в моей жизни – приход к Богу. По сути, от него я и не уходил, родители мои из православных семей, годы хрущёвских гонений я, Бог спас, пережил в армии. И комсомол прошёл, и партию, и везде был активистом, но всегда тянуло меня в храм. По счастью наш институт, в котором (ещё один подарок Господа) встретил жену, был недалеко от места рождения Пушкина, и я всегда испытывал волнение, входя в Богоявленский собор, в котором крестили младенца Александра – солнце нашей поэзии.
Конечно, регулярное посещение храма, исповеди и причастия начались не сразу, а с 1976 года. Здесь опять несомненный Промысел Божий. Пришло время трёх судьбоносных влияний на моё умонастроение – это преподавание в Духовной академии, участие в ежегодном Великорецком крестном ходе и паломничества в Святую землю. И, соответственно, к писательским трудам о жизни России добавились работы о Святой земле, о святой горе Афон, о Великорецком крестном ходе. Как и всё то, что относится к книгам для детей: книги о святых, о православных праздниках, о помощи Божией в испытаниях, посылаемых России.
То есть как всё получалось в моей жизни, мне и не объяснить. Но когда с высоты прожитых лет вспоминаю те моменты, в которые жизнь моя как-то изменялась, то вижу: когда я поступал своевольно, то получалось плохо, а когда из послушания, то получалось с пользой. И если бы хватало моих молитв, чтобы растворить свою волю в воле Божией, то не пришлось бы мне горевать от осознания своей греховности. Но что печалиться: есть же в православии великая сила покаяния, великая, веками оправданная надежда на милость Божию.
Представить, что я мог бы где-то жить, кроме России, не могу. И очень понимаю тех братьев по крови и вере, которые покидали родину. Как они уносили её с собой в своём сердце, невозможно даже представить. Как надеялись вернуться, и как там остались навсегда. Всегда думал о них, посещая русские кладбища за границей. И великая горесть – неблагодарность западного мира к подвигу России, спасшей ту же Европу от фашизма.
– Мы – русские, какой восторг! – воскликнул Суворов.
Добавляю к Суворову: я ещё и вятский русский. Какое же счастье выше этого? Только причастие!