В концертном зале имени Чайковского есть хорошая традиция: раз в 12 лет приглашать на сцену Михаила Плетнёва вместе с воспитанниками Московской академии хореографии. И исполнять, естественно, во-первых, Чайковского, а во-вторых, раз дни предновогодние, «Щелкунчика».
Всё хорошо, вот только бы случалось это чаще.
УВЕРТЮРА
Есть теория о том, что мышь, попадая на улицу, превращается в крысу. Не знаю, так ли это, но знаю точно, что когда Мышиный король покидает пространство прозы Эрнста Теодора Амадея Гофмана и вовлекается в орбиту Чайковского–Петипа, то получается «Щелкунчик» – шедевр, который не смогли испортить даже Шемякин с Симоновым. Произведение, разговор о котором нужно предварять мифологическим зачином: «Во время оно» – и здесь же: «В некотором царстве, в некотором государстве»... Балет, ставший русским мифом.
Итак, во время оно русский балетмейстер Петипа услыхал «из третьих уст» пересказ новеллы Гофмана. Взяв единственный мотив «Щелкунчика и мышиного короля» – грустную песнь о взрослении, Мариус Иваныч просил Чайковского развить её темы в серьёзной музыке. Благодаря чему персональные интуиции русского тандема превзошли романтическую фантасмагорию Гофмана настолько, что гениальный спектакль удивил весь мир универсальностью той области мистерий, что смыкается со сновидениями.
С тех пор ни один из чутких к бессознательному хореографов не осмелился ломать Чайковского, усилившего и развившего смутную тоску об уходящем (каждую секунду – до самой смерти!) детстве стареющего Петипа.
Лев Иванов и Юрий Григорович, Ролан Пети и Морис Бежар – каждый своим танцем рассказал одну историю. О Новом годе, солнцевороте, смерти и возрождении, взрослении как утрате. О ели, скрепляющей временные пласты не только частных биографий.
Но нужен был особый балетмейстер – Василий Вайнонен, чтобы сделать мистерию «Щелкунчика» тотальной. С тех пор спектакль в его версии – не «танец об инициации», он – сама инициация, разыгрываемая «здесь и сейчас». И с тех же пор главная ёлка России возводится не в географическом пространстве актуальной столицы, а в символическом – русского балета, средоточия нашей культуры.
Сам же «Щелкунчик» в варианте Вайнонена оказывается нагруженным особым смыслом, отмеченным печатью подлинности. Дневником наблюдений трагической, но неизбежной трансформации, проходящей в режиме реального времени, где нет никакого символизма, сверхдолжного той реальности, что позволяет преосуществить вино в кровь, но запрещает превращать последнюю в клюквенный сок.
Дети на сцене – предельно серьёзно!
АНТРЕ
Выход действующих лиц события, как это принято в балете, был постепенным. Сцену учебного театра Хореографической академии потихоньку заполняли музыканты Российского национального оркестра. Рассаживались, настраивались. Ждали дирижёра. Появился маэстро – Михаил Плетнёв. И лишь затем – учащиеся академии, которым предстояло сыграть не менее важную роль, чем прославленному симфоническому оркестру.
Плетнёв не нуждается в моей критике, а тем более – в моих похвалах, однако впечатлениями от генеральной репетиции я всё же поделюсь. Исполнение «Щелкунчика» озадачило. Мне, человеку скорее грубому, чем утончённому, не хватало ясно прописанного трагизма, драматического накала, выраженного «графически», не хватало того, к чему я привык, слушая, к примеру, Марка Эрмлера.
При этом – и я сразу отметил данное обстоятельство – Плетнёв показал Чайковского таким, каким я композитора ещё не видел. Казалось бы, что можно ждать от тысячекратно прослушанного произведения? Какие новости? Но нет! – уже на генеральной я узнал о «Щелкунчике» много нового. Вопросы остались, но давать ответы на них я уже не спешил.
Тем более что выход юных танцовщиков увёл моё восприятие в сторону визуальных впечатлений настолько явно, что музыка, признаюсь не без стыда, превратилась в оправу для бриллианта, которым стала маленькая Даша Хохлова (педагог – Елена Александровна Боброва), исполнившая роль Маши.
Я очень удивлюсь, если не услышу повсеместных слов восторга, обращённых к балерине, уже лет через пять (да и этого, пожалуй, много – Даше ведь пятнадцать!). Я убеждён, что как бы ни сложилась Дашина судьба, она найдёт своё место в балете, и – верю! – место это будет уникальным.
Удивительно красивая, длинноногая, с изящными запястьями и кистями рук, обладающая хорошей амплитудой движений, уже сегодня – настоящая актриса, Даша покорила меня в момент появления на сцене. Если я скажу, что влюбился в эту девочку с первого взгляда, то это не станет преувеличением. Но если добавлю, что общение с ней – милой, скромной, скорее, застенчивой, нежели бойкой – убедило в том, что никакие похвалы не способны испортить характер маленькой звезды (Даша – лауреат Международного конкурса в Берлине), то и самый толстокожий читатель поймёт мои чувства.
С генеральной репетиции концерта я шёл в твёрдой уверенности, что заглянул в будущее русского балета, и грядущее это представилось мне грандиозным, строгим, но и трепетным одновременно. Как замечания Марины Леоновой, ректора академии, обращённые к воспитанникам.
Нежные, но, знаете ли, без всякого сюсюканья.
ФИНАЛ И АПОФЕОЗ
Концерт, собравший публику в Зале имени Чайковского, порадовал ещё до начала: при немалой цене билета, при «топовости» имени мастера Михаила Плетнёва зал был заполнен отнюдь не владельцами «мерсов» и «поршей». Преобладали дети в сопровождении старших членов семьи. Из медиафигур – единственный актёр, имени которого я вспомнить так и не смог.
Герои сцены прибывали. Место на галёрке – самое незаметное! – занял Олег Табаков – ему предстояло словесно озвучивать действо. Рядом и на противоположной стороне разместился детский хор «Весна» (худ. рук. Александр Пономарёв) – певцы ожидали «Вальса снежинок».
И началось!
Нечасто удаётся слушать оркестр подобного качества. Удача – хоть раз в жизни попасть на выступление без скидок великого дирижёра. Все вопросы, оставшиеся после генеральной репетиции, были сняты. Плетнёв делал со мною всё, что хотел. Он, подобно Гаммельнскому крысолову, проводил меня по всем закоулкам прапамяти. Он рисовал картину трагизма фрустрированного сознания, мучил неразрешимостью противоречия счастья и наслаждения, плакал о невозможности слияния с Абсолютом в «Вальсе цветов», но только лишь для того, чтобы разрешить нашу немощь в грозно-оргиастическом па-де-де, в его тревожной, но и торжественной меди.
Вместо плакатной графики Плетнёв предложил каллиграфию. Мужественная простота его интерпретации «Щелкунчика», лишённая как излишне сложной живописной оттеночности, так и сентиментальной надрывности, пленяла без «позолоты». Маэстро предложил военный марш. Ровно в той же степени, в какой классическую хореографию сравнивают с армией.
Конгениальным Плетнёву оказалось и ювенильное море балета. Все возрастные группы танцовщиков – от совсем малышей-солдатиков до пленительных дев арабского и задорных девок русского танцев, крестьянок-простушек какого-нибудь Прованса и знойных сеньорит Иберийского полуострова – были хороши. Что, впрочем, не помешало основной массив аплодисментов собрать Даше Хохловой со своим партнёром Егором Евлановым (педагог – Леонид Тимофеевич Жданов).
Здесь нет ничего удивительного. Даша, отличаясь потрясающей красотой линий в арабеске, аттитюде, прыжке, обладает умением «работать в кадре» в каждый момент времени. Её эмоциональность – предельна, но при этом нигде не зашкаливает. У неё – поступь звезды, но лёгкая ножка. Она – артистка уже сегодня. Их с Егором адажио первого акта – чувственный всплеск, очищающие слёзы, а па-де-де – кульминация трансцендентной любви, экстаз, близкий к религиозному.
В общем, «Щелкунчик» Вайнонена, если исполнен правильно, – Крестовый поход детей. Хотя и осмысленный, но беспощадный к нам, взрослым, ибо дети на сцене погибают одновременно с воскресающим ребёнком внутри нас.
Ребёнком, убивающим нашу суетную и испорченную часть и возвращающимся в мир Вайнонена, Чайковского, Петипа.
