В этом году поэт Алексей Марков отметил бы 90-летие. Но в 1992 году его не стало. Публикуем автобиографическую заметку и его поэму.
О себе
Появился на свет Божий, кажется, в 1920-м. Кажется потому, что родился как бы между делом ранней голодной весной. Мать отправилась в поле собирать из-под снега полусгнившие початки кукурузы, там меня и «нашла», как говорили у нас в селе. Мать рассказывала, что эту кормилицу сушила, толкла, варила и в тряпочке давала мне вместо соски в дополнение к материнскому молоку, которого грудному младенцу не хватало. Вообще не везло Ставрополью. Невзирая на чернозём не хуже украинского, где «воткнёшь палку – вырастет тарантас», хлеба вдоволь крестьяне не видели, всё его куда-то отсылали... Не помню сытного дня в детстве. Но самым жестоким был год 32-й. Вымирали целые семьи, целые деревни, и нередкостью было, когда, облегчая участь детей, отцы, натопив пожарче печь, поплотнее закрывали дымоход, чтобы угар спас от мучительной голодной смерти... Так было и в нашей семье: одного меня оставили – «на развод»... И пошёл я скитаться по России. Прибился в Дагестане. Жил и в детском доме, и в интернате, где учился на кумыкском языке: русский преподавался как иностранный, два раза в неделю... Но библиотека в интернате была, и только там вспоминал, что я не кумык Али-Бек, как звали меня товарищи, а русский Алёшка. И зачитывался я родной классикой, упивался морем разливанным материнского слова.
Ребёнок многого не понимает в окружающей действительности, но я твёрдо знал одно: славянин унижен, оскорблён, растоптано его достоинство и даже язык. Проснулось чувство обиды и любви к поруганным предкам. И если потом я написал галерею поэм о людях, принёсших славу России, – «Ермак», «Пугачёв», «Михайло Ломоносов», «Кондратий Рылеев», то это «заслуга» тех, кто хотел покончить с Россией. Всю жизнь помнил я о том, что называлось «расказачиванием». Оттуда и поэма о великом русском человеке казачьем атамане Матвее Платове – «Вихрь-атаман». О, как же не хотели публиковать эту оду казакам, названным Львом Толстым «странствующими рыцарями русского народа»!
...Собственно, я считаю себя счастливым. Остался жить в 32-м, вернулся живым из военной мясорубки 1941–1945-го, на моём пути встретились редакторы, которые, вопреки цензурному частоколу, публиковали стихи, актуальные и сегодня, в дни, когда пришла гласность. Их не стыдно, а радостно переиздавать.
1990
Поэма о тебе
Ты мне сказала, что придёшь,
Пройдёшь через любые дали!..
Февральские метели сплошь
Посёлок наш забинтовали.
И только тропка в магазин
Не зарастает белым снегом,
Бежит меж трепетных осин,
Укутанных пушистым мехом.
В платки попрятавши носы,
Везут бидоны в санках бабы.
По долгу службы лают псы,
От стужи встряхивают лапы.
Нездешний кто-нибудь, видать,
За белой насыпью шагает:
Встревожилась дворняжья рать,
Себя же злобой поджигает.
Но редкий гость у нас чужак, –
Так можно лаять разучиться!..
...Я выхожу и на большак
Гляжу, что в серебре лучится.
Там никого. Одни дымы,
Тепла застывшего колонны,
Гордятся: мол, не гнёмся мы
Под многопудьем небосклона!
Опять идёт тяжёлый снег
И зарывает к дому стёжку.
Но чтоб прошла ты без помех
И стукнула ко мне в окошко,
Лопату в руки я беру
И тропку расчищаю снова.
Она дымится на ветру,
Запрятаться в сугроб готова.
Она упряма – я упрям.
И вот ковровою дорожкой
К твоим торопится ногам,
К твоим самолюбивым ножкам!
Соседи смотрят из окна,
Чуть отодвинув занавески.
– Она должна прийти! Она...
И подхихикивают мерзко.
...Скорее приходи, скорей!
Не гаснет печь, огонь резвится,
Взгляни: роскошество углей
Переливается жар-птицей.
В них что угодно для души:
Дворцов и хижин силуэты,
Аллеи в пальмовой глуши,
Планет неведомых приметы...
В избе берёзовый настой
От догорающих поленьев.
Бери его, вдыхай! Он твой!
Сиди у печки, грей колени!
Горячим чаем угощу
Из свежеструйного колодца.
И опоздание прощу,
Опаздывай, когда придётся!
Мы будем слушать дымоход,
Ты знаешь, как умеет петь он –
Зловещий вестник непогод?
Его одушевляет ветер!
Я подарю тебе к утру
На окнах заросли сирени.
Мы побываем в том бору,
Где, как монашки, ходят тени.
Я проложил тебе лыжню.
В дремучий храм за мной скорее!
Лесные тайны объясню,
Лесною сказкою согрею.
В кустах увидишь снегиря,
Щебечет в стужу красногрудый.
Живёт, пылая и горя, –
И нипочём ему простуды.
Он выдумал себе тепло,
Нарисовав его издревле.
Сияет тихо и светло
Среди заснеженных деревьев.
Придумать радости умей,
Коль их на самом деле нету!
Иначе жизнь – сухой ручей,
Смешные письма без ответа.
...Лес и зимой не сирота!
Ты слышишь: спозаранку дятел,
Чья совесть, как рассвет, чиста,
За трудный хлеб работой платит,
В любую непогодь, мой друг,
Он согревается работой.
Какой весёлый перестук!
Свои у созидания ноты.
...Лови, любимая, лови!
Тебе бросает белка шишку
От имени моей любви,
Любви неосторожной слишком.
И сыплет на плечо сосна
Снежинок голубые звёзды...
Вот-вот пробудится весна
В тоскующих грачиных гнёздах.
На твой в горошину платок,
На свитер, талию стянувший,
На беспричинный хохоток
Нацелили глаза и уши
В пушистых шапках гномы-пни,
Хитро друг дружке подмигнули,
Улыбкой сахарной они
Осклабились – и вновь уснули.
Взгляни, аквариум блестит
На солнце голубыми красками.
Никто зимой там не гостит,
Лишь ветер бешеными ласками
Срывает шубку сгоряча
С лесного озера безлюдного,
Горит оно в скупых лучах,
В объятиях мороза лютого!
Застыли окуни во льду,
Застыли щуки крутобокие
Под сапогами, на виду,
Спят, запелёнаты осоками.
Шумит прибоем зимний лес.
К ногам игольник с ёлок падает
Ну, приезжай же наконец,
Лесною свежестью обрадую!
...Но вот прошла неделя, две
И третья намечается.
Никто в мою не стукнет дверь.
Луна в окне моём качается,
Не схожа с городской. Как встарь –
Надёжа в непогодицу.
Она – единственный фонарь,
О каждом беспокоится.
Вчера – погоды был рассвет,
Светились вётлы инеем.
Сегодня – выключили свет,
Молчит электролиния.
Была обещана пурга.
Столбы не подкосила бы!
На небе тучные стога,
Сюда бы их, на силос бы!
Прислушаюсь к молчанью псов:
Нарушили б молчание!
Откину я дверной засов
И закричу отчаянно:
– О, как же задержалась ты! –
Сниму перчатки маленькие,
Снежинок вытряхну цветы
И обмету я валенки.
...Но псы проклятые молчат!
Хотя б тревогой ложною
Затараторили не в лад
От поступи прохожего.
Да нет. Уже ты не придёшь.
Но обернётся круто время.
Познавши истину и ложь,
Побыв то с этими, то с теми,
Душою не побыв ни с кем,
Озябнув от посул вертлявых,
Увидев иней на виске
И на любовь утратив право,
Ты всё равно придёшь ко мне
Покорным шагом виноватым...
На заколоченном окне
Увидишь только крест дощатый!
Дорожка снегом зарастёт,
И не пройти, как прежде, к дому.
Лишь только свежестью пахнёт
Невозвратимо и знакомо.
Не позовёт над крышей дым,
Махнув рукой по-человечьи.
Засуетившись, я босым
Не выбегу тебе навстречу.
...Промозглая над крышей мгла,
Сосулек нависают цепи.
В печи – холодная зола,
Берёзовый остывший пепел!..
1967