Максим Ананьев
Ветеран СВО, руководитель рабочей группы героизации участников СВО Координационного совета Общественной палаты РФ. В феврале 2022 года ушёл добровольцем на СВО. Автор серии рассказов патриотической направленности. Произведения были опубликованы в сборнике «Нет уз святее товарищества» фонда «Защитники Отечества» и в альманахе «Георгиевская лента» Российского союза писателей. Лауреат всероссийского литературного конкурса «Георгиевская лента 2021–2025».
***
Ночь. Звенящее ощущение тишины, прерываемое беспокойным и назойливым жужжанием. Таким, от которого, кажется, не укрыться и не уйти, которое в любую секунду может прервать твою жизнь. Именно это жужжание заставляет усерднее натягивать на себя термоодеяло и прятать под него ноги и руки, при этом не останавливаясь в своём продвижении ползком. Ведь впереди – противник. Наша задача – добраться до него и захватить его позиции в лесополке. А над нами – наша главная угроза в ночи – дрон, скорее всего, мавик, точно с тепловизором. Только он позволяет обнаружить наше передвижение под покровом ночи, а единственное наше спасение – тонкий кусок теплоотражающей фольги, предательски шелестящий при любом движении, вселяющий в тебя страх обнаружения противником в этой звенящей тишине. Звук, схожий с шелестом распаковки новогоднего подарка, приобретает совсем другой – мрачный – оттенок.
Мы были подготовлены к любой ночи. Полностью снаряжённые, наши группы двигались к своей цели. Казалось бы, экипировка должна была помогать. Но, наоборот, всё было невероятно неудобно, всё было не то. Прибор ночного видения светил в глаз так, что ты не видел ничего вокруг себя. Тепловизор вёл себя как предатель, как будто специально не позволяя увидеть ничего за деревьями и кустарниками. В эту ночь и человеческое зрение нас подводило: луна была невысоко, ночь была не светлой, но и не совсем кромешной, какая-то тёмная неопределённость, делающая все силуэты неразличимыми для нашего зрения. Как слепые котята, мы пробирались сквозь заросли лесополки, сражаясь по пути с ветками и сучьями.
Несколько раз было желание выйти на поле и пробежать это расстояние буквально за пять минут, но это было равнозначно подписанию себе смертного приговора. Над нами всё так же жужжал мавик, зависая над отдельными участками леса, видимо, выискивая нас при помощи зума, то приближая, то отдаляя свой цифровой глаз. Кроме того, никто точно не знал, заминировано ли поле, таких данных не было, поэтому мы ползли дальше.
Вот начали появляться предметы походного быта: мы различили впереди стол, кострище, тарелки. Вдали между деревьями показалась палатка. Сердце забилось сильнее, стал чувствоваться пот, на самом деле давно стекавший по тебе, потому что в летнюю южную ночь ты оказался укутанным в пакет. Все напряглись. Все были в готовности сделать финальный бросок. Мы дошли до рубежа. Мы были в ожидании команды на атаку.
И среди заглушающих всё звуков бьющегося сердца каждый из нас услышал шуршание оживающей радейки. Ночь раскололась от злобного голоса Харо: «Третья группа, уберите ноги под одеяло, вас мавик видит. Первая и вторая группа обнаружены Мюллером в ПНВ. Закончить тренировку! Возвращаемся на базу. Завтра продолжим подготовку».
<…>
Утром мы узнали, что больше тренировок не будет, надо срочно выходить на боевую задачу.
<…>
Бахмут. Полностью разрушенный город, израненный, уничтоженный, растоптанный. Как центр Мариуполя в 2022 году после боёв. Тогда я уверенно убеждал сослуживцев, что такой город не восстановить: «Это невозможно, это никому не нужно». А сейчас в Мариуполе люди гуляют по набережным, в центре города бьют фонтаны и даже заработали веранды с музыкой, хотя ещё недавно город был мёртв. Будет ли также воскрешён Бахмут? Сложно сказать. Но его точно отличает сейчас единение смерти и жизни – да, это мёртвый, разваленный город, но такое впечатление, что в каждом подвале есть жизнь.
Среди этого «царства живых мертвецов» мы ночью выдвинулись на задачу.
Из Бахмута в пригород Часова Яра мы мчались в двух переполненных «буханках». Здесь смерть приобрела звук – характерный писк, издаваемый детектором дронов, который регулярно срабатывал.
Мы выскочили из «буханки» и бросились врассыпную: кто в кусты, кто в развалины дома, главное было разбежаться, чтобы не быть массовой мишенью. Рассредоточились и двинулись в сторону противника.
Вы бывали за «нулём»? Там, где начинается отсчёт в минус. Там, где ты не знаешь, в какой момент смерть коснётся и навсегда тебя обездвижит, оставив здесь на земле среди прочих холодным телом в цвете «Мох». Когда твои товарищи будут тащить то, что когда-то было тобой, чтобы вернуть твоим родственникам хоть что-то для прощания. Оправдан ли этот риск? Ты не задаёшься этим вопросом, когда это касается твоих товарищей, но спрашиваешь, когда думаешь о себе. Хотел бы ты, чтобы, вытаскивая тебя, погиб кто-то из парней? Утешит ли твой труп близких, которые умирали уже несколько раз внутри, отправляя тебя на боевое задание, и оживали после твоего возвращения, а потом снова умирали и снова оживали, каждый раз в ожидании?..
Здесь на боевом задании ты и сам постоянно умираешь, точнее, прощаешься с жизнью. Вокруг тебя смерть везде. И от этого страшно. Очень страшно.
Страшно всегда и всем. Можно сколько угодно готовиться, но тебе всё равно станет страшно, когда ты приблизишься к Смерти.
Чувство страха убивает бой. Когда начинается бой, ты не можешь больше бояться. Ты начинаешь действовать на каких-то древних рефлексах от прапрадедов и новых реакциях, полученных во время обучения. В этот момент ты понимаешь, что всё, что ты мог сделать для своего выживания, ты уже сделал. Ты либо в хорошей физической форме и можешь с закрытыми глазами перезарядить автомат, расчековать гранату, либо нет. Одни рефлексы, почти нет сознания. Его заглушают адреналин, кортизол, громыхание сердца и раскаты пульса в ушах. От твоего разума уже ничего не зависит. Всё зависит от Всевышнего и от твоих реакций.
Наш план был в том, что мы первой разведгруппой заходим на нашу крайнюю позицию и, не останавливаясь, сразу забегаем в окопы к противнику. Либо мы берём их с наскока, либо получаем недостающую развединформацию и откатываемся снова на нашу позицию.
Но война – это самое непредсказуемое. Противник знал, что мы идём. По нам открыли огонь, и до крайней нашей позиции мы ползли, отстреливаясь. Заработал миномёт. Мы преодолели половину пути, завязался бой. Если бы миномёта не было, то, скорее всего, мы дошли бы и взяли укреп, но он был. Разрывы подходили всё ближе и ближе. На тот момент, когда стал кончаться боекомплект, мы решили откатываться до своей позиции.
В какой-то момент по радейке стали передавать информацию о трёхсотых. Пока мы выясняли, кто где, раненых стало больше. Мы приняли решение откатываться назад, собирать трёхсотых и возвращаться.
Под обстрелом самым первым мы нашли Денова, потом остальных. Денов оказался тяжёлым, его пришлось нести на сетке-носилках. Мы пригибались, бежали через разрывы, грохот. На одной из наших коротких перебежек прилетел снаряд, мы положили Денова под куст, разбежались, чтобы отдышаться и не поймать следующий снаряд. Буквально через 30 секунд после взрыва прилетел fpv-дрон с зарядом, завис над нами, видимо, выбирая цель, потому что все были в разных местах. Мы с Деновым находились рядом на расстоянии буквально семи метров. Дрон висел над нами, и мне была отчётливо видна линза его камеры.
Это было новое для меня чувство. Стрелковый бой с противником – это одно. Там больше всего шансов проявить себя. С артой испытываешь какой-то фатализм, поскольку снаряд уже выпущен, летит либо в тебя, либо рядом. Снаряд свистит, ты это слышишь, но на самом деле всё сделано, возможно, ты слышишь его уже мёртвым. А тут дрон висит над тобой, ты его видишь и понимаешь, что именно в этот момент оператор смотрит в камеру и решает, куда направить свою «злую птицу» с зарядом. Мне казалось, что этот момент неопределённости длился вечность, но парни рассказывают, что всё происходит в несколько секунд. За это время я попрощался мысленно со всеми, с кем можно было попрощаться, со всей своей жизнью. Сожалел, что не всегда брал трубку, когда звонили близкие люди, подумал, как много всего хорошего и доброго можно было им сказать.
В этот момент дрон спикировал на Денова и взорвался. Меня оглушило. Из левого уха потекла кровь. Я не сразу пришёл в себя. Отлежался ещё несколько минут. Затихла арта. Я поднялся и подошёл к Денову. Его рука была сжата в фигу. То ли он напоследок хоть так решил ответить противнику, то ли так отвлекал дрон на себя.
В ночи мы покинули Бахмут.
<…>
Был канун Пасхи. Мы вернулись на ПВД пасхальным утром. Нас встречали с куличами и уверенностью, что мы придём, хотя связи с нами до последнего не было. Всем было всё равно на нашу грязь, пот, запах, все радовались возвращению, обнимали, поздравляли, благодарили и собирали пасхальный стол прямо в штабе.
Но мы не ждали ни похвалы, ни благодарности. Мы не чувствовали себя героями. И даже куличи, казалось, были какими-то незаслуженными. Да, мы принесли данные. Да, это помогло в будущем продвижении. Но казалось, что сделали мы очень мало, а потеряли очень много. Горечь съедала изнутри.
Не всегда боевые задачи – это взятие укрепов, зданий, подрыв техники. Очень часто это разведка боем. Но это всё равно работа. Тяжёлая работа. Которая позволяет осуществить громкие победы. Но о ней не принято говорить. Хотя парни за неё погибают.
Публикуется в сокращении