Остап Стужев
* * *
Настроение у самого Анатолия Анатольевича после разговора с Ольгой оставалось обычным. Такие капризы и истерики он давно научился преодолевать спокойствием и сосредоточенностью на делах, в которые не следует посвящать женщин и детей. Сохранять такое состояние духа ему всегда помогало правило, усвоенное им от отца, посоветовавшего не заводить параллельных романов.
– In love beware overlapping, my son , – закоренелый англофил, отец общался с членами семьи только на английском языке.
Таким образом, совесть Анатолия Анатольевича была чиста, и весь последующий вечер, продлившийся далеко за полночь, он посвятил тем важным делам, ради которых прибыл сначала в Купчино, а затем в Царское Село на конфиденциальную встречу со статс-секретарём Александром Михайловичем Безобразовым.
Закончив расхаживать вдоль оконной анфилады гостиной для деловых приёмов в отведённом ему гостевом флигеле, Безобразов сел в кресло, стоявшее рядом с массивным столом из орехового дерева. Немного помедлив, он указал своему подчинённому на такое же кресло с другой стороны. Расценив этот жест как приглашение сесть, Анатолий Анатольевич немедленно его принял.
Кошки скребли на душе у Александра Михайловича Безобразова по ночам в последние дни. По этой, именно по этой причине не ложился он допоздна, ожидая утренних сообщений, приходивших ему с востока далеко за полночь. По сути дела, ему приходилось синхронизировать свои рабочие часы с часами наибольшей деловой активности здесь, в Царском Селе, где постоянно проживал вместе со своей семьёй император, и с рабочим расписанием штабов наместника в Маньчжурии Алексеева, а также главнокомандующего Куропаткина. С последним из них отношения у Александра Михайловича становились с каждым днём всё враждебнее. Не имея прямой возможности влиять на ход военной кампании, Безобразов мог уповать только на милость императора, который, к несчастью для страны, не имел собственного мнения ни по одному существенному вопросу.
Всего несколько лет назад, когда всё только начиналось и бенефициары от инвестиций в проект освоения Северного Китая с дальнейшим проникновением в Корею набивали свои авуары, ему нравилось чувствовать себя руководителем этого кружка. Авуары эти, как правило, находились в Европе, подальше от цепких лап сначала Вышнеградского, правившего Министерством финансов шесть неполных лет, а потом и самого Витте, большого любителя железных дорог, о миллионных взятках которого открыто рассказывали анекдоты. Однако многие из тех, кто по долгу службы исполнял роль больших и маленьких шестерёнок сложного механизма, обеспечивавших его корректное функционирование, оставались с носом. Мало-помалу шестерёнки стали стачиваться, а механизм давать сбои. Как говорится, не подмажешь – не поедешь. Первым приступил к саботажу дипломатический корпус, раздражая японскую сторону проволочками и бессмысленными ответами, не содержащими ни «да» ни «нет», на заявляемые требования и предложения. Терпеливые японцы долго мирились с таким положением дел, опасаясь военной мощи своего западного соседа, пока их политическая разведка не выложила на стол полный расклад сил. Последовавший разрыв дипломатических отношений и почти немедленная после этого атака на Порт-Артур всего лишь обнажили формальное отношение к своему долгу государственных мужей.
В один миг ближний круг сторонников Александра Михайловича Безобразова начал рассыпаться, оставляя его на краю бездонной пропасти экономического краха и политического забвения. Доклад, полученный им только что от своего приближённого, как нельзя лучше свидетельствовал о ничтожности тех людей, на которых он опирался всё это время.
Выдержав небольшую паузу, сделанную им по причине задумчивости, а вовсе не из желания добиться театрального эффекта, Безобразов ещё раз окинул взглядом спортивную фигуру Анатолия Анатольевича. «Такой не пропадёт», – окончательным итогом пронеслась в его голове мысль, склонившая чашу весов к решению посвятить молодого человека в самые важные детали тех мероприятий, которые Безобразов планировал предпринять в ближайшее время.
– Тебе придётся отправиться в Маньчжурию, – сказал Безобразов.
– Мой статус недостаточно значителен, чтобы вы могли рассчитывать на моё действенное влияние на ситуацию, – попробовал возразить Анатолий Анатольевич. От сегодняшней встречи он ожидал чего угодно, только не такого несвоевременного предложения. Роман с Ольгой постепенно заходили в тупик, но, как честному человеку и джентльмену, Анатолию Анатольевичу хотелось если и завершить его, то сохранив хорошие отношения, не мешавшие им обоим в дальнейшем появляться в свете с безукоризненной репутацией.
– Твой статус здесь ни при чём. Миссия будет секретной. Ты отправишься туда инкогнито, – сказал Безобразов, в упор рассматривая растерянное лицо Анатолия Анатольевича.
– У меня есть время подумать?
– Нет. Времени нет.
– Я могу отказаться?
– Ты понимаешь, что тебя ждёт в таком случае? – ответил вопросом на вопрос Александр Михайлович.
– Но у меня обстоятельства… – сопротивляясь из последних сил неумолимой воле Безобразова, промямлил атлет.
– Графиня Мансурова? – назвав девушку по фамилии её отца, графа Мансурова, Безобразов продемонстрировал свою полную осведомлённость обо всём, что скрыто от поверхностного взгляда стороннего наблюдателя.
– Допустим, – звенящим от напряжения голосом произнёс Анатолий Анатольевич. Как только Безобразов вторгся на его личную территорию, к нему немедленно вернулись самообладание и апломб.
– Ну будет тебе, – поднявшись на ноги, Безобразов обошёл вокруг стола и по-отечески похлопал молодого человека по мощному плечу, мускулы которого казались каменными даже через ткань дорожной куртки.
Анатолий Анатольевич хотел встать, как подобало ему в присутствии старшего и по возрасту, и по занимаемому положению человека, но Безобразов сделал ему знак, разрешавший сидеть в его присутствии.
– Если я не даю тебе время на размышление, это не значит, что я не дам тебе неделю на улаживание твоих дел. Всё равно мне надо будет через Волняровского надавить на Сандро, чтоб тот в свою очередь через своё влияние на министра внутренних дел добился немедленного решения вопроса по новым документам для тебя. Твоя миссия, повторюсь, будет тайной, иначе тебя немедленно возьмут в оборот взяточники и растратчики всех мастей и ты погрязнешь в бесконечной череде пьянок и застолий, сопровождающих любую инспекцию в этом государстве, – попытался сгладить напряжение Безобразов.
– Я отправляюсь туда с инспекцией? – возможность подзаработать немного окрылила поникшего было Анатолия Анатольевича.
– И да и нет. Единственный, кому я могу доверять, из тех людей, кто находится непосредственно там, это полковник Мадритов. Он с нами уже давно, и его военные отряды, охраняющие лесозаготовки на границе с Кореей, лишь они сейчас готовы идти до конца. К сожалению, для регулярной японской армии они не представляют никакой угрозы. Александр Семёнович создал на их основе целую шпионскую сеть, добавив к ним китайских хунхузов и наших каторжников. Опираясь на их донесения, я должен добиться смены Куропаткина на посту главнокомандующего. Его бездарные действия приведут страну к катастрофе. В своих депешах он постоянно требует подкреплений, введя в обиход даже какой-то несуразный термин «накапливание». Для решительных действий ему мешает всё: рельеф местности – оказывается, сопки Маньчжурии не позволяют успешно действовать кавалерии, заросли гаоляна ухудшают видимость пехоте, данные разведки неточны или несвоевременны, что, впрочем, одно и то же. Итог: Порт-Артур в сухопутной блокаде. Инвесторы избавляются от наших акций. Рожественский готовит поход эскадры за сто морей, просто из желания потакать общественному мнению. Сандро рассказывал мне, что адмирал уверен заранее в собственном поражении… – Безобразов прервал свою речь, словно запнувшись на полуслове. Невольно сказав лишнее, он почувствовал себя неловко.
– Мне потребуются наличные, – воспользовавшись моментом, заявил Анатолий Анатольевич.
– Вас никто не будет ограничивать в средствах. Привезите мне аргументы для отстранения Куропаткина до того, как он проиграет очередное сражение. В конце концов, своими поступками вы спасёте немало жизней русских солдат, – подвёл итог ночной беседы Александр Михайлович Безобразов.
* * *
Поудобнее устроившись на низеньком кожаном диване, кое-как втиснутом в скромный рабочий кабинет главного врача военного госпиталя, поручик Григорьев размышлял о своей жизни, одновременно строя планы на сегодняшний вечер. Находиться вот так, как ни в чём не бывало, в кабинете начальника позволяли ему сразу несколько причин. Какие из них были прямыми, а какие косвенными, разобраться нелегко. Перво-наперво следует обозначить, что переводчика Григорьева, прикомандированного к полевому штабу наместника Алексеева, возглавляемого генерал-квартирмейстером Жилинским, связывали с главным врачом, подполковником медицинской службы Валерием Павловичем Оксиленко, родственные отношения. Григорьев приходился ему двоюродным племянником по матери, и такое родство давало ему возможность захаживать в гости к своему дяде при наличии свободного времени. А его, этого свободного времени, учитывая его специальность, как правило, имелось у поручика Григорьева предостаточно. Вечер сегодняшнего дня рисовался ему, как обычно, в пастельно-розовых тонах с непременным исполнением романсов под гитару. Выходец из небогатой, но вполне культурной дворянской семьи, поручик Григорьев не только знал несколько сложных для европейца языков, но и вполне недурно умел играть на пианино и гитаре.
Срочное спасение неизвестно откуда появившегося раненого китайца, найденного в повозке, набитой трупами, несколько сбило предусмотренный им распорядок дня. Участившиеся посещения своего дяди, за последние недели почти вошедшие в привычку, служили лишь поводом для встреч с сёстрами милосердия, только что обнаружившими живого среди мёртвых и теперь ассистирующими хирургу Оксиленко. Поручику по-своему нравилась каждая из них. Отношения в их компании сложились скорее дружеские, нежели любовные. Обе девушки обладали хорошим музыкальным слухом и недурным голосом. Сегодня на квартире у Григорьева намечалась небольшая дружеская вечеринка, для обсуждения её музыкальной части ему и необходимо было повидаться с Зинаидой и Марией Сергеевной. Именно по этой причине поручик задержался в госпитале после того, как передал в штаб информацию о найденной им у китайца трубке с цифрами 011, выбитыми на металлическом ободке. Поручик Григорьев просто выполнил действия, предписываемые ему инструкциями и циркулярами, ежедневно рассылаемыми начальством во все канцелярии. Знакомый с бюрократией, пронизавшей все без исключения уровни власти военных и гражданских учреждений, он и представить себе не мог, как быстро отреагируют на него соответствующие инстанции.
Вошедший без стука в кабинет главного врача ротмистр Сергеев застал поручика лежащим на диване, используя подлокотник в качестве подставки для своих хромовых сапог.
– Где трубка? – не тратя время на устные приветствия, спросил ротмистр, коротко козырнув немедленно вскочившему поручику Григорьеву.
– Я положил её в верхний ящик стола, – сказал опешивший от столь неожиданного появления постороннего в кабинете своего дяди поручик. – А вы кто? – решил всё-таки поинтересоваться он, видя, как ротмистр, обойдя стол, открывает ящик без всякого на то разрешения.
– Кто её обнаружил? – спросил Сергеев. Достав из ящика трубку, он убедился, что это тот самый пропуск-вездеход, который он несколько часов назад передал своему агенту Ю.
– Простите, ротмистр, но не могли бы вы представиться, прежде чем проводить обыск и допрос, – возразил Григорьев, хотя прекрасно догадывался о полномочиях стоявшего напротив мужчины, который был всего лет на семь-восемь старше его.
– Читайте! – сказал Сергеев, протягивая Григорьеву бумаги, устанавливающие сферу его компетенции.
– Хорошо, – согласился Григорьев, возвращая их владельцу.
Последовательно и полно рассказав обо всём приключившемся ранним утром, поручик Григорьев, решив не дожидаться возвращения ни своего дяди, ни сестёр милосердия из операционной, собирался уходить, когда Сергеев попросил его задержаться.
– Итак, найденного живым китайца приводят в чувство, а прикатившего сюда на телеге с убитыми каторжниками арестовали? – уточнил ротмистр.
– Да, всё именно так. Я должен уйти, меня ждут в штабе наместника, адмирала Алексеева.
– Обождите, мне понадобится переводчик. Я сейчас телефонирую Якову Григорьевичу, – сказав это, ротмистр взял трубку аппарата связи. – Ну вот всё и улажено, вы пока останетесь в моём распоряжении, – объявил он Григорьеву после минутного разговора с генералом Жилинским.
Не готовый к такому повороту событий, Григорьев ошеломлённо смотрел на ротмистра, запросто общавшегося с генерал-квартирмейстером по имени-отчеству. В строевых подразделениях такое не допускалось.
– Пойдёмте, допросим арестованного маньчжура. Кстати, как ваше имя? В нашей службе мы предпочитаем общаться по именам без излишнего солдафонства, – заявил ротмистр Сергеев, выходя из кабинета.
– Иван Ильич, – сказал Григорьев, почему-то почувствовав неловкость.
– Игорь Викторович, можно просто Игорь. Если не возражаете, я предпочел бы общаться так накоротке по именам.
– Попробуем.
– Отлично.
Договорившись на первых порах о приемлемом для обоих способе коммуникации, офицеры скорым шагом направились в сторону небольшой казармы, занимаемой казаками Уссурийского полка, нёсшими дежурство по охране военного госпиталя в Ляояне.
* * *
Беглый осмотр раненого китайца не выявил никаких противопоказаний к немедленной операции. Воспользовавшись самым простым обеззараживающим, а именно дистиллированным спиртом, Оксиленко распорядился потуже привязать бедолагу к операционному столу. Пациент находился без сознания вследствие контузии. На свежевыбритой голове китайца явно выступала значительных размеров гематома. Санитары, притянув его запястья и лодыжки к имевшимся на столе креплениям, вставили ему между зубов палку и потуже затянули верёвку вокруг черепа.
Операция, первоначально предвидевшаяся как простая, несколько затягивалась. Просовывая свой крюк под пояс мнимого мертвеца, криворукий Ичан Ли не только проткнул ему кожу, но, хотя и незначительно, задел внутренние органы, которые теперь пришлось зашивать.
Несмотря на почти стопроцентную возможность заражения и последующего гниения, которое должно было бы закончиться неминуемой смертью оперируемого, хирург клал швы не хуже и не лучше, чем он делал это во всех остальных случаях. Как всякий профессионал, подполковник медицинской службы Валерий Павлович Оксиленко презирал халтуру, какими бы резонами она ни оправдывалась.
За время, потребовавшееся для того, чтобы заштопать все повреждения, причинённые китайцу крюком гробовщика, он так и не пришёл в сознание. Мускулы его рук и ног, сухие и, очевидно, постоянно подвергавшиеся специальным упражнениям, оставались расслабленными, кожаные жгуты, навязанные санитарами, ни разу не натянулись.
– Ну вот и порядок, – пробормотал хирург себе под нос, передавая инструменты медсестре.
– Куда мы его положим? – спросила врача сестра милосердия.
– Ну уж точно не ко мне в кабинет, Мария Сергеевна, иначе моему племяннику негде будет поджидать вас с Зинаидой Матвеевной, – добродушно пошутил Оксиленко.
– С Иваном Ильичом нас связывают исключительно музыкальные интересы, – поспешила заверить хирурга та, которую звали Зинаидой.
– Ну ладно, я же пошутил, – заверил девушек хирург, заметив смущение обеих. – Положите его к тяжёлым. У него возможно заражение. Всё станет понятно в ближайшие пару дней, – добавил он.
В этот самый момент все трое заметили, что китаец открыл глаза и, не издав ни одного стона, не пытаясь пошевелиться, внимательно их разглядывает. Что он успел услышать и вообще понять из их разговора – было неизвестно.