Ролан Пети. «Тан лие» с Нуриевым / Перевод с французского В.Г. Новикова. – Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2007. – 80 с.
Балетмейстеру не нужно быть умным. Балерине – скромной. Танцовщику – порядочным. Для последнего вообще необходимо одно: чтобы то, что в английском называется balls, не мешало. Даме и в этом нет нужды, а хореограф может себе позволить фантастическую глупость в частной жизни.
Даже очень хороший танцмейстер (а именно таким, по сложившемуся мнению, является Ролан Пети) не застрахован от неудачи, когда берётся не за своё дело. Например, за написание текста. Впрочем… кому-то любое свидетельство о Нуриеве будет в радость. Даже если ничего нового этот «кто-то» об анфан террибль мирового балета не узнает.
Не беда, зато всегда есть возможность узнать нечто неизвестное об авторе. Даже если этот автор – известнейший французский хореограф.
Итак, Пети.
Как литератор он хуже, чем как автор танцев. Небольшая книжка о Нуриеве с трудом поддаётся жанровому определению. Для дневника в ней мало исповедальности, для эссе не хватает блеска и неожиданности, для исследования… тут вообще не смешите.
Зато в качестве автопортрета она дивно как хороша!
Пети в своих заметках о Нуриеве предстаёт перед нами как довольно ограниченный, весьма самодовольный и попросту недалёкий человек. Отсюда проистекает его разочарование в Нуриеве, причём даже само это чувство не осознаётся Пети отчётливо.
Подумать только – антисоветски настроенный европеец, относящийся уже не к Советам, а прямо к России как к стране варварской, вдруг влюбляется в «организм», который «выбрал свободу». Выбрал, понятно, потому, что он (т.е. Нуриев) тоньше, изысканнее окружающей его дикости. А потом оказывается, что этот «русский татарин» попросту, извините за грубость, свинья.
Ох как Пети возмущает амикошонство Нуриева! Как был бы рад этот гордый галл противопоставить мрачной России прекрасную Францию, где не только таланты раскрываются пышным цветом, но и личность достигает высот ангельских! Не выходит. Сопротивляется Рудольф Хаметович. А Ролану Пети невдомёк, что ровно таким же был Нуриев в СССР, каким увидел его весь мир. И что именно это «кошонство» вытолкнуло танцовщика ещё юношей из страны.
На фоне известных текстов о Нуриеве книжка Пети выглядит вегетарианской. Автору, кажется, невдомёк, что его герой из тех хороших танцоров, которым помогло как раз то, что плохим обычно мешает. Что в значительной мере феномен Нуриева основан на его сексуальной скандальности (при иных выдающихся, правда, данных), на его потрясающей бытовой гнусности.
Конечно, хорошо, что Пети хотя бы не умиляется выходкам Нуриева. Однако цельного образа (того самого «тан лие» применительно к изложению биографии) вылепить всё равно не может. Виной тому изначальная предвзятость: беглец из русского ада не может быть скотиной.
Ещё как может!
Между тем Нуриев, как твердят его многочисленные жизнеописания, был парадоксальным образом одновременно и себе на уме, и к цели шёл напролом. При этом вектор его движения был заложен русской школой балета. Ей, а не чему иному обязана планета явлением незаурядного, неудобного танцовщика и хореографа и в чём-то удивительно цельного, хотя малоприятного человека.
Обыденная грубость Нуриева и его профессиональная негибкость были обусловлены, кажется, глубочайшим убеждением в том, что взрастившая его балетная культура неизмеримо выше той, каковой жила Европа.
(«Я узнал, мистер Петит, что я вам не нравлюсь в вашем дерьмовом балете, тогда я скажу вам, мистер Петит, что мне на это наплевать, мне наплевать на ваш балет, на всякий французский балет, мне наплевать на дерьмовый французский танец и на всё, что идёт от вас и вашего французского стиля» – за такие слова перед Нуриевым следовало бы снять шляпу!)
Убеждённости Нуриева в праве на диктат русского Европе Пети так и не понял. И нет никакой надежды, что когда-либо поймёт. Даже если тысячу раз скажет, что Россия – его «особенная любовь».
И что к Нуриеву он был дружески привязан.