Сергей АРУТЮНОВ
***
я уже притерпелся к тому, как живу,
пополняя ряды городских горемык,
словно что-то счищает с меня кожуру,
и к порезам, и к ссадинам тоже привык.
может, это предчувствие майской грозы
летним бисером вдруг проступает на лбу,
но моё постоянство отлично в разы
от того, что я видеть уже не могу –
те же улицы, вывески, люди, дома!
сколько раз я вот так,
сколько лет я всё то ж…
и зачем бы мне вечность такая дана
кабалой тунеядцев, подонков, святош,
вереницей дешёвых, случайных побед,
чередой безысходно калечащих драм?
я полжизни терпел, я замыслил побег
и звезды роковой никому не отдам.
***
в час растерянно-пивных многоголосий,
облетая позолотой гобелена,
я хотел бы умереть в такую осень,
чтоб она была точь-в-точь
как бабье лето,
чтобы день стоял торжествен
как некрополь,
чтоб мальчишки в воду камешки бросали
и гроза своей немеркнущей утробой
разломилась бы вдали за корпусами…
и настал бы, наконец, тот самый вечер,
тот, в котором насовсем меня не будет.
вспомнишь ты,что был я скромным певчим.
зарубил меня по буйству пьяный унтер.
так уж вышло – ни прибавить, ни убавить.
жизнь погасла,
словно лампочка в парадном.
истлевают кости, книги, клятвы, память,
но, подумав, возвращаются обратно.
Сергей БРЕЛЬ
Накануне
Алине
И прервётся однажды творенья нить –
просто ангел промолвит «йок!»:
будет правда одна Тегеран бомбить,
и другая – взрывать Нью-Йорк;
остановятся службы по всей земле,
и уйдут, отложив дела,
в темноту – пожилой приходской кюре
и забывший Коран мулла.
Мир узнает неслыханный прежде гнёт,
обращая в огонь и прах
всё, что бережно так,
словно бортник – мёд,
собирали Шекспир и Бах;
и пошлёт поднебесью последний стон
новый день в затяжном бреду,
и опять позолоту сорвут с икон,
а Версаль – обратят в редут.
Речь умолкнет,
на помощь призвав картечь,
и вино потеряет вкус;
но пускай эти игры не стоят свеч,
я грядущего не боюсь,
потому что пока есть моё плечо,
льнёт твоя голова к нему,
и поэтому, милая, брать в расчёт
ужас будущий ни к чему!
Пахнет ветром и хлебом вечерний час,
и сквозит под дождём сирень,
и конечно, любимая, есть у нас
чай и Пушкин на чёрный день,
смотрят с полок «Онегин» и «Дон Кихот»
да горит на окне герань…
Так бесстрашно встречаем за годом год,
пусть столетье досталось – дрянь.
Развивая классика
Я спускался в египетскую гробницу
и врезался в сырой ленинградский ветер,
жил в столице, подалее от провинций;
матерился в отсутствие междометий.
Не был выслан, осмеян, казнён, отравлен, –
малой кровью, по счастью,
открылись чакры.
Наступал раз пятнадцать на те же грабли,
видел: кисли одни, а иные – чахли.
Искушения плоти считал за благо,
но, пропащей назвавши свою житуху,
подражая чужому стиху и шагу,
на призывы эпох откликался глухо.
Выл от боли, набивши в дороге шишки,
западал на старлеток и белоручек:
но клеймо дураку в назиданье выжги, –
от чужого совета не станет лучше.
По течению плыл, от призыва бегал
и не ведал, что Бог говорит, как Бродский,
потому что мне альфою и омегой
был витий очумелых жаргонец плоский.
Но и новой породе чертей не верю,
мне дороже жена и пророка слово.
Что до дикого зверя, – пойду и к зверю,
если будут у зверя дела хреновы.
Чем гордиться? – Постился?
Не кушал мяса? –
На валюту именья в раю не купишь!
Но просить до последнего стану часа
воскресения – мёртвым, а бесу – кукиш.
Ася КАНАТЬЕВА
* * *
День состоял из кофе, шоколада,
Из белой блузки, юбки до колена,
Из стойкой увлажняющей помады,
Автобуса и метрополитена.
День состоял из букв на мониторе,
Из ксерокса и факсовой бумаги,
Из места для курящих в коридоре
И из «горячей кружки Maggi».
День состоял из: «Я скучаю очень,
А ты меня совсем не вспоминала?»
День состоял из: «Телефон рабочий,
Я, кажется, уже предупреждала».
День состоял из: подвезёт коллега,
Такой семейный правильный мужчина.
День состоял из белых хлопьев снега
На лобовом стекле машины.
День состоял из метеопрогноза,
Из чайной чашки, сахара и блюдца.
День состоял из: белая берёза...
Закрыть глаза и больше не проснуться.
Павловский дворец