* * *
Виктор Николаевич Ильин был не писателем, а партийным функционером и, занимая в структуре Союза писателей достаточно высокую должность, твёрдо проводил партийные установки: боролся с диссидентами и т.д.
Но вот однажды известный драматург из числа правоверных был уличён в плагиате, и его друзья из важных инстанций пытались это дело замять. «Не получится, – сказал тогда Ильин, – доведу дело до конца, до публичного осуждения, чего бы мне это ни стоило. Это мой моральный, партийный долг». И довёл, хотя давление влиятельных лиц, скажем так, имело место.
Он был ортодоксальным коммунистом и при этом считал, что честность есть непременное качество руководителя любого ранга.
Разные люди проводили партийные установки.
* * *
На похороны многолетнего секретаря Союза писателей СССР Юрия Николаевича Верченко пришло много людей: его поминали добром. Он старался в меру возможностей использовать служебное положение на пользу писателям, на пользу литературе. Один из выступавших вспоминал, как ездили с Верченко в Афганистан – организовывать Союз писателей. «Шла война, – взволнованно говорил оратор, – стреляли, а Юра… какой большой мишенью он был (Юрий Николаевич и в самом деле был тучен. – К.Щ.) – и ведь не испугался, поехал, мужественный был человек». Оратору, видимо, не приходило в голову, что слова его с неизбежностью рождали вопрос: а надо ли было мало того что с войсками лезть в Афганистан, ещё и с советской моделью Союза писателей.
* * *
Поэт Михаил Рудерман надолго пережил своё время. Рассказывают, как он, бродя по ресторану ЦДЛ и не имея денег на рюмку водки с бутербродом, указывал на дверь, за которой располагался партком, и восклицал, безуспешно пытаясь придать голосу интонацию грозности: «Что они делают с нами, писателями!» После чего кто-нибудь приглашал его за свой столик. Иногда.
Так вот, Михаил Рудерман останется в русской поэзии, потому что он был автором знаменитой «Тачанки», которую в конце тридцатых распевала вся страна, хотя далеко не все знали, кем эти стихи написаны. А многие ли останутся из авторов тех текстов, которые нынче звучат в исполнении наших шоубизнесменов по ящику? И которым на рюмку с бутербродом, похоже, хватает.
* * *
В советское время по случаю знаменательных дат деятелей культуры щедро награждали орденами. И однажды знаменитого композитора обошли. Скорее всего, по причинам техническим: не заметили, как случайно выпал из списка. Ну отнесись с юмором, в другой раз дадут…
Но вот очевидцы рассказывают: композитор сидел за роялем и горько плакал, наигрывая собственные мелодии и повторяя: «Это же я… и это… моё, и это… Так за что же они меня?.. За что?..»
Песни были духоподъёмные, и контраст их с душевным состоянием автора был забавен в особенности.
* * *
Да, а награждали по-разному: через Союз писателей, через райкомы партии, а то и бери выше – через ЦК. Ну, которые через ЦК, те вне конкуренции, а вот что главнее – номенклатура Союза или номенклатура райкома – об этом долго не стихали споры за столиками ресторана ЦДЛ.
* * *
Георгий Георгиевич Радов, писательочеркист высокой пробы, у которого были непростые отношения с алкоголем, однажды сказал, заказывая себе лимонад со льдом: «Пить я не умею. А вот не пить – умею».
Умение редкостное. Штучное.
* * *
Своя иерархия ценностей существовала и в ресторане ЦДЛ. Была она негласная, но незыблемая. Однажды директор ресторана, с которым у меня были доверительные отношения, пожаловался:
– Добыл я рыбца – дефицит, редкость – в зале его должен был показать. Пусть писатели знают, что директор их ресторана свой хлеб ест недаром. А тут приходит жена К., этого… секретаря Союза, и чуть ли не всю партию рыбца требует себе домой. Да была бы это жена Б. или даже Н., я бы её… а тут – К. Пришлось отдать.
* * *
Был писательский пленум, голосовали, как случалось, за что-то мало приличное, обличали, клеймили кого велено. (На всякий случай замечу: я членом правления не был, присутствовал как журналист и права голоса не имел.) Так вот, за неприличное голосовали, а когда всё благополучно закончилось, председательствующий радостно объявил:
– А теперь прошу на обед. Привезли свежую рыбу.
Допускаю, что рыбца жене К. в тот раз не дали. Пленум был идеологический. Готовился тщательно и по разным линиям, в том числе – по линии рыбца.
* * *
Членов правления даже специально изготовленными портфелями наделили. Так что по дороге на свежую рыбу можно было, наблюдая портфели, безошибочно установить, кто есть кто. Номенклатурную, иерархическую принадлежность каждого из художников слова.
* * *
Коллега-журналист решился спросить одного из тех, кто шествовал с портфелями на свежую рыбу:
– Вам не стыдно было голосовать «за»?
– В партии – как в армии, – ответил шествующий, – приказано – сделано.
Ответил откровенно и исчерпывающе – и отправился дальше, уверенный, что свою стопку водки под рыбца он заслужил.
Книги его в эту лаконичную, озвученную им формулу укладывались целиком. Он был дважды лауреатом Сталинской премии.
Считаю нужным добавить справедливости ради: Сталинские премии получали не только плохие писатели, но и хорошие.
И рыбец им тоже иногда полагался.
* * *
А рядовой комплексный обед в ресторане стоил один рубль. Ну как было после этого не податься в писатели?
* * *
Не помню уж, по какой необходимой оказии «Комсомольская правда» опубликовала передовую статью на литературные темы. Захожу я по делам в ЦДЛ. В вестибюле меня останавливает сотрудник консервативного журнала:
– Читал, читал. Социалистический реализм всего два раза упомянут. Получается – сквозь зубы, для отвода глаз… Что ж, теперь с вами ясность полная.
А на выходе стремительно подошёл сотрудник журнала либерального:
– Социалистический реализм два раза воткнули. Два! Соображали, что делали? Да нет, теперь мне про вас всё ясно. А ещё прогрессивным изданием прикидывались…
А уже на улице настиг меня молодой поэт, независимый и поддатый:
– Лучше бы вместо этой херни подборку моих стихов напечатали.
Третьего я придумал, а первые двое – были.