Депутат МГД Михаил МОСКВИН-ТАРХАНОВ анализирует «исторические времена» мировой экономики и выводит отечественную формулу прогресса
Михаил Иванович Москвин-Тарханов родился 21 апреля 1953 года. Окончил Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова и Российскую академию государственной службы при Президенте Российской Федерации. Кандидат юридических наук. Перед избранием в Московскую городскую думу работал главным специалистом в Институте развития Москвы.
Депутат Мосгордумы первого (1993–1997 гг.), второго (1997–2001 гг.) и третьего (2001–2005 гг.) созывов. Вновь избран депутатом МГД 4 декабря 2005 года. Член фракции «Единая Россия». Председатель комиссии Мосгордумы по перспективному развитию и градостроительству, заместитель председателя комиссии по науке и образованию, член комиссий по организации работы Думы, по социальной политике и трудовым отношениям, по межнациональным и межконфессиональным отношениям.
Правительство России выставило на обсуждение различных политических и общественных организаций и научно-практических интеллектуальных сфер свою программу антикризисных мер на 2009 год. Дискуссии развернулись и на собраниях, и в прессе, а характер таких дискуссий и, главное, их идейное наполнение позволили выявить много интересного, что, вероятно, потребует осмысления.
Начну издалека: порой в сочинениях исторической направленности встречается словосочетание «историческое время», дескать, различные государства в один и тот же момент времени физического могут находиться в различных исторических периодах и эпохах по своему социальному, политическому, культурному уровню и цивилизационному состоянию. По-видимому, это так. Но тогда, вероятно, и экономические уклады могут соответствовать в каждый отрезок реального времени в различных государствах различным историческим временам, или, может быть, отдельные сферы и отрасли экономик этих государств могут соответствовать разным историческим временам. Если же мы попробуем выстроить некую умозрительную «шкалу экономики» различных исторических времён, чтобы построить некие «гомологические ряды», то за основу такой шкалы, естественно, следует принять до 1918 года экономику Великобритании, а после Первой мировой войны – экономику США как самой передовой экономической державы. Как говорил президент Кулидж, «задача Америки – это заниматься бизнесом». Разработав подобную шкалу для анализа периода с 1918 по 2008 год, можно попробовать оценить не только развитие отдельных отраслей экономики различных стран в соответствующие отрезки времени в сравнительно-сопоставительном ключе, а скорее даже определить общие параметры укладов их экономик, которые всегда отражаются в идейном наполнении дискуссий и в стиле мышления руководителей бизнеса и государства, а также экспертов, аналитиков и учёных-экономистов.
Давайте же мысленно построим такую шкалу и попробуем «приложить» к ней современную Россию, чтобы найти её историческое время, в сопоставлении с периодами развития экономики и, конечно же, экономической мысли в США. И в этом нам поможет развернувшаяся в стране дискуссия по правительственной программе выхода из кризиса.
На такой «американской шкале» мы сразу же можем отметить несколько точек и поставить рядом с ними цифры, означающие годы: 1920, 1929, 1981, 2008, которые отмечают начала и концы определённых периодов:
– 1920–1929 годы («индивидуализм», экономический эгоизм, социальный дарвинизм, минимальные ограничения рынка и уход государства из экономики, «бездействие» Кулиджа и Гувера);
– 1930–1980 годы («новый курс» Рузвельта-Трумена, «великое государство» Кеннеди-Джонсона, «государство общего благосостояния», дирижизм, административное регулирование рынков, государственные изъятия, интервенции в экономику и массивные социальные программы);
– 1981–2008 годы («рейганомика», сокращение налогов, освобождение рынков от ограничений, монетаризм, экономическое либертарианство, вовлечение бизнеса в социальную сферу («бумажная» ипотека), отход государства от непосредственного участия в экономической деятельности).
При этом экономическая идеология каждого из этих периодов хорошо известна, известен и характер дискуссий в экспертной среде в эти периоды.
Находясь на экономических совещаниях в различных солидных структурах Москвы и Российской Федерации, на форумах общественных и политических сил, читая специализированные СМИ, я не могу отделаться от иллюзии, что меня «занесло» в другое историческое время, что я оказался во временах моей ранней молодости, в 50–60-х годах прошлого столетия. Везде слышно: планирование и территориальные схемы, тарифы, ограничения, государственные вливания, регулирование финансового рынка, создание рабочих мест, социальные программы, образование, медицина, общественные работы и многое другое, что американцы слышали со времён Рузвельта, когда методом проб и ошибок искали выход из депрессии, до времён Никсона, когда государственное регулирование экономики достигло максимума в США. Исходя из идей и мнений, прозвучавших в обсуждениях, становится очевидно, что «среднее историческое время» компетентных российских специалистов составляет по американской шкале 50–60-е, прекрасные для США годы формирования «государства всеобщего благоденствия». И вот на этом полном оптимизма отрезке исторического пути середины прошлого века, который мы проходим сегодня, по нам больно ударил кризис развитых экономик XXI века, что не может не вызывать крайнего раздражения в наших политических и экономических кругах.
Но если отвлечься от огорчений, то это же очень интересно: у нас есть возможность не только виртуально, мысленно, но и вполне земно, реально прожить экономический и политический период индустриального развития мировой цивилизации дважды: один раз в своё физическое время с одной стороны «железного занавеса» – и в другой раз, через 50 лет, как бы с другой стороны, «в мире наживы и чистогана», как говорили некогда в СССР. Если отбросить лирику, то это означает, что сегодня основные, определяющие нашу жизнь секторы экономики соответствуют уровню развитого индустриального общества Запада середины прошлого века, того общества, которое, с одной стороны, активно развивало социальные программы и формировало «средний класс», с другой стороны, устанавливало господство в экономике большого бизнеса и закрепляло социальное неравенство, когда один процент населения США владел примерно четвёртой частью всех богатств страны. В это же физическое, реальное время, во время Хрущёва, дисгармоничная, централизованная, низкоэффективная и милитаризованная экономика СССР, тем не менее, демонстрировала черты развитого индустриального уклада. К тому времени был осуществлён ряд инновационных и инфраструктурных проектов, создан огромный потенциал обрабатывающей и добывающей промышленности, развёрнуты пусть несовершенные, но всё же значимые социальные программы и создана система политехнического образования (при этом потребительский рынок, сфера услуг и сельское хозяйство демонстрировали слабость и отсталость).
В «период застоя» мы продвигались вперёд лишь «черепашьими» шагами, а перестройка и социальная революция 1990-х годов невольно отбросили нас назад, что и вызвало наше сегодняшнее отставание от США в основном экономическом укладе лет на 50 и определило как характерные для этого уклада формы нормального поступательного развития в 2003–2008 годах, так и формы выхода из кризисной ситуации, куда нас вовлекли мировая торговля и международное разделение труда. Однако в этой ситуации просматриваются не только минусы, но и известные плюсы такого «догоняющего развития» России.
Так, в 1990-е годы, с созданием в условиях «нового либерализма» постиндустриальной инновационной структуры экономики США, множество трудоёмких производств было перемещено в Юго-Восточную Азию, в первую очередь в Китай. При этом перемещение ресурсоёмких (материалоёмких и энергоёмких) производств задержалось по ряду причин, из которых не последнее место занимали как наличие собственных значительных природных ресурсов в самих Штатах, так и огромная лоббистская активность «капитанов» традиционной индустрии в политической системе США. Нынешний кризис неизбежно снова поставит вопрос о перемещении тяжёлой индустрии США, Японии и Западной Европы в страны, где имеется подходящая инфраструктура, природные и людские ресурсы. И в этом смысле Россия, «застрявшая» со своей индустриальной экономикой в ином историческом времени, является уникальной и, может быть, единственной подходящей для этого страной. Китай и так уже «впитал» в себя множество трудоёмких производств, на которых и создал свою гигантскую экономику. Переводить туда тяжёлую индустрию опасно для Запада и невыгодно: с одной стороны, можно вырастить громадного конкурента, дать ему возможность создавать вооружения и быть гегемоном, с другой стороны, в Китае нет достаточного количества природных ресурсов и технически образованных кадров среднего и высшего звена. Отсутствие кадров и инфраструктуры сдерживает перемещение такого рода производств также в Индию, в страны Индокитая и Латинской Америки. Россия и, в несколько меньшей степени, Украина, Белоруссия и Казахстан выглядят с экономической точки зрения сегодня наиболее привлекательно.
Следовательно, если мы проявим разум и политическую волю, то сможем повторить на новом этапе «китайский путь», однако вместо производства товаров широкого потребления стать мировым производителем продукции тяжёлой индустрии (прокатные станы, печи, кабели, турбины, горнодобывающие машины, строительная техника, морские и речные суда, трубы, тяжёлые грузовики, рельсы, локомотивы, вагоны и многое другое), не «мировым пошивочным цехом», а «всемирной кузницей и мастерской». В этой связи развитие железнодорожного транспорта и энергетики, добывающей промышленности для нас сегодня должно быть приоритетом, который вытекает как из нашей внутренней логики развития, так и из мирового разделения труда и возможного перемещения производств. Тогда мы можем быть не только, как сегодня, экспортёром природных ресурсов и полуфабрикатов, оставаясь при этом страной «сырьевой периферии», а также и крупнейшим экспортёром дорогой тяжёлой техники, оборудования и промышленных материалов, равно как и местом сосредоточения мировых инвестиций. Нам остро необходимо укрепить «индустриальный хребет», доставшийся от СССР, и дать ему «обрасти мясом» современных производств. В этом случае наша экономика, ориентированная на тяжёлую промышленность, обретёт устойчивость и достаточно стабильную доходность, хотя и станет повышенно чувствительной к мировым кризисным явлениям (у всякого положительного явления есть отрицательные стороны).
И вот здесь просматриваются четыре проблемы, которые мы должны будем решить (причём их решать придётся в любом случае, даже если к нам и не придёт мировое производство тяжёлой техники и оборудования).
О первой говорилось не раз – это энергетика. О какой собственной промышленности мы сможем говорить, будучи завязаны на экспорт нефти, газа и металла? Надо плавно переориентировать эти отрасли на внутренний рынок и ввести режим экономии энергетических ресурсов.
Вторая проблема – это энергетическая и транспортная инфраструктура. Нам нужны железные и автомобильные дороги, электростанции и «новая энергетика», соответствующие строительные мощности.
Третья проблема касается «миноритарного» сектора экономики, живущего сегодня ещё по законам раннего индустриально-аграрного периода развития общества, в котором основные стоимости создают торговый капитал, простые и трудоёмкие мелкие производства, примитивная сфера услуг, коммунальное хозяйство и аграрный сектор. «Удавка» этого уклада экономики тянула назад и царскую Россию, и СССР, а в настоящее время она хотя и не представляет опасности, но настоятельно требует внимания. Направить сюда средства означает и создание нового товарного потенциала за счёт аграрного бизнеса, и сокращение государственных расходов, и создание рабочих мест, в том числе в сфере малого предпринимательства.
И, наконец, инновации и интеллект, новые передовые технологии, системы связи, коммуникаций, компьютеры, космос, авиация, технологии двойного назначения. Здесь мы, во-первых, находимся по отдельным позициям на уровне Запада, вполне конкурентоспособны на мировом рынке, во-вторых, имеем огромный потенциальный внутренний рынок, а в-третьих, обладаем ресурсом «скрытого протекционизма» (иностранные компании в сфере высоких технологий жалуются, что у нас трудно работать).
Мне не раз приходилось писать о том, что Россию может ожидать в XXI веке судьба Индии, Польши и Венесуэлы – некий «гибрид», проявляющийся в соединении тенденций развития этих стран.
Венесуэла добывает в своих тяжёлых песках нефть, стоимость добычи и транспортировки которой превышает 30 долларов США за баррель. Скоро и мы придём к тому, что у нас останется только дорогая нефть, которую нефтегазовые лоббисты, государственные экономисты и бюджетные популисты будут заставлять нас хищнически добывать в максимальных объёмах и продавать на Запад. Потом наши внуки расплатятся за это и обвинят нас, и будет за что. Необходимо одуматься и заняться сдерживанием экспорта, производством альтернативного топлива и электроэнергетикой.
Другое направление, как в Польше, – аграрный сектор, ширпотреб невысокого качества, ниже среднего качества сфера услуг. Россиянин неприхотлив, ему не много надо. Кончится нефть, придётся замещать китайский ширпотреб своим производством, вот тогда всё у нас «будет как всегда». Конечно, такое развитие – это тоже неплохо, но для Словакии или Польши, для Литвы или Молдовы, а для России это как-то слишком мало.
И третье направление – Индия, где основной уклад экономики соответствует индустриально-аграрному типу начала прошлого века, но при этом существуют отдельные современные производства и инновационный сектор экономики, в котором задействованы всего несколько процентов городского населения, местная техническая элита. На останках советской науки можно что-то такое создать и у нас: несколько очень передовых российских инвестиционных компаний в этом направлении уже сегодня активно работают, пока государство, в основном, проводит совещания.
А вот если задействовать потенциал индустриальной и ресурсной инфраструктуры России, а также и её человеческий потенциал в рамках международного разделения труда, то это позволит и остановить растрату природных ресурсов, и развить современную энергетику, и «вдохнуть силы» в аграрный сектор, и поддержать торговлю и малый бизнес, и, наконец, начать разрабатывать и внедрять «по всему фронту» новые технологии XXI века на основе международной кооперации, перейти в стадию постиндустриального развития, используя в первую очередь постоянно растущий в условиях такого развития страны платёжеспособный внутренний спрос на отечественную наукоёмкую продукцию и выходя с ней на мировые рынки.