Разговор в «ЛГ» о прозе минувшего десятилетия постепенно сводится к обсуждению произведений писателей, пришедших в литературу на рубеже девяностых и нулевых годов, т.е. нынешних 40-летних. Это поколение наших детей. Нам, родителям, небезразлично, чем они живут, о чём думают, как себя чувствуют. Написанное их ровесниками – один из источников такого рода информации: у тех, кто застал мир в определённом состоянии, много общего в жизненном опыте и мироощущении.
А взрослели они в период развала ещё недавно великой державы, упадка и деградации во всех сферах жизни, внутренних войн, немыслимых ранее, острейшего гражданского противостояния, социального расслоения, разгула криминала. Тогда большинство наших соотечественников испытывали чувство отчаяния, обманутости и растерянности… И, конечно, беспокойства за судьбы детей, вступающих в жизнь. А также смутное ощущение вины перед ними. Почему вины? Ясно: страна, которую наследовало это поколение, пребывала в удручающем состоянии и перспективы вырисовывались одна хуже другой. А смутное – потому, что было непонятно, как мы дошли до жизни такой… Ведь намерения были самые благие, хотели же как лучше… Что мы сделали не так? Или: чего не сделали? А сделал какой-то тать, явившийся в нощи? Ответы на эти вопросы ищем до сих пор…
Наши дети, в отличие от нас, помнивших время относительного благополучия и стабильности, воспринимали наступившую новую, беспощадную реальность как данность, кроме которой ничего уже не будет. Поэтому приняли её трезво, без иллюзий. Примерно так, как описывает Надежда Горлова: «Годы не из лучших: страна развалилась, денег, вещей не было. Взрослые пребывали в растерянности, ибо то будущее, которое они готовили для себя и своих детей, превратилось в дым. Родители работали, работали, работали… открывшаяся свобода представлялась им какой-то бездной, разверзшейся под ногами, а дети блуждали в этой свободе, как на болоте гуляли, предоставленные своей судьбе. Кому-то не повезло. Кого-то болото поглотило. Наркотики, алкоголь, преступность, несчастные случаи, насилие… Кто-то пропал без вести, вот так вот уехав на электричке…» («Литературная учёба», 2016, №3.)
Людям этого поколения, как видим, свойственно ощущение трагизма бытия, враждебности мира, заброшенности, беззащитности человека. А также – и это важно для определения доминанты поколения – готовность ко всякого рода испытаниям и лишениям: явление татя в нощи они, в отличие от нас, не проспят и на вопрос, в чём видят угрозу, дадут чёткий ответ… Это общие черты их мировосприятия, реакция же каждого конкретного индивида на те или иные беды и невзгоды обусловлена его личным опытом, темпераментом, складом характера… В произведениях писателей этого «призыва» представлены разные варианты восприятия тёмных сторон реальности: и стоическое смирение, и воля к сопротивлению, преодолению. Например, через веру в Бога, в конечное торжество добра и правды, дарующую смысл жизни (Ирина Мамаева, Дмитрий Новиков, Надежда Горлова). Другой вариант – стремление к социальной справедливости – от готовности взяться за оружие до участия в волонтёрском движении (Захар Прилепин, Анастасия Ермакова, Сергей Шаргунов).
Дальнейшие рассуждения – попытка применить к этому относительно новому материалу принципы и подходы, сформулированные Львом Аннинским в статье «Шестидесятники… семидесятники… восьмидесятники…», которая помещена «вместо эпилога» в его двухтомнике «Распад ядра» (Минск, 2010). На 17-ти страницах не самого убористого текста критик не только изложил блестящую, безотказно работающую концепцию (хотя и не всегда бесспорную в частностях, в чём мы ещё убедимся), но также он выстроил впечатляющую «лестницу», «обрисовал смену поколений на двухсотлетнем пространстве русской истории».
Аннинский задаёт один из ключевых вопросов и отвечает на него: «Что вообще определяет судьбу всякого поколения, вернее, что её исчерпывает? Три точки. Момент рождения. Момент подтверждения – «конфирмации» (самоосознания, самоопределения, формирования). И наконец, момент финальный: наиболее полное самовыражение: «акме». В нашем случае о последнем говорить, конечно, рано. О «моменте рождения», вернее, о возрасте тех, о ком речь, сказано выше. «Момент конфирмации» – настоящее время, потому что сегодня у этих прозаиков накоплен солидный массив не только текстов, но и откликов на них. Ещё в 2013 году был издан 500-страничный сборник «Всё о Сенчине. В лабиринте критики». А недавно вышла книга «Четыре выстрела»: обстоятельный разбор творчества Романа Сенчина, Сергея Шаргунова, Захара Прилепина, Германа Садулаева – «лидеров новой русской литературы», как сказано в аннотации, а чтобы окончательно развеять все сомнения на этот счёт, вынесено на обложку. Автор – критик Андрей Рудалёв. Ему и его героям нет и 50-ти лет, а они уже именуются «лидерами». По сравнению с другими возрастными группами литераторов, которых не печатали, замалчивали, всячески гнобили, «теряли» целыми поколениями, нынешние – счастливчики, которые «чувствуют, что родились «вовремя». И, конечно, не случайно они стали бенефициарами этой дискуссии.
Автор «Четырёх выстрелов» рассказал в книге и о том, как возникла её идея, о роли в продвижении проекта Захара Прилепина, который проявил себя не только как коллективный пропагандист и агитатор, но и как коллективный организатор. Что, по-моему, не должно нас смущать: всегда находятся люди, которые делают больше других для того, чтобы голос их поколения (группы, направления, кружка etc.) был услышан. Но в конечном счёте от этого мало что зависит. История словесности показывает, что «вопрос решается» не там, не теми не так, где, кем и как мы думаем… Это – ответ на вопрос Сергея Казначеева, заданный в ходе обсуждения «Четырёх выстрелов»: «Нынешние лидеры своего поколения, что называется, пробились. Так что же помогло им проломить лёд критического равнодушия и читательской холодности? Масштаб литературного дарования или умение правильно выстроить писательскую стратегию, своеобразная ловкость, необходимая при штурме высот славы?» («ЛГ», 2018, №48.)
Кстати, а как называется это поколение? Например, на ресурсе RuLit Рудалёв именуется «путеводителем по литературе «тридцатилетних». Забавно, что именно так называли нас 80-е годы прошлого века. Потому что, во-первых, нам и ведущим прозаикам нашего поколения Петру Краснову, Татьяне Набатниковой, Илье Картушину, Владимиру Курносенко, Владимиру Пшеничникову примерно столько лет и было, и, во-вторых, писателей предыдущего «призыва» (Руслана Киреева, Владимира Маканина, Анатолия Кима, Александра Проханова, Анатолия Курчаткина), с которыми, как водится, полемизировали «тридцати летние», ещё раньше нарекли «сорокалетними». «Бессмысленность такого определения, – замечает Аннинский, – растёт прямо пропорционально времени его употребления. Впрочем, в 70-е годы, когда к ним это имя приклеилось, определить их по существу было немыслимо». Согласиться с этим трудно: «определить по существу» попытался Руслан Киреев ещё в 1982 году, назвав прозу своего поколения «амбивалентной». Эта попытка представляется удачной не только мне, но и, видимо, авторам исследования «История русской литературной критики: советская и постсоветская эпохи» (М: НЛО, 2011), где приводится это определение. Аннинский прав в одном: дать короткое и точное определение, тем более по горячим следам, нелегко.
Как решается эта задача с нынешними «счастливчиками»? А. Рудалёв именует своих ровесников по-разному, в том числе и «новыми реалистами». Да, так их называли, но это определение применимо ко всем, имеющим отношение к реализму, о чём до меня в публикациях на эту тему не раз было сказано… Предпринимает критик и попытки «определить их по существу»: «Это уникаль ное поколение, выросшее на разломе, но не впитавшее эту разрушительную стихию, а исторгнувшее её». Может быть, «выросшие на разломе»? Но они же исторгли стихию разлома… Тогда – «преодолевшие разлом»?.. Слишком уж пафосно… Нет, пусть уж они сами подберут себе определение…
Кстати, почему «исторгнувшее» в прошедшем времени? Разлом уже преодолён? Если Роман Сенчин – «светлый писатель», на чём настаивает А. Рудалёв в «Четырёх выстрелах», тогда – конечно… Я считаю, что он замечательный писатель, но здесь всё-таки лучше обойтись, как говорят сейчас, без фанатизма. Предположим, душевный мрак, абсолютная беспросветность и апатия «Афинских ночей» (его первая книга 2001 года) изжиты и остались в прошлом… А как быть с «Елтышевыми»? Этот роман я уже сравнивал с фильмом «Соломенные псы» (1971 г.) американского режиссёра Сэма Пекинпа, снятым в Великобритании. Здесь очевидны сюжетные параллели: переезд городских семей в деревню, их жестокий, беспричинный конфликт с местными жителями. Но есть и существенное отличие: если в фильме приезжие из пассивных страдальцев (один из них учёный-математик, которого играл популярнейший тогда Дастин Хоффман) в какой-то момент преображаются в безжалостных мстителей и жестоко расправляются со своими обидчиками, то в романе по воле нашего автора горожане становятся жертвами сельских беспредельщиков. Так что если Сенчин – «светлый писатель», то Пекинпа – не иначе как «луч света». Этого, однако, не поняли его соотечественники, давшие режиссёру прозвище Кровавый Сэм…
Впрочем, оказывается, критик всё сам прекрасно понимает. Вот цитата из его рецензии: «Две крайние координаты сенчиновского творчества: это роман «Елтышевы» и повесть «Полоса». Если в романе показана территория тотальной смерти, разрастающейся пустыни, подобие посюстороннего ада (курсив мой. – А. Н.), то повесть – это описание чуда, подвига жизни, рассказ о возможности спасения» («ЛГ», 2018, №10). Так что отнесём эпитет «светлый» к издержкам полемического задора автора и признаем, что в данном случае свет может быть только в конце тоннеля, и, понятно, если Бог даст…
Однако сказанное не отменяет моей общей высокой оценки книги А. Рудалёва. Он тонко и глубоко чувствует описываемое поколение, воспринимает его именно как своё, ясно осознаёт и чётко формулирует его миссию. О том же говорит и в настоящей дискуссии: «Надо сказать о действительном значении «нового реализма»: то было настоящее мировоззренческое преображение, которое произошло в начале нового века – тысячелетия. Это вовсе не метод, а скорее энергия противостояния хаосу и распаду. Своеобразная расчистка современности и истории от сорняков, которыми всё вокруг поросло... По сути, это было возвращение в своё цивилизационное русло после долгих лет блужданий и гонки за миражами».
Или такая мысль (ранее высказанная в приведённой выше рецензии): «Следует отметить призыв Павла Басинского: «Вперёд, в 80-е!» Это будет и уход в историю, и сочинительство, и в то же время – попытка ухватить пульсирующую жизнь, которая аукается в нашем настоящем. В попытке анализа, описания и рассказа о том рубежном и катастрофичном времени – долг нашей современности, который звучит вовсе не в тональности ностальжи. Это необходимо для понимания распадных процессов, в которых завязла страна, для защиты от атаки цикличных расколов». То есть размышления о своей генерации, о реалиях прошлого, повлиявших на формирование мировосприятия, жизненных установок, принципов конкретных прозаиков, не только продолжаются, но и выходят на новый уровень…
В будущих работах критика хотелось бы найти портреты и других писателей – его ровесников. Кстати, в представленной нам галерее очевиден недостаток женских образов. А ведь среди этой части поколения есть персоны, так сказать, достойные кисти Рудалёва. Например, Анастасия Ермакова – автор первого в этом веке романа о сиротстве в современной России, где брошенных детей больше, чем после Отечественной войны. Важное качество, определяющее особое место Ермаковой среди ровесников и повышающее силу эмоционального воздействия её прозы, – предельный градус совестливости, неизбывное чувство вины не только за свои грехи и промахи, но и едва ли не за несовершенство мира и все людские беды… Или – Надежда Горлова, в чьих книгах библейская эпичность причудливо сочетается с пристальным вниманием к тёмным сторонам человеческой природы. Её тексты порой напоминают сон, где современность перекликается с глубокой древностью и выявляются истины, актуальные всегда, особенно во времена переломные…
…Возвращаясь к нашей дискуссии, обращаю внимание на статью Марии Бушуевой («ЛГ», 2020, №23). Она напомнила, что в прошедшем десятилетии работали писатели разных поколений, живущие в разных городах и весях. Среди названных ею авторов – Владимир Пшеничников из села Курманаевка Оренбургской области. Я давно слежу за его творчеством, развивающимся в русле «деревенской прозы». Уже не один десяток лет автор с тревогой и любовью всматривается в то, что происходит на его «малой родине», создавая летопись жизни своих земляков. В его последних публикациях – рассказе «Всё отрезано» («Нева», 2016, №5), «чудесной повести» «Костя едет на попутных» («Урал», 2019, №11) и других изначально присущая ему социальная заострённость всё чаще сочетается с вниманием к проблемам экзистенциальным. Эта проза отличается органичностью, непоказной мудростью, глубиной подтекста, что позволяет отнести её к явлениям десятилетия, достойным нашего внимания…
Приведу ещё одно соображение М. Бушуевой из её «дискуссионной» статьи: «Настоящего писателя нужно очень ценить, поскольку он – уловитель, транслятор, предугадыватель, более того, нередко ещё и творец реальных жизненных сюжетов». Это соображение общего характера вполне можно отнести к конкретному писателю – Михаилу Попову – автору вышедшего недавно романа «На кресах всходних». В нём представлены судьбы нескольких поколений жителей западно-белорусского села на фоне событий первой половины ХХ века, когда эти земли переходили из рук в руки (Российская империя, Германия, Польша, Советский Союз, гитлеровская оккупация, опять СССР…) По-новому, как феномен более сложный, чем представлялось (и позволялось) ранее, показано партизанское движение. Другие темы – стремление белорусов к собственной государственности, особенности их менталитета, отношения с соседними народами… То есть темы, вышедшие сегодня в информационноаналитическом пространстве на первый план в связи с последними послевыборными событиями в этой стране, а если говорить прямо – с попыткой цветной революции и государственного переворота… Попадание удивительное. Но неслучайное: то же самое произошло с романом М. Попова «Пора ехать в Сараево», который появился перед натовскими бомбардировками Югославии, а позже – с романом «Москаль», вышедшим накануне последнего украинского майдана… Так что новые сочинения писателя будем ждать не только с понятным интересом, но также с некоторым страхом и трепетом…
Статьёй Александра Неверова мы завершаем дискуссию «Литературное десятилетие: взгляд изнутри», начатую в «ЛГ» (2020, №5) статьёй Романа Сенчина «Под знаком сочинительства».