ЗЕРКАЛО ДЛЯ ЭЛИТЫ
Мы живём в эпоху технологов. Они правят бал во всех областях – в бизнесе, политике, культуре...
На вопросы «ЛГ» отвечает профессор, доктор социологических наук, президент Сообщества профессиональных социологов Никита ПОКРОВСКИЙ
, «Требуются аристократы», № 6
Одиночке невозможно сдвинуть общество ни в сторону ухудшения, ни в сторону улучшения. Но 
даже если его жертва и принесёт микроскопический сдвиг, плоды его будут пожинать все, тогда как расходы нёс он один. Тому же закону подлежат и члены элиты: тот, кто нарушит её обычаи, будет растоптан, а плоды его жертвы (практически незаметные) будут пожинать другие. Так что по всем рациональным соображениям ладить с существующим порядком вещей всегда выгоднее, чем восставать против него. Поэтому против него во все времена и восставали только психопаты да идеалисты, служители каких-то сверхличных грёз. Иными словами, аристократы духа. Никакое национальное обновление, в том числе и изменение элиты, невозможно без национальной аристократии. Именно она и является закваской гражданского общества. Возрождение аристократии и должно сделаться национальной идеей России.
, «Уродология, или Ваш стол № 44», № 7
Границы этого круга непросто зримо зафиксировать, хотя расплывчатые контуры есть – это список персон, приглашаемых на праздничные приёмы, которые традиционно устраивает высокая власть. Если при этом учесть, что высокая власть не опускается до прочтения списка приглашённых на приём, то в данном случае действует совсем другой закон. Некое доверенное лицо из окружения высшей власти собирает равновесный состав, чтобы учесть интересы всех групп противостояния, пребывающих в окружении высшей власти: силовики, либералы, бизнесмены и те, кто особенно усерден в прославлении корпорации властвующих. На наших глазах происходит материализация образа современной российской элиты. К приглашению прилагается бирочка «Ваш стол № 29 или 126». Вы должны чётко усвоить, что это и есть ваше место не в зоне, а в мире современной российской элиты, как это понимает власть. Но приглашение ещё не значит зачисление в состав корпорации и уж тем более влияние в ней. Сплошь и рядом это хорошо продуманная имитация того и другого.
, «Рейтинг от души», № 8
Элиты (т.е. группы людей, имеющих не только власть, деньги, внешние атрибуты успеха, но также уважение и моральный авторитет в обществе) в стране нет, а «то, что есть», доверием не пользуется. Есть сильнейшие потуги имитировать элиту и соответственно – квазиэлита... Формирование элиты идёт, но этому процессу очень препятствует всё та же квазиэлита... Процесс формирования элиты будет идти тем быстрее, чем скорее значительная часть общества перестанет позволять манипулировать собой, осознает свои интересы и научится их отстаивать, сформирует собственные представления о том, какой должна быть элита.
– Никита Евгеньевич, в последние годы слово «элита» изрядно затаскано, употребляется чрезмерно часто в самых различных сочетаниях – «федеральные элиты», «региональные элиты» и даже «местные»... Уместны, на ваш взгляд, вообще подобные словоупотребления?
– Скорее, неуместны. Они далеко не всегда соответствуют историческим корням термина, часто выглядят искусственными в нынешних условиях, я бы сказал, претенциозными, этакими самопровозгласительными.
Но уж коли это слово столь широко распространено, мы, социологи, должны понять природу феномена. Ведь ничего случайного по большому счёту в обществе не происходит, какая-то закономерность и здесь должна присутствовать.
Для создания некой идейной базы современному обществу предлагают самые различные понятия. В понятие «элита» вкладывают свой смысл те, кто это слово с пользой для себя использует, – группы людей, обладающие у нас особыми правами, привилегиями, возможностью управлять обществом. Ну и соответственно эти группы возлагают на себя миссию выступать от имени всего общества как наилучшие его представители, словно помазанные на руководство.
Средства массовой информации всё это волей-неволей транслируют. С ними в унисон выступают политологи и другие обществоведы, используя понятие для «работы с населением». К тому же профессионалам зачастую бывает просто приятно или удобно кого-то именовать «представителями элиты». Один термин, идущий по умолчанию, снимает все вопросы. Элита, мол, и есть элита…
– Пусть будут наименоваться элитами... Примем это обозначение условно. Но насколько естественным и справедливым был отбор в наши элиты?
– Сообщества людей изначально заключают в себе неравенства. С этим, как говорится, не поспоришь. Равенства во всех отношениях между людьми нигде нет. Причины этого уходят корнями в социобиологию и даже просто биологию. Для изучения подобных явлений допустимо наблюдать популяции наиболее развитых с точки зрения эволюции животных. Там тоже видим неравенство. У высших млекопитающих есть лидеры – те, кто несёт «ответственность» за стадо, стаю или даже популяцию в целом. Тот же принцип отбора можно в какой-то степени экстраполировать и на человеческие сообщества.
Мы, конечно, можем провозгласить равенство прав человека, другие политические права, возможности и свободы, однако равную ответственность людей за их социумы установить практически невозможно. Непременно должна появиться некая особая часть сообщества с большей степенью ответственности, берущая в свои руки управление его развитием.
Из истории мы знаем, как возникла древняя аристократия, которая возлагала на себя ответственность за землю, на которой жил её народ, за собственность, за жизнь рабов, за результаты войн. За античной аристократией, как известно, последовала феодальная, поддерживавшая монархию, потом та, которая олицетворяла власть капитала.
Главный бич большинства социальных моделей – слабая циркуляция людей между различными слоями обществ, отсутствие естественного перехода с этажа на этаж общественной конструкции. Часто шла негативная мутация, и аристократия, элита постепенно вырождалась.
Наиболее наглядный пример в этом смысле, в моём понимании, продемонстрировал нам 1917 год. Россия её аристократией и новым промышленным классом была доведена буквально до ручки. Именно правящий класс виновен в событиях этого года, тогдашняя элита расписалась в абсолютной неспособности найти внутри себя общий язык, наладить коммуникацию, согласованность и управлять страной. В итоге элита получила то, что заслужила. Но и страна в целом впала в состояние хаоса и авторитаризма. Власть была подхвачена теми, кто практически случайно оказался поблизости.
Аристократические, элитарные группы людей воспроизводили себя способом социально-кланово-биологического наследования. А это тупиковый путь развития общества – особенно в XX и XXI столетиях. Самый оптимальный принцип социального конструирования – упомянутая ранее циркуляция, при которой самые достойные по своим объективным качествам граждане занимают ответственные позиции, ниши, посты, должности. То есть принцип меритократии...
– Который в современной России практически не соблюдается. Занятые правдами-неправдами властные, имущественные и прочие привилегированные ниши нынче передаются, как и сто, и двести лет назад, по наследству...
– В 1994 году на страницах одной популярной российской газеты я выступил с аналитической статьёй «Феодализм с постмодернистским лицом». Смысл статьи примерно следующий: феодальные матрицы нашей прошлой истории сами себя воспроизводят. В те годы мало кто соглашался со мной. На устах были иные лозунги. Теперь мало кто спорит с этим.
Всюду мы сталкиваемся с непотизмом – передачей власти и сопутствующих ей привилегий по наследству, родству, знакомству. Вот уже многие годы создаются группировки людей, связанных между собой не объективными заслугами перед страной и народом, а лишь родственными, кумовскими либо дружески-приятельскими узами. Всё это усугубляется круговой порукой, взаимными утилитарными обязательствами, неформальными связями.
Живые иллюстрации такого состояния общества видим повсеместно – в банках, правительственных и других властных учреждениях и даже в вузах. Социальная циркуляция у нас развита слабо, что весьма приближает нашу общественную структуру к феодализму. За ним следует «феодальная собственность» на синекуры. То есть, образно говоря, должность прирастает к человеку, а не человек сугубо временно прикрепляется к должности.
В здоровом обществе всё должно происходить иначе. Ни бюрократическая, ни творческая, ни какая другая должность не должна находиться в пожизненном владении какого-либо «феодала». Она в принципе даётся за труды и для того, чтобы её обладатель показывал свои способности. Не можешь, не способен – отойди в сторону. Увы, это правило в нашей стране не соблюдается. Ей по-прежнему присуща очень слабая социальная динамика.
– В таких условиях прогнозировать наше будущее, видимо, крайне проблематично?..
– Именно так. Хотя... Если бы наш разговор состоялся лет десять назад, я выдал бы линейный и вполне пессимистичный прогноз, сказал бы: долго так продолжаться не может, мир движется вперёд, интенсивно развивается, мы же волочим за собой старый багаж. Сегодня выскажу более осторожную точку зрения.
Остальной мир, в том числе Запад и США, нас многому учит и уже научил. Но, в свою очередь, достаточно неожиданно начал перенимать у нас то, что ему давно не присуще, – старые матрицы, казалось бы, совершенно не свойственные тем же Штатам. Это уже не «страна отцов-основателей» и даже не «страна Конституции». На всех этажах их социального здания прослеживается некое стремление к замкнутости, ограничению внутри своего узкосемейного мирка, крайняя осторожность при включении в свой круг новых лиц. При этом Восток (прежде всего один из его лидеров – Китай) продолжает воспроизводить традиционную для него феодальную матрицу.
Что будет с Россией? Не знаю. В мире идёт формирование какого-то нового массива отношений, которые вроде бы никак не укладываются в рамки эпохи постиндустриализма и информатизации...
– Вы говорили о биологическом аспекте развития-становления-упорядочения социума. В какой-то мере вы имели в виду социал-дарвинизм? И есть ли в нём, на ваш взгляд, какие-то позитивные свойства?
– Социал-дарвинизм – не совсем то, что я имел в виду, поскольку эта концепция прежде всего основана на акцентировании меж- и внутривидовой борьбы, борьбы за выживание. Картина мира несколько сложнее. Князь Кропоткин вполне справедливо писал, споря с Дарвиным, что помимо борьбы видов наблюдается и взаимопомощь. Социал-дарвинизм – не более чем один из вариантов проявления социобиологии. Разумеется, есть некая взаимосвязь биологических видов. Однако если на низшем уровне господствуют силы и рефлексы буквального физического выживания, то на нашей человеческой стадии отношения гораздо более сложные.
У нас есть такая вещь, как культура. А она многое меняет. Далеко не все общественные понятия адекватно прослеживаются на биологическом уровне. Возьмите взаимопомощь, жертвенность, присущие семье. Культура – огромный скачок вперёд нашего биологического вида, человечества. Но есть в культуре и нечто приспособительное. Она – не дар с небес, а способ нашего наилучшего, наиболее динамичного, цивилизованного выживания, сохранения рода.
– Вы упомянули американские и китайские элиты. Так там тоже усиливаются кланово-корпоративные связи и семейственность занимает всё более доминирующее положение?
– О Китае знаю гораздо меньше, нежели о США. Но то, о чём вы говорите, – общемировая тенденция. И её существенно подстегнули теракты в Нью-Йорке и Вашингтоне. «11 сентября» стало своего рода вспышкой, или, по меньшей мере, катализатором новых социальных процессов. К началу нынешнего века американское общество уже испытывало серьёзную усталость. И тут вдруг на него обрушилась «Аль-Каида». Американские граждане вдруг в одночасье осознали, что их окружают отнюдь не друзья, мечтающие унаследовать их стиль жизни. Американцев настиг страшный шок, когда они увидели, что далеко не весь мир разделяет их «базовые ценности».
Конечно, в США и до «11 сентября» прекрасно чувствовали себя кланы Рокфеллеров, Дюпонов, Морганов и многие другие. И всё же традиционно эти семьи находились под контролем американского общества.
Сейчас ситуация иная. Само общество постепенно дробится и закрывается в своих семейных скорлупах. Оно буквально помешано на своей внутренней безопасности, ради которой можно отказываться от чего угодно. Это хорошо понимают люди, входящие в изолированные элитные группы, которые приобретают всё большую власть в стране. Как бы там ни было, Америка постепенно уходит от своих, казалось бы, незыблемых образцов бытия и в какой-то степени от проблем своего общества и всего остального мира.
– Насколько полезной в перспективе могла бы стать «селекция» в наименее обеспеченных слоях нашего общества? Я имею в виду отбор талантливых детей, подростков из «низов» и деятельную помощь им в подъёме по социальному лифту?
– У нас ещё в 90-е начала действовать молодёжная организация, получившая название «Молодые политические лидеры». Считается, что надо выращивать, обучать новых лидеров чуть ли не с пелёнок, с тем чтобы они в будущем заменили лидеров старых. Подобную программу совсем недавно провозгласили также и лидеры «Наших»...
На мой взгляд, никакими целеустремлёнными программами, никакими формами элитарного образования проблему лидерства не решишь. По-моему, не должно быть никакой системы искусственного отбора. Наши общественные институты – школы, вузы, политические организации, общественные движения – открыты по определению, и там этот отбор может происходить совершенно естественным образом.
Хотя сегодня у меня нет ощущения, что наше общество ориентировано на меритократию, что государством востребованы по-настоящему одарённые люди. Большие и малые организации в нынешней России не ставят перед собой чрезвычайно сложных задач, которые требуют усилий людей какого-то высокопрофессионального, высокоинтеллектуального или особого психологического типа. Задачи ставятся, как правило, отнюдь не грандиозные, не на дальнюю перспективу. При этом часто слышим, что нет у нас национальной идеи, сильной государственной идеологии. А откуда они появятся, если не поставлены адекватные задачи?
Система ценностей, худо-бедно установившаяся сейчас в России, этакая заземлённая, сильно заниженная. Мы живём в эпоху технологов. Они правят бал во всех областях – в бизнесе, политике, культуре... разрабатывают какие-то нехитрые технологии, инициируют несложные процессы, производят соответствующую по качеству продукцию и её реализуют.
Принцип меритократии в этих условиях становится излишним, даже в чём-то наивным. «Не об этом речь, дорогие товарищи!» Технологи не мыслят масштабными историческими и моральными категориями. Это не их формат. Они просто не обладают соответствующим мышлением. Именно поэтому, на мой взгляд, у нас формируется (или уже сформировалась) элита с отрицательной мутацией.
Технологи не способны поднять российское общество до передового уровня в мире. Мне нередко приходится общаться с этими людьми и довелось убедиться: они – люди «отполированные», не отягощающие себя лишними проблемами, как правило, полностью сконцентрированные на сиюминутных интересах, не задающие лишних вопросов. «Технологический класс» поднял у нас голову ещё в 90-е годы, а сейчас подчинил себе все сферы общества. Поэтому я готов признать, что «технологическая волна» накрыла Россию. Но выискивать в ней элиту не стал бы.
Есть ли у нас элита науки? Когда государство и общество не ставят науку в ряд важнейших ценностей, ответ становится очевидным. Наши элиты – самопровозглашённые, кто успел-преуспел, тот туда и вошёл. Мы переживаем период самопровозглашения, самоконструирования псевдоэлиты, которая мало озабочена тем, что о ней думает остальное общество. Множатся какие-то однодневные академии, премии, презентации, сомнительные доктора наук и пр. Всё это дешёвый антураж. И боюсь, что с исторической точки зрения это крайне непродуктивно.
– Технологи действительно так плохи и опасны?
– Сами по себе они неплохи, но... В новейшие времена всюду мы сталкиваемся со всевозможными технологиями, поучающими нас: как готовить блюда, как жён выбирать, как стать женой олигарха, какие читать книги (усиленно разрекламированные технологами), как цветы сажать, как грамотно-технологично разрешить какую-то семейную проблему, как технологично избраться в Думу. Всё больше наших сограждан покупает и выписывает, скажем, чрезвычайно «технологичный» журнал «Ридер Дайджест» – в нём же «всё есть»...
Беда в том, что в этом мире абсолютизированных технологий всё дальше задвигается на задний план (чтобы не сказать уничтожается) подлинно ценностный контекст. Для чего это делается, каковы перспективы такого «делания»? Такими вопросами у нас задаются всё реже.
Преподавая социологию в самых престижных российских вузах, я за последние пять лет, пожалуй, ни разу не услышал от студентов интересных вопросов, касающихся нашего общественного бытия. Что, дескать, происходит в обществе, какие социальные проблемы перед ним стоят, что происходит в городе, квартале, на улице? А зачем такими вопросами задаваться будущим технологам? Для них это неважно, своё технологическое мышление они впитывают чуть ли не с молоком матери и приходят в высшие учебные заведения с уже сформировавшимся технологическим мышлением.
Ни абитуриенты, поступающие в университеты, институты и академии, ни их родители заранее не интересуются, чему там обучают, насколько серьёзны предметы и сильны профессора. Вопросы в основном касаются оплаты за обучение, престижности диплома, последующих перспектив трудоустройства и возможной будущей зарплаты. Наверное, в школах и семьях думают и говорят примерно о том же.
Такое состояние общества для него опасно. Мы, социологи, иногда используем термин «аномия», идущий от Ветхого Завета, а затем подхваченный и развитый Дюркгеймом. Слово это означает некий ценностный разброд, несоответствие существующих в обществе парадигм, идеологических, этических, эстетических и прочих базовых критериев. Этим разбродом и пользуются технологи.
Часто вижу перед собой молодых людей, девушек, с которыми по-человечески трудно поговорить, совместно о чём-то поразмышлять. Они не размышляют, им всё изначально ясно, они заведомые технологи, ожидающие от меня алгоритмов достижения цели. Ценностной рефлексии – ноль. «Бизнес-ценности», «ценности потребления» захватили их умы и души...
– Какой рецепт для оздоровления нашей элиты и как следствие всего российского общества можно предложить?
– Социология в чём-то сродни медицине. И вряд ли в этом контексте элита будет сильно отличаться от «простых смертных». Что можно рекомендовать, дабы улучшить здоровье нации, демографию, укрепить семьи, нравственный климат, чтобы наши мужчины не умирали в среднем в 57 лет? Надо вести здоровый образ жизни, по возможности контролировать качество продуктов, которыми нас пичкают, использовать то, что проверено веками, не поддаваться уговорам шарлатанов и прохиндеев.
Переводя на язык социологии, скажу: рефлексировать надо, думать! О том, какие передачи следует смотреть по ТВ с детьми, а когда посмотрели, не мешает обсудить: нравится или нет. Нашим людям крайне необходимо, чтобы у них мозги не заплывали жиром, в особенности – у молодёжи. А ведь у молодых людей едва ли не буквально возникают жировые складки поверх мозговых извилин, на сером веществе. И с этими «складками» они приходят к нам, в вузы.
Знаете, какая самая страшная болезнь наше общество поразила? Паралич сознания. Как его превозмочь? На этот вопрос можно ответить только общими словами. Душа обязана трудиться, разум обязан трудиться.
Если присосаться к шопинг-центрам, к турам на Бали, душе и мозгам от этого будет мало проку. А главное в том, что наша старость приходит гораздо раньше, нежели заложено природой. Отчего? Оттого, что мы слишком быстро стареем «умственно», наши мозги интенсивно работают ради чёрт знает чего – химер потребительства, безудержной наживы. То есть мы имеем дело прежде всего не с физической, а «умственной» старостью.
«Рефлексия», «анализ», «ответственность» – важно, чтобы эти слова стали не пустым звуком для тех, кто определяет судьбу России...