Нашей милиции в ноябре исполняется 90 лет, с чем мы её и поздравляем!
Борис РУДЕНКО, писатель, бывший сотрудник милиции, подполковник в отставке
Я туда пришёл, когда ей было всего около шестидесяти, и возраст этот внушал мне только уважение. Я уже знал её историю, знал первых погибших на посту: милиционеры Швырков и Пикалов, захороненные в Кремлёвской стене.
Кадровик, который оформлял мои документы, задал вопрос (видимо, обязательный, дежурный): зачем вообще сюда идёшь? И я пробормотал заготовленное, заранее отрепетированное много раз. Что-то вроде: «Бороться с плохими, чтобы хорошим жилось лучше». Честно признаюсь, рассчитывал, что кадровик тут же встанет и пожмёт мне руку, благословив на службу Родине. А он только кивнул и продолжил заполнять лежащие перед ним бумажки. Я немного обиделся, но потом сообразил, что кадровика этим не удивишь: наверное, так все поступающие говорили.
Однако чудаков, которые по-честному – против плохих и за хороших, в милиции тогда было много. Талантливейших чудаков! Я-то сам был как опер на «три с плюсом», больше Бог способностей не дал, зато одарил удачей работать рядом с настоящими, удивительными сыщиками. Они не колотили задержанных бандитов по почкам, добывая царицу доказательств по Вышинскому – то есть признание (которое чаще оказывалось самооговором).
Они честно искали правду и её доказывали, хоть правда эта всегда получалась горькой. Страна не воевала, а они не выходили из боя. В них стреляли, они стреляли – пусть много меньше, чем сейчас, зато бронежилетов тогда у них ещё не было, и в прессе о перестрелках, как правило, не сообщалось. Когда меня только приняли в милицию стажёром, чуть не в первый день службы сообщили, что погиб полковник Львов, начальник одного из районных управлений. Он сам пошёл брать обезумевшего от водки идиота, взявшего в заложники свою семью. Безумец не послушал Львова и шарахнул в него из своей «тулки» с обоих стволов. Больше никого не смог убить, взяли его.
Про то, что сутками не спали, как полагается на войне, – не говорю. Так, пару часиков придавить по очереди на дежурном диванчике. Главное – только чтобы того самого плохого поймать, «закрыть», чтобы не вредил он никому больше.
Продажные, «оборотни»? Да были они, конечно. «Грешен, алчен человече…» Но вот моя личная статистика: за десять лет в Управлении борьбы с хищениями социалистической собственности – УБХСС (это теперешний УБЭП – борьба с экономическими преступлениями), штат которого насчитывал в среднем двести человек, предателей отыскалось только четверо. Это были настоящие предатели, поэтому никто за них не заступался, от них отворачивались все и мгновенно. Двоим из них счастливо удалось избежать тюрьмы, куда-то там они устроились на работу, но для всех нас они были прокляты навеки…
Конечно, не всё было розовым. Нам нельзя было хватать тех, которых нам хватать было нельзя. Чего бы они, эти самые, не сделали. Но опер Сорокин (про него бы сейчас сказали: «отмороженный») взял и посадил в камеру на трое суток жену внука члена Политбюро ЦК КПСС. Конечно, не за то, что жена и прочее. Она была взяточница. Преподаватель вуза драла деньги со студентов совершенно бессовестно. И Сашке Сорокину, когда он её взял с поличным, сразу сказала: «Я родственница такого-то члена».
А он о том давно знал заранее, только не сказал непосредственному начальнику. Конечно, её потом отпустили, а Сорокина перевели на другую работу. Короче, выгнали.
Потом пошли странные, предперестроечные времена. Смещение министра Щёлокова, которого сотрудники милиции (тогда слово «менты» ещё не было в ходу) уважали за регулярный подъём денежного содержания, назначение чистильщиком якобы прогнившего милицейского ведомства прежнего начальника КГБ Федорчука…
Новая метла мела беспощадно и бестолково, лишив милицию тысяч опытнейших сыщиков. Алексей Иванович Алексеев, опер, раскрывший нашумевшее в 80-х годах убийство Лианозовой и удостоенный за это фантастической для милиционера награды – знака «Почётный чекист» (этот знак всегда был прерогативой только сотрудников КГБ), – знак снял с кителя и бросил на стол вместе с удостоверением, когда вновь назначенный над ним начальник посмел усомниться в правомерности награждения.
«Сомневаи-сс-я? – Когда Алексеев был в ярости, то зачем-то пародировал деревенский диалект. – Тогда бери и носи, всё равно ты такого себе никогда не достанешь, а я ещё лучше заработаю».
И он ушёл, так же как ушли многие.
Потом стало ещё хуже: экономические реформы. Настоящие, талантливые менты – эркюли-пуаро-шерлоки-холмсы – уходили теперь уже, чтобы просто накормить семью. Понятно, что уходили те, кто не умел брать, потому что у них руки не так устроены, к себе не тянули. Их с удовольствием принимали в службу безопасности возникающих банков и концернов, потому что они не предавали. Никого и никогда не предавали, не обижаясь на Родину, которая их так странно подставила.
Тёмное началось время. Ей, моей родной милиции, исполнилось уже семьдесят пять, потом восемьдесят (я к тому времени ушёл в журналистику и писательство), а мы – обыватели – начали её бояться пуще бандитов. В 90-х страна зажила по понятиям, власти было не до граждан и не до милиции, и те и другие выживали как могли.
Знаменитого журналиста, получившего гонорар, остановили милиционеры. Журналист был слегка выпивший – а чего ж не выпить с друзьями за успех! Милиционеры деньги у журналиста отобрали да ещё надавали по шеям. Он, помню, в суд подал, да вот чего суд решил – не помню. Кажется, ничего. Такое тогда случалось часто.
Но именно в это же время сотрудник МУРа майор Александр Яковлев шёл по глубокому снегу к избушке, из которой вёл огонь убийца, за которым тянулся кровавый след из десятков трупов. Этот убийца потом говорил, что мечтал помереть от ментовской пули, а тогда палил и палил не переставая. Саша Яковлев шёл в полный рост, без оружия, уговаривая его сдаться. Уговорил.
В середине 90-х прошлого века дня не проходило без того, чтобы не застрелили банкира или коммерсанта, в стране шла криминальная революция – она, по мнению некоторых, завершилась полным и окончательным успехом.
Но народ всё равно верил и продолжает верить в честных, несгибаемых сотрудников, потому что с удовольствием смотрит про них бесконечные сериалы и покупает детективные книжки, в которых зло непременно наказывается. Правильно делает, что верит, потому что такие отважные стражи порядка, каких мы с вами видим в сериале «Улицы разбитых фонарей», на самом деле есть. Не скажу, много их или мало, но сам лично знаю нескольких.
«Защищать и охранять» – так написано на полицейских машинах многих штатов США, о чём я узнал, впервые посмотрев какой-то американский фильм. И позавидовал страшно, что всем местным жителям вокруг понятно: защищают и охраняют именно их, граждан, которые платят налоги, на то и предназначенные. У нас же постоянно говорили о том, что милиционеры стоят «на страже Закона». Не людей, не граждан, а некоей юридической абстракции.
Если бы такие слова писали на бортах машин наших милицейских экипажей, мне кажется, было бы намного лучше. Эти нарисованные слова работали бы в обе стороны корпусов железных экипажей. Гражданам – давали веру в то, что помощь действительно придёт вовремя, сотрудникам милиции – напоминали, для чего они существуют на этом свете.
Потому что только на них надежда, и другой защиты у нас нет.