С весной разговор особый

Последний маяк

От рутины суетной нет житья,

И на горле будто затянут жгут...

Мне вчера приснилось, что я маяк

На крутом, изрезанном берегу,

А вокруг – бескрайний, безлюдный мир,

Шёпот моря, чаячий хриплый плач,

И представить страшно, на сколько миль

Расплескалась мгла.

Я смотрюсь в неё столько долгих лет,

Что померк от горя лучистый взгляд.

Мой огонь – единственный на земле,

Но никто не ведает, где земля,

И давно истлели останки тех,

Кто бы мог направить ко мне корабль.

Но я жду в зияющей темноте,

Я всё жду утра.

Ни зажмурить век, ни шепнуть: «Спаси!» –

Жить куда сложнее, чем умирать.

Угасая, я на пределе сил

Полыхну надеждой в последний раз,

Разгорюсь, как искра в сухой листве,

Указав дорогу домой тому,

Кто несёт в своих парусах рассвет

Сквозь слепую муть.

...Привкус соли, холод и резь в глазах.

Не реальность – выцветший гобелен.

Напоённый сыростью воздух затхл,

И простуда – меньшая из проблем.

Я коплю усталость, как яд – змея,

Обречённой рыбиной бьюсь в сети.

Только в память въелось, что я – маяк

И должна светить.

Бежим

От грустной правды, вымученной лжи,

Из плена скучных правил мы бежим

В тот город, где все знаки путеводны.

Не нужно больше думать, выбирать,

Смешались наши «завтра» и «вчера»

В едином нескончаемом «сегодня».

Тоску по чудесам разбередив,

Июнь щекочет пёрышком в груди,

Подсказывает нам обрывки реплик.

Изгибы улиц манят и пьянят,

Бордюр, такой банальный в свете дня,

К закату превращается в поребрик.

Атланты хмуро смотрят свысока.

Я прячусь – выходи меня искать

Не там, где потерял, а где светлее.

Холодный ветер плещется в Неве.

Не в силах понимать, ты просто верь

В реальность, где мы вряд ли повзрослеем.

И если я однажды научусь

Не путать ноты в сложной гамме чувств,

То большего, пожалуйста, не требуй.

Всё тоньше тени, ночи всё белей.

Потёртое, как старый гобелен,

Глядит в глаза нам питерское небо.

Невесомость

Голуби в лужах, трещинки на коре,

Руки, насквозь промёрзшие без перчаток...

Снова дышу на пальцы – слегка согреть,

Чтоб продолжать тебе на бегу печатать,

Слать цифровой и буквенный белый шум

В синюю даль, в космически-тёмный вечер.

Ангелы там читают, что я пишу,

И, загрустив, вздыхают по-человечьи.

Город купает скверы в слепом дожде,

Нежно смывая шлейф прошлогодней гари.

Вечность назад, в такой же апрельский день,

В небо навстречу солнцу взлетел Гагарин.

Атомный век, привыкший людей сминать,

Сдался тогда – с весной разговор особый.

...Знаешь, я тоже чуточку космонавт,

Без подготовки рухнувший в невесомость.

Если мечта зовёт, отвечаешь: да.

Сделанный выбор сложно назвать ошибкой.

Мне остаётся только любить и ждать,

Ноющий страх скрывать под бронёй обшивки.

Я всё пишу, и время бежит вперёд,

Кроны спешит одеть в молодую зелень...

Главное для ракеты – успешный взлёт,

Мне же важней тебя возвратить на Землю.

Батискаф

В твоём раю сегодня выходной.

Рассвет ленивой облачной волной

К закрытым на ночь окнам прибивает

Осколки снов, желаний и идей,

Оставленных в моём глухом «нигде»,

Откуда чудом вывезла кривая.

Впускаешь утро, гасишь миражи

И память, словно карты, разложив,

Гадаешь – с кем случилось, не с тобой ли?

А я всё не решаюсь на побег

И в письмах, не отправленных тебе,

Рассказываю, чем наш город болен.

В анамнезе то морось, то пурга,

Удушливый портовый перегар.

Здесь в каждом доме – кладбище историй.

Куда теперь идти, чего искать?

Я словно затонувший батискаф,

Ржавеющий на дне людского моря.

Послания теряются в пути,

И только запоздалое: прости! –

Блуждает по эфиру, как помеха.

И стылая слепая белизна

Смыкается вокруг, веля признать,

Что ты была права тогда, уехав.