Русское государство развивалось как сложное геополитическое явление, в котором огромную роль играл фактор внешней опасности.
Разумеется, это не единственное, что определяло русскую государственность, но никто не обнимает необъятного никогда, а сейчас тем более. Однако именно этот факт, о котором, кстати, внятно говорил Карамзин, очень просто объясняет многие особенности русской жизни, над которыми десятилетиями без всякого толку ломали головы либеральные историки, политологи, литераторы и т.д. Это военизация даже и обыденной жизни, уважение и поэтизация всего военного; это тяготение к сильной власти военного типа, это тенденция к безусловному подчинению своему «начальству», каково бы оно ни было (Карамзин это разбирает на примере отношения к Ивану Грозному) и иное. Как противовес всему такому вспоминают восстания Разина, Пугачёва и т.д., но тут, собственно, само слово «противовес» всё объясняет. Жизнь так устроена, что любая «тенденция» всегда порождает антитенденцию, «реакцию»^ Ради сохранения себя, своей национальной сущности и самобытности народ терпел всё, в том числе Ивана Грозного и т.д.
Сам стиль развития русской литературы не мог не учитывать такой атмосферы. Русская литература, как таковая, начиналась со «Слова о полку Игоре-ве», то есть с этой нашей первичной одновременно поэзии и прозы — о чём? — о военном походе. Причём всё военное тут заявлено не только тематически, но и в атмосфере, в деталях, во всей фактуре: куряне с копий вскормлены, шеломами крыты^ Далее следует «Задонщина» и вообще цикл повестей и летописей о Куликовом поле. Новейшая русская поэзия начиналась с Ломоносова и Державина с их одами на взятие Хотина и т.д., со стихами о Суворове — нужны ли комментарии? Первое заметное выступление Пушкина — это «Воспоминания в Царском селе»:
О громкий век военных споров,
Свидетель славы россиян!
Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победы похищали,
Их смелым подвигам страшась дивился мир,
Державин и Петров героям песнь бряцали
Струнами громозвучных лир
Здесь же — впервые внятно — о «грозе 12-го года»:
Вострепещи, тиран! Уж близок час паденья! Ты в каждом ратнике узришь богатыря, Их цель или победить, иль пасть в п^1лу сраженья За Русь, за святость алтаря.
Петруша Гринёв у Пушкина — военный.
Как военными были Денис Давыдов, Баратынский, Бестужев-Марлинский, Полежаев, А.Одоевский и многие, многие.
Как были военными Лермонтов и его герои — Печорин, Максим Максимыч, герои стихотворений «Бородино», «Валерик», «Наедине с тобою, брат_», «В полдневный жар в долине Дагестана^» и других.
Как был военным Лев Толстой с его «Севастопольскими рассказами», «Казаками», «Хаджи Муратом», «Кавказским пленником» и, наконец, Как были военными многие симпатичные герои Чехова («Три сестры» и др.), Гаршина, Куприна и др., лирический герой Гумилёва.
Что касается советской русской литературы, то тут нечего и доказывать. Её главные произведения 20-х практически все посвящены Гражданской войне. А её классика — это «Тихий Дон» с Григорием Мелеховым, «Василий Тёркин» с Василием Тёркиным, «Пётр Первый» и «Хождение по мукам» Алексея Н.Толстого — в основном о войнах и о военных. Образ Тёркина был настолько силен, что даже примирил непримиримого Бунина с советской литературой. Далее идут Ю.Бондарев, М.Алексеев, К.Воробьёв, В.Курочкин и ещё многие.
Может ли это быть случайным?
Факты слишком крупны и очевидны, чтобы считать всё это простым совпадением.
Вся русская литература первого ряда шла под знаком военного мужества и благородства. С чисто нравственной точки зрения наши военные герои несли в себе заряды разной степени положительности, если так можно выразиться; были более положительные (Болконский и др.), были, как мы теперь говорим, и более «двойственные» (Печорин и т.д.), но вот эти качества были почти неизменны: благородство и мужество. Таковы столь разные люди, как тот же Печорин и казак Мелехов, Тёркин, Телегин и Ро-щин из «Хождения по мукам», ну и так далее.
Русское государство с его необозримыми природными пространствами и непрестанной внешней опасностью, непрерывно ставившей под сомнение сам факт существования великого сложного и талантливого народа, хотели или не хотели того писатели, неизменно выдвигало перед ними проблему единства Духа и действия, целостного движения многосоставного человеческого характера. «Противоречивость» русского характера вошла в пословицу. Сама история страны породила эту «противоречивость». Колоссальные природные богатства, суровость самой природы, требовавшей величайшей экономии сил человека (во многом именно отсюда знаменитая русская «лень» и мнимое равнодушие Печориных!), необходимость ежеминутно беречь энергию для отражения очередного внешнего давления создавали ситуации, позволявшие говорить о «бесформенности», о «вечно бабьем начале» в русских (В.В. Розанов и др.) и о многом другом — «таком».
Этому противостояла мощная тенденция к дисциплине, к единству Духа и действия, воплощённая в образе благородного военного. Кроме всего, да, именно к дисциплине. Печорин «во всем» своеволен, но, провинившись, шпагу Максиму Максимычу отдаёт беспрекословно.
Могла ли великая русская литература, самая чуткая из литератур мира, литература, из всех видов духовной деятельности в наибольшей степени воплотившая сам дух и историю русского народа, -могла ли эта литература не откликнуться на тот безмолвный, но трагический и настоятельный призыв?
Не могла не откликнуться.
Отсюда все образы благородства и мужества, воплощённые в произведениях великой русской литературы.
Так было — так, наверно, и должно быть.
, профессор, доктор филологических наук.