Юрий Коваленко, собкор «ЛГ», Париж
Знаменитый российский художник – шестидесятник Олег Целков (1934 – 2021) человеком был независимым, гордым, самодостаточным, который при любом режиме чувствовал себя свободным. В его мастерскую в Тушино приезжали Анна Ахматова, Иосиф Бродский, Булат Окуджава, а также Федерико Феллини, Микеланджело Антониони, Габриэль Гарсиа Маркес, Марлен Дитрих, Луи Арагон, Ив Монтан и Симона Синьоре.
В брежневскую эпоху Целкова с семьей выставили из страны. Оказавшись во Франции, он долгие годы жил апатридом с нансеновским паспортом. С французами общался редко и считал, что полон русской живописью – Суриковым, Репиным, Нестеровым, Федотовым, Левитаном, Врубелем. Сегодня его картины находятся в главных российских музеях – Третьяковке и ГМИИ имени А.С. Пушкина, Эрмитаже и Русском музее.
Одним из самых верных друзей художника стала его падчерица Ольга Шмитт, которая 12-летней девочкой вместе с родителями приехала в Париж в 1977 году. Сегодня она занимается его творческим наследием. Недавно Ольга издала в Париже автобиографию «Советская крутая штучка», которую называет «одой советскому детству». С особой нежностью она рассказывает об Олеге Целкове. С Ольгой Шмитт встретился парижский корреспондент «ЛГ».
- Как ты познакомилась с Олегом Целковым, который стал не только твоим отчимом, но и самым преданным другом?
- Четыре года после его смерти я продолжаю жить воспоминаниями об Олеге и каждый день мысленно с ним общаюсь. Он занимал огромное пространство в моей жизни. Мы познакомились с ним в Москве при удивительных обстоятельствах. В один прекрасный день в нашей коммунальной квартире раздался звонок, я открыла дверь и увидела маму, у ног которой возлежал мужчина. Подбежала моя бабушка и спросила ее: «Тоня, что с ним? Он ранен?» «Нет, он пьян», - ответила мама. Когда они вносили Олега в нашу комнату, мама смотрела на него такими влюбленными глазами, что сразу было понятно - это мужчина ее жизни. С тех пор я никогда не видела Олега пьяным, хотя он, как ты знаешь, очень любил красное вино. Со мной он всегда говорил как с равной, шутил, рассказывал удивительные истории. Я росла с его картинами, которые меня сразу ошеломили.
- Каким был Целков в обыденной жизни? Помню, он называл себя человеком довольно жизнерадостным, не скучал, даже когда был один.
- В Москве он был личностью легендарной, оставаясь хулиганом и анархистом, который при любом режиме чувствовал себя совершенно свободным. Ничего не боялся, держался особняком, не был дружбаном, ни в ком не нуждался. Любил общение, но не искал дружбы. Приятели - это хорошо, но Олег предпочитал проводить время со своими холстами. Не вписывался даже в компанию самых близких людей. На нашей прокуренной кухне в Москве собирался цвет русской культуры - Евтушенко, Ахмадулина, Бродский, Шукшин, Аксенов, Окуджава. Но я понимала, что даже среди них Олег - особый, ни на кого не похожий, самодостаточный, который ни от кого не зависит - кроме как от самого себя.
- Когда началась волна эмиграции из Советского Союза, он объявил: «Я не уеду отсюда, это страна моя, а не Брежнева, который здесь человек случайный. Москва – это мой город, а Кремль – это мой Кремль».
- Олег появился на свет в обыкновенной русской семье, и ничто не предвещало, что он станет художником. Он не был диссидентом, не боролся с режимом, не участвовал в бульдозерной выставке. Его выперли из страны не за то, что он антисоветчик, а за то, что был личностью асоциальной. Он сидел в комнатке в девять квадратных метрах и писал гигантскую «Тайную вечерю», свою, быть может, лучшую картину. В отличие от других художников, он вообще не знал, что такое вдохновение – оно ему было не нужно. Ему повезло: у него не было сомнений, которые часто терзают творческую личность. Но когда он открыл для себя своего персонажа, то понял, что напал на «золотую жилу».
- Художник, по его словам, своим персонажем развенчивал «совковость», в которой видел явление интернациональное: « Я открыл в человеке то, что в нем действительно бессмертно. Совок – существо универсальное, которое никогда не умрет. Откровенно говоря, я сам с ним общаюсь не без удовольствия». С твоей точки зрения, кто его герой – пугающий, отталкивающий, загадочный?
- Это весь человеческий род в одном лице, с которого Олег сорвал маску. Живи он на Северном полюсе или в Африке, то писал бы тех же типажей. Главным для него было сразу дать публике под дых, сбить ее с ног, а потом пускай сама разбирается - нравится ей картина или нет. Не имеет никакого значения - два глаза у его героя или пять, три зуба или шесть. Его полотна - их можно любить или нет - были уникальными, как и сам Мастер. Иосиф Бродский однажды сказал ему: «Старик, твои картины еще не начали по-настоящему раскрываться. Это случится в XXII, XXIII или XXV веке - так что придется подождать. Наберись терпения».
- «В Париже наши художники общались редко, - рассказывал мне Олег. - Русской артели или союза живописцев не возникло». Почему каждый отсиживался в своем углу?
- Когда мы приехали в Париж, Тоня, которая в моих глазах олицетворяла русскую красоту и широкую душу, начала устраивать дома старый новый год. Ей непременно хотелось усадить всех художников с женами за один стол. Первый раз вроде бы все прошло хорошо, без эксцессов. На второй год переругались жены, потом передрались мужья. И мама прекратила эти посиделки. Да и Олегу скучно было слушать их рассуждения об искусстве. Он думал только о холсте, над которым работал. Ему было страшно интересно узнать, куда его заведет кисть.
- Так или иначе, ваш дом всегда был открытым: приходили друзья из России и эмигранты, наш посол во Франции, коллекционеры во главе с легендарным Георгием Костаки, который бренчал на гитаре песни Галича и оставался ночевать…
- Олег не ждал вдохновения, а писал картины каждый день с утра до шести вечера. Потом мыл кисти и открывал первую бутылку красного вина. Олег рассказывал, спорил, смеялся, выпивал, читал стихи, но для него все это было не обязательным, второстепенным. Тяги к общению – особенно с французами – не возникало. Ему хотелось, чтобы его не трогали. Когда раз в неделю он ходил по галереям, то и там держался особняком. Ему нравилось такая анонимность.
- Лишенный в 1977 году советского гражданства, Целков не захотел получать французские документы и долгие годы жил с нансеновским паспортом апатрида. Они с Тоней следили за тем, что происходит в России, смотрели русское телевидение. Их интересовало, что происходит на исторической родине?
- По-французски Олег не говорил, Когда он писал картину, Тоня сидела рядом и раскладывала пасьянс. А вечером включался телик, по которому что-то журчало на языке, который они понимали. Да и само наше телевидение стало совсем другим по сравнению с советскими временами.
- Целков сегодня один из самых востребованных и дорогих наших художников. Кто его коллекционеры?
- Вначале были главным образом русские, потом постепенно появились американцы, французы, другие европейцы. Что касается сегодняшних русских, то это дети и даже внуки первых коллекционеров. Его полотна покупали и знаменитости – Артур Миллер (известный американский драматург, муж Мэрилин Монро - Ю.К.), Михаил Барышников, Люся Гурченко. Естественно, что после смерти Олега цены на его работы выросли.
- Евтушенко, который называл себя его лучшим другом, утверждал, что больше всего картин Целкова в Музее-галерее, который поэт открыл в Переделкино. Так ли это?
- Не думаю. Там есть хорошие ранние работы – особенно известный «Автопортрет с Рембрандтом», с которым они появились на свет в один день – 15 июля. Очень большое собрание у предпринимателей и меценатов Игоря Цуканова, который живет в Лондоне, и у Екатерины и Владимира Семенихиных (создатели Фонда Екатерина – Ю.К.). После смерти Олега в Музее современного искусства на Гоголевском бульваре в Москве прошла его ретроспектива, на которой показали около 160 работ из разных стран.
- Олег гордился своими выставками в Эрмитаже, ГМИИ имени А.С. Пушкина, Третьяковке, Русском музее. Он дарил им свои полотна. «Дарил, потому что Россия - моя родина, моя земля, моя мать, - рассказывал мне художник. - И с моей стороны это был жест признательного сына».
- Несколько больших русских музеев сами купили его работы. Он, разумеется, считал, что его картины должны быть в России. По-настоящему его радовали именно музейные экспозиции. Все остальные – особенно в галереях, которые он называл «булочными», - его оставляли равнодушным: «Делайте что угодно, только меня не трогайте!»
- Целков никогда не питал иллюзий: «Мои картины французы не понимают - хлопают глазами и даже не могут догадаться, о чем это я говорю. А русские мою живопись учуивают, она их зажигает. Я принадлежу к разряду не только русских, но типично русских художников. Я полон русской живописи. Это и Нестеров, и Суриков, и Александр Иванов, а также Федотов, Ге, Репин, Левитан, Врубель». Ты чувствуешь его связь с этими великими именами?
- Я в этом не сомневаюсь. Он был весь соткан из русской культуры - от живописи до литературы, вел жизнь настоящего русского художника. С возрастом Олег понял, насколько ему дороги эти родные имена. Лучше всех в России «учуивают» Целкова те, кто родился в СССР. Некоторым кажется, что его персонажи - это «гомо советикус», пародия на советские времена, но они ошибаются. Олег стремился идти вглубь и поэтому всю жизнь писал как бы одну картину с одним и тем же персонажем.
- «Мои картины не могут висеть в больших западных музеях, – утверждал художник. - Это все равно, что пригласить клошара на званный ужин».
- Да и что ты повесишь рядом с ними? Для интерьера во Франции выбирают преимущественно то, что называется «декором» - например, картины, которые «гармонируют» с диваном. Я понимаю работы Олега, потому что с ними выросла. Вижу в них столько ребячества, юмора, доброты. Они для меня оберег, который меня защищает. У Олега было что-то общее с Беллой Ахмадулиной, такой изысканной и утонченной. «Мне ближе всех людей русский забулдыга, который, напившись, лежит в канаве», - говорила Белла. Так же считал и Олег. Для него, как и для мамы, не существовало социальной шкалы. Им было все равно - имеют ли они дело со звездой, министром или с уборщицей и дворником. Их интересовал человек. Работяга из рассказа Зощенко был по нутру ближе Олегу, чем именитый художник.
- Целков московский и Целков парижский, утверждал он, художник один и тот же. Мне лично так не кажется…
- Действительно, это так. В московских картинах – хотя они сегодня очень дорого стоят - он еще находился в поиске, а самыми законченными считал свои работы последних двадцати лет.
- «Везде немножечко чужой», он не вписывался в современное искусство и, по-моему, этим гордился: «Если Целков настоящий художник, то его ни умом не понять, ни аршином общим не измерить».
- Олег - одиночка и чужак - держался в стороне от всех течений. Я сама видела, как на групповой выставке художники просили перенести его картину в другой зал, потому что она кричала, мешала остальным полотнам, ни с какими направлениями не ассоциировалась. Для Олега был важен «Черный квадрат», который впервые увидел в запасниках Третьяковки, не потому что он преклонялся перед Малевичем, а потому что, понял: человек в искусстве может быть полностью свободным.
- «Если мои картины гениальные – значит, они не умрут, -считал Целков, - а умрут – значит не гениальные». Он был фаталистом?
- Он так считал. Примерно то же говорил Мандельштам жене, которая жаловалась: «Осенька, мне нечем записать твои строки – даже нет карандаша». «Надя, если стихи хорошие, - отвечал поэт, - ветер донесет их до людей»… Когда же я решила заняться его картинами, он меня останавливал: «Не рыпайся! Не лезь! Все, что должно произойти, произойдет. Ничто в искусстве не поможет – никакие музеи, знакомства, связи, тусовки. Если картины дерьмо, то дерьмом и останутся».
- Он потрясающе знал нашу поэзию - мог часами читать наизусть великих поэтов. Своими любимыми называл Маяковского и Есенина. «Чтобы понять стихотворение Пушкина, - объяснял он мне, - прочитай его раз сто».
- Очень любил Маяковского, с которым немного совпадал по своему кричащему, ярмарочному духу. Обожал Есенина, плакал, читая его вслух. В последнее время он постоянно возвращался то к одной, то к другой книге – перечитывал классику, останавливался на том или ином эпизоде. Так, с «Бесами» Достоевского он не расставался несколько лет. И никогда не бравировал своей начитанностью.
- Целков видел в художнике рупор, который транслирует послание свыше. Значит, талант от Бога?
- Человеком он был неверующим, но считал, что есть какая-то высшая сила… Однажды я у него поинтересовалась: «Как ты можешь каждое утро, изо дня в день, столько лет часами стоять у мольберта вместо того, чтобы пойти на прогулку или на выставку?» Олег посмотрел на меня дикими глазами и спросил в свою очередь: «А почему ты все время дышишь? Для меня писать то же самое, что дышать – без этого я не смогу жить. Мне это страшно интересно. Никогда не знаю, куда меня заведет кисть». Для него каждый художник, который посвящает жизнь искусству, занимается делом Божьим, выполняет свою миссию.
- Ты сегодня взяла на себя миссию арт -агента, который ведет переговоры с музеями, курирует выставки, издания книг и каталогов?
- Нет, никакой я не агент. Тоня, я и Ксюша (дочка Ольги – Ю.К.) - наследники Олега, и мы бережно, с большим пиететом относимся к его полотнам, которые остались у нас. И мне хочется познакомить с ними как можно больше людей. Словом, я как бы посредник между его картинами и внешним миром. Никуда не лезу, ничего не организую, а стараюсь сохранить его работы и показать их тем, кому они интересны, найти для них дом и крышу – имею в виду музеи и коллекции. Мечтаю, чтобы как можно больше его полотен увидели в России. В этом моя главная цель.
- В Москве в нынешнем году прошли и проходят одна за другой замечательные выставки – Брюллова, Кустодиева, Машкова, Дейнеки, экспозиции, посвященные нашему авангарду…
- Ой, не говори мне об этом, не терзай душу. Я недавно провела три недели в Москве и уехала окрыленная – сумасшедшая энергетика, театры, музеи, выставки, концерты. Кстати, увидела огромный интерес к шестидесятникам, к которым принадлежит и Олег. Он не нонконформист, каковым себя никогда не считал, а художник, который занимает свое важное место в искусстве. Нонкоформист он разве что по духу, но не по этикетке.
- Олег сочинил шутливую эпитафию для своего надгробия в деревушке Он-ле-Валь в Шампани, где вы жили и где он упокоился: «Лежу в земле. Не вижу вдаль. Ты упокоил, Он-ле-Валь».
- Он придумал ее 45 лет назад. Вообще-то Олег не хотел никакой эпитафии – да ее там и нет. Помимо наших друзей на его похоронах в Он-ле-Валь собралась вся деревня. Хотя Олег не говорил ни слова по-французски, крестьяне его любили. Знали, что к нему вечером всегда можно зайти. Он нальет стаканчик красного вина и покажет картины, которые написал этот русский инопланетянин.
«Я ненавижу, когда унижают русский народ»
P.S. Сегодня Франция очень изменилась… Я ощущаю ее, как депрессивную провинцию. Идет общее обеднение и, значит, - обозление. На улицах появилось бесконечное число группировок, воюющих друг с другом. В то же время с телеэкранов вещают «эксперты», которые меняют свои «экспертизы» в зависимости от того, куда подует ветер.
Еще несколько месяцев назад многие французы не могли показать Украину на карте, а сегодня стали специалистами по украинскому вопросу. Все подается в очень черных красках. Идет постоянное запугивание этих бедных французов - « русские танки вот- вот пойдут по Елисейским полям». Однако у французов совсем другие проблемы: люди работают, но не могут свести концы с концами, дети приходят в коллеж, не умея толком писать или считать, растет количество бездомных.
При этом я не забываю, что Париж – это мой город, где я выросла, получила образование, создала семью, а Франция – страна, которая полвека назад открыла нам свои двери и где Олег писал картины.
Но Москва остается навсегда в моем сердце как город – родина, где прошли самые счастливые годы моего детства. И я ненавижу, когда пытаются унизить русский народ – особенно люди, не имеющие никакого представления ни о России, ни о русской культуре, ни о русской истории. Я уже не говорю об «отмене» русской культуры – это просто абсурд и кощунство.
Ольга Шмитт-Целкова