«Мировые фестивали становятся похожи на показы моды. Летняя коллекция, зимняя коллекция… И больше всего страдают авторы. Какая судьба ждёт режиссёров авторского кино? Нам просто необходима его защита». Эти слова Эмира Кустурицы, сказанные на пресс-конференции после показа его фильма «Завет», были тем неожиданнее, что мы по обыкновению привыкли считать злоключения, которые с завидным постоянством выпадают на долю ММКФ, особенностью национальной фестивальной политики.
Это я не к тому, что в этом году обошлось без злоключений и организационных накладок. Платой за авральную скорость работы – конкурсная программа, как известно, была собрана за три месяца – стал отказ от ориентации только на премьеру. Не то чтобы фестиваль отказался от принципа «первой брачной ночи», но перестал его возводить в абсолют. И своя логика в этом есть. Андрей Плахов, член отборочной комиссии, так объяснил ситуацию: «Что такое премьера? Фильм мог быть показан в крошечном зале где-то в Амстердаме двадцати зрителям в рамках внеконкурсной программы, а сейчас мы привозим такой фильм в Москву и показываем его в зрительном зале на полторы тысячи мест. Это будет считаться премьерой? По-моему, да. Нельзя в этом вопросе доходить до абсурда». Но поскольку достоинства – это частенько продолжение наших недостатков, то отказ от фетишизации премьеры на ММКФ обернулся, на мой взгляд, вполне приличным уровнем фильмов основного конкурса.
Другим источником конкурсной программы стало российское кино. Пожалуй, можно говорить, что на этом фестивале оно оказалось краеугольным камнем программы. К слову сказать, на Каннском фестивале широкое представительство французских лент давным-давно никого не удивляет. Впрочем, дело не в самом факте присутствия сразу трёх отечественных лент в конкурсе. Гораздо существеннее, что и «Путина» Валерия Огородникова, и «Ничего личного» Ларисы Садиловой, и «Путешествие с домашними животными» Веры Сторожевой отнюдь не выглядят попыткой заштопать прорехи программы. На мой вкус, фильм «Ничего личного», который был не замечен жюри, но награждён престижным призом ФИПРЕССИ, – один из лучших в конкурсе. История предельно проста. Частное сыскное агентство получает заказ установить слежку за одной из квартир. Сыщик Зимин (в его роли Валерий Баринов), пожилой, помятый жизнью дядька, который, понятное дело, держится за работу, установив камеры, сидит теперь в машине и наблюдает на мониторе жизнь своей подопечной. Та не блещет решительно ничем. Вечерами сидит дома и плачет, пытается дозвониться оставившему её любовнику и потихоньку распродаёт мебель умершей тётушки. Зимин ломает голову, почему наблюдение за жизнью скромного фармацевта оплачивается так дорого, и даже рискует познакомиться с объектом, но тут выясняется, что ошибка вышла. Короче, приходится устанавливать камеры в другую квартиру. Там как раз всё понятно: дама с собачкой, вместо Гурова – бизнесмен, пробующий себя в политике, выборы на носу… В итоге следователь мониторит сразу два параллельных существования. А поскольку торчать в машине скучно, то от нечего делать он начинает позванивать первой девушке. Той самой, что на грани нервного срыва. И развлекается тем, что может наблюдать, как его слова действуют на человека. Ободряют, пугают, вдохновляют… Кто же не хочет почувствовать себя всевидящим…
Эта история, снятая в сдержанной строгой стилистике европейского кино, полна обманок. Детектив оборачивается психологической драмой. Побочный сюжет – ошибка заказчика, недоразумение, чушь – оказывается главным. Сыщик, который в детективе выступает своеобразным аlter ego автора, поскольку именно он ведёт нас к истине, здесь отстраняется и становится основным персонажем. Вдобавок ко всему дублируются не только любовные треугольники, но и позиция наблюдателя. Пока сыщик наблюдает за женщинами, мы наблюдаем за ним. Причём так же, как он, лишены полной информации об объекте – мы можем только догадываться о мотивах его поступков и желаниях.
Естественно, обманки важны не только для усиления интриги. Дело даже не в том, что в социуме, как и в физике, наблюдатель уже самим фактом появления меняет ситуацию. Не только в том, что череда нравственных компромиссов неизбежно ведёт к подлости – жирной, липкой, неотмываемой. Садилова обнаруживает новый и – увы! – актуальный поворот старой темы. Вуайеризм как исполнение профессиональных обязанностей открывает не только востребованную тему защиты частной жизни, той, что зовётся privacy. Ещё недавно она ассоциировалась исключительно с картинами о работе спецслужб. Самый последний пример такого рода – немецкий фильм «Жизнь других» Флориана фон Доннерсмарка, получивший «Оскар» как лучший иностранный фильм. Он, кстати, был среди гала-премьер ММКФ. Там агент «Штази», наблюдающий за жизнью вольнодумного писателя, проникается симпатией к нему и его взглядам и начинает помогать диссиденту. С этим оптимистическим и политкорректным кино, где все ужасы оказываются в гэдээровском прошлом, картина Садиловой не имеет ничего общего. В её картине ситуация обратная. Вуайеризм, который не несёт «ничего личного», кроме зарплаты, свидетельствует не только о «прозрачности» нашей жизни и о хрустальной хрупкости неведения, но о том, что отчуждённое равнодушие становится нормой жизни. Отчуждённость вкупе с прозрачностью жизни – смесь посильнее коктейля Молотова.
И вот этот остроактуальный фильм, сыгранный без пережимов и очень культурно снятый, – жюри не замечает вовсе. При том, что проблема, затронутая в нём, не является исключительно нашей. Приглядимся для сравнения к трём фильмам, которые получили главные призы ММКФ.
С фильмом «Русский треугольник» (реж. Алеко Цабадзе), награждённым специальным призом жюри, всё более-менее ясно. Самой роскошной деталью этого фильма оказывается главная улика, которую обнаруживает студент-практикант на чердаке, откуда стрелял киллер. Что может забыть киллер? Бьюсь об заклад, не догадаетесь. Роман Достоевского «Бесы»! Пропахший порохом и гарью. Оказывается, эту реликвию прошлой жизни носит с собой бывший учитель литературы, ставший террористом после того, как под бомбами федералов погибла его жена. Эта трогательная сентиментальность впечатляет больше, чем даже то, что Константин Хабенский в роли ветерана чеченской войны, мстящего за ослепшего брата, сильно смахивает на героя «Дозоров». Особенно когда он в плаще с капюшоном сторожит киллера у его дома. Интересно, что идея была замечательная: во-первых, показать, что война продолжается не только в горах, во-вторых, что победители и побеждённые – равно её жертвы. Миротворческий призыв, завёрнутый в детективную интригу, достойную целого сериала, в результате выглядит столь же убедительным и правильным, как некогда плакат «Миру – мир!». На мой вкус, гораздо честнее и прямее пацифистское кино, показанное в программе «Перспективы», – «Военный корабль, который ходил по суше». Это документальная драма, снятая Ясухиро Ямамото, где его сэнсэй старейший японский режиссёр Кането Синдо рассказывает, как он служил моряком во время Второй мировой войны. Воспоминания от первого лица сплетаются с публицистической прямотой мессиджа. По крайней мере нас не пытаются развлекать или «сделать красиво». Сдержанность рассказа и минимализм средств – уважение к пережитой трагедии.
Тем не менее, как сказал председатель жюри Фред Скепси, вручая «Серебряного Георгия» Алеко Цабадзе, «фильм «Русский треугольник» демонстрирует открытость Московского фестиваля к обсуждению самых разных тем; считаю, что надо это поощрять».
Совсем иная история с картиной «Незнакомка» Джузеппе Торнаторе, известного итальянского режиссёра. У нас в прокате был его фильм «Легенда о пианисте». Главную роль в новом фильме – украинской девушки, которая ищет в маленьком итальянском городке ребёнка, которого у неё забрали, – сыграла Ксения Раппопорт. Скажу сразу: Торнаторе приз за лучшую режиссуру, безусловно, заслужил. Впечатляющий сюжет с парочкой убийств, картинками жизни в борделе, иллюстрирующими несчастную жизнь иммигрантов в Европе, снят как мощная психологическая драма. Приз Торнаторе – это, конечно, приз кино «большого стиля», больших страстей, где политическая реальность – антураж, декор. Секс-рабыня с Украины в роли страдающей матери – что может быть трогательнее для сердца европейца? Ксения Раппопорт в роли тонкой, интеллигентной барышни безупречна. Итальянское семейство ювелиров снято превосходно. Но когда начинаются латиноамериканские страсти с автокатастрофами, убийствами, арестами, трогательными свиданиями, то, сдаётся, это перебор. Даже для кино большого стиля.
Мне и политическая актуальность, и страсти «Незнакомки» кажутся сильно опереточными. И опять же: не было бы выбора – понятно. Но рядом показана греческая картина «Эдуарт» Ангелики Антониу. Фестивали, которые обожают политическую актуальность и маргиналов в качестве героев, должны бы её просто на руках носить. При всей условности сюжета, главным содержанием которого становится путь раскаяния героя в убийстве, фильм впечатляет убедительностью, точностью деталей, с какой показана жизнь Албании в момент, когда рухнули финансовые пирамиды. Психологическая точность, беспощадность сюжета, отличная операторская работа – в результате фильм оставляет сильнейшее впечатление.
Наконец, если говорить о фильме, получившем главный приз ММКФ «Золотого Георгия», картине Веры Сторожевой «Путешествие с домашними животными», то это образец тонкого поэтического кино. Ксения Кутепова в роли деревенской бабы Натальи, которая после похорон постылого мужа преображается и начинает новую жизнь, нежна, строга, лирична. Время в этой истории принципиально размыто. Тётка в платке в одночасье преображается в красавицу в подвенечном платье, которая едет на дрезине с развевающейся фатой. Не потому, что она вновь собирается замуж. Напротив, поклонника (его играет Дмитрий Дюжев) героиня прогоняет, как только понимает, что сажает себе на шею нового «хозяина». Большая радость, что и говорить. Перед нами появляется героиня, которая свободу ценит выше замужества. Когда в финале на мосту, к которому плывёт Наталья с козой и собакой, появляется танцующая свадебная процессия, становится ясно, что режиссёр любит и знает европейских классиков. В достойной этой работе всё хорошо. Может быть, даже слишком хорошо. Слишком красиво. И слишком поэтично. Для России это совершенно новый типаж героини. Для Европы – свидетельство того, что кино, объединяющее лирическое и народное начало, вновь становится фирменным знаком русского кинематографа.
Получается, что жюри поощрило политическое высказывание, коммерческий мейнстрим и поэтическое кино в качестве особой российской фишки. Взвешенное дипломатическое решение – ничего не скажешь. Но после церемонии награждения вспоминаешь слова Кустурицы о том, что мировые фестивали становятся похожи на показы моды с представлением актуальных трендов. Что же, пусть так. Но тогда какой смысл позиционировать фестивальное кино как независимое – в частности и от большой политической игры, и от большого бизнеса?
