Михаил ЛИТОВ – известный прозаик, публицист. Автор книг «Тюрьма – мой дом родной», «Злые шуты», «Приморская история», «Московский гость», «Толкование давнего сна», «Люди Дивия», «Прощение».
– Что побудило вас стать писателем?
– Довольно странное обстоятельство. Лет в семнадцать услыхал по радио передачу о писателях и, не очень вдумавшись в её смысл, решил: если кем-то и быть, то как раз писателем. Быстро написал «школьную» повесть – там примерные ученики и вообще люди доброй воли изнемогают от засилья хулиганов. Я сам тогда был не прочь пошалить, но за письменным столом превратился в моралиста. Повесть вышла ниже всякой критики. А когда годы спустя я сел писать пародию на неё, руководствовался уже не только жаждой творчества, но и желанием понять тайны ремесла. Я взглянул на себя со стороны и понял: начинать надо с себя.
Захотелось совершенствоваться, исправлять прошлые грехи, пополнять знания. А окружающий мир предстал в виде нагромождения фантастических явлений. И что греха таить, так мне кажется и ныне.
– Когда героем становится литератор, это грозит некоторой вторичностью. Не в умственном эгоцентризме ли причина того, что среди персонажей вашей прозы немало писателей?
– Вполне вероятно. Однажды в юности я задумался: можно ли сказать, что я – целеустремлённый человек? А жил и рос я тогда в Одессе. Среда эта очень мало располагала к тому, чтобы из меня вышел серьёзный русский писатель. Дело даже не в советской идеологии. Одесса той поры, будучи странным и по-своему даже мрачноватым городом – об этом свидетельствуют тогдашние фильмы Киры Муратовой, – на поверхность легкомысленно выталкивала всяких надоедливых юмористов. Парадокс! Если не порвать с такой Одессой, тебе никогда не приблизиться к Платонову, Пришвину или Леонову, составляющим гордость русской литературы. В один прекрасный день я порвал с советской идеологией, в 1980 году переехал в Москву, сошёлся с диссидентами, попал в тюрьму, напечатал кое-что за границей, а в 1991 году впервые опубликовался и в отечестве.
– А в чём выразилось ваше диссидентство?
– Вместе с друзьями мы организовали самиздатовский журнал. Там были довольно известные ныне фигуры, например Глеб Павловский. Сегодня, правда, он совсем другой… Ну и, естественно, обратили на себя внимание властей. Эти события легли в основу романа «История», отрывок из которого предлагается вниманию читателей «ЛГ».
– Похоже, разрыв с Одессой завёл вас далеко. Писательство, целеустремлённость, поиски истины – это понятно. Но в результате не отрицание ли всего сущего, что находится вне духовных исканий, выразилось во многих ваших произведениях, например в рассказе «Угличское дело»? Получается, если человек живёт без литературы, философии, богословия, то он вроде и не существует?
– Мы любим создавать разного рода философии общего дела. Мне кажется, с этим пора закончить, особенно в литературе. У нас писали «Уединённое», но не было «уединённых» философов. Дальше всех в этом, думаю, шагнул Константин Леонтьев, который «пристёгивал» свои рассуждения к заботе о дворянстве как сословии или о распространении христианства в массах. Но настоящий Леонтьев – это чёткое и ясное признание: мне безразличны даже страдания масс людей, если благодаря этому процветает культура. Леонтьев против смешения и упрощения, против пошлой демократической болтовни. Но Леонтьев – гений, а мои герои – чаще всего несчастные провинциальные мыслители. Их протесты, в сущности, смешны.
– Во многих ваших сочинениях персонажей волнуют проблемы духовности, веры и религии. Но что же выходит – их духовные искания, ради которых надо отказаться от земного, на деле никуда не ведут?
– Мысли о земных удовольствиях или всеобщем счастье меня мало тревожат. Религиозные деятели утверждают, что земная жизнь наполняется смыслом, когда человек верит в загробный мир. Но с верой у меня туговато.
– Но я знаю, вы любите посещать монастыри, святые места, читаете богословские книги…
– Да, стремление есть, но сомнения остаются.
– В прошлом году ваши романы выходили, как очередь из автомата.
– В этом помогли одесские друзья. Такая вот диалектика.
Беседу вёл
МОСКВА–ОДЕССА