С творчеством известных живописцев братьев Ткачёвых многие из нас знакомы с детства. Народные художники СССР, действительные члены Академии художеств СССР, лауреаты Государственных премий, они за годы своей деятельности снискали поистине народную любовь. Их произведения входят в экспозиции крупнейших музеев страны – Государственной Третьяковской галереи, Государственного русского музея, а также музеев стран СНГ, США, Италии, Китая. Их творчество называют порой летописью истории России. Более пятидесяти лет трудятся они в авторском содружестве, и все эти годы в своём творчестве обращаются к теме русской деревни, крестьянству как носителю нравственных устоев, христианского добросердечия и неиссякаемой богатырской силы.
Добрую половину своей активной творческой жизни Сергей Петрович и Алексей Петрович прожили в Подмосковье. До сих пор они являются членами Московской областной организации Союза художников России. Подольск, Царицыно, Видное стали местом рождения их известнейших полотен. «В трудные годы», «Между боями», «Матери», «Прачки» и многие другие произведения стали советской классикой. По своему звучанию и воздействию на зрителя они близки народному эпосу, способны собирать национальное сознание, синтезировать волю.
В этом году старшему брату Сергею Петровичу Ткачёву исполнится 85 лет. Фронтовик, награждённый орденом Отечественной войны II степени, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией», он много сил отдал раскрытию темы величайшей трагедии XX столетия и подвига советского солдата. Удивительные по силе воплощения образы матерей, жён, сестёр воинов-освободителей составили основу сотен полотен живописцев братьев Ткачёвых. Любовь художников к природе России, к щедро одарённым простым труженикам берёт своё начало от любви к родному очагу, к родной Брянщине, где двенадцать лет назад был открыт художественный музей братьев Ткачёвых. Сегодня живописцы передали в его экспозицию более 300 своих произведений.
– Сергей Петрович, в ваших произведениях с неподдельной правдивостью и искренностью отражена история русской деревни. Наверное, истоки такого подхода надо искать в вашем детстве, семье. Расскажите об отце, матери. Что дала вам семья?
– Родился я на Брянщине, в деревне Чучуновка. Отец мой из самых низов народной жизни. Житьё-бытьё было трудное. К тому же, в 10 лет он лишился матери. Был весьма сообразительным, хорошо учился в школе, любил книги. Но вот однажды его отец, мой дед, сказал ему: «Хватит учиться, Пятрок. Топить печь некому». И отнёс грифельную доску в школу. В 18 лет отец женился на девице из соседнего села Речицы, Марии Лемешевой. Впервые они встретились на венчании в церкви. Свой век прожили в мире и согласии. Вскоре отец поступил работать на завод в Бежице. И стал он полурабочим-полукрестьянином. Жили тогда по заводским гудкам… А после революции он надолго осел в деревне, вступил в партию. Участвовал в первом Брянском губернском съезде советов. А в 1919 году на одном из собраний он заявил о своём несогласии с популярным тогда лозунгом «Свобода. Равенство. Братство». Так и сказал: «Свобода должна быть в рамочках. Иначе хулиганы и бандиты побьют нас, честных людей». И осуждён был на пять лет.
На вызволение мужа из тюрьмы мать принарядилась. Из сундука достала свой свадебный наряд, надела головное (кстати, этот народный костюм, изготовленный матерью в молодые годы, ныне хранится в музее Народного искусства в Москве) и с двумя малышами предстала перед начальством. Так и видится мне жанровая картина в духе передвижников. На новую власть отец зла не держал. Она дала ему землю. А это уже много. Он играл на гармошке, слагал частушки. Деревня ведь тогда развлекала себя сама. Мать обладала удивительной памятью, была первой запевалой на свадьбах. Кроме того, занималась врачеванием, лечила травами. Мама была уверена, что именно она вылечила младшего своего сыночка Василия, пришедшего больным с фронта.
Родители, воспринявшие от своих предков лучшие вековые традиции, вселили в нас трудолюбие, усердие, радение, честное служение Отечеству. Тон задавал отец. Он был мастером на все руки. Его дети, как говорили в старину, «выбились в люди», стали мужественными ратниками, достойными тружениками, юристами, художниками, учёными. Никто не роптал на судьбу. Это и есть олицетворение семьи, на которых вся Россия держится. Будь так в наше время, страна стала бы вновь процветающей.
– А как случилось, что вы оказались жителем Подмосковья?
– После окончания Суриковского института в 52-м году нас с братом направили по распределению в Белоруссию. Разрушенный Минск тогда возвращался к жизни. Весь был в башенных кранах. В числе тех, кто его отстраивал, были пленные немцы. Нам дали комнатку 9 метров в коммунальной квартире и небольшую мастерскую в мансарде. Там мы написали первые свои картины. В частности, в Белоруссии написана картина «В поле. Самолёты летят».
Приезжали к нам наши друзья Алексей Михайлович Грицай и Тарас Гурьевич Гапоненко, прекрасные русские художники, патриоты. Именно они и вызвали нас на Академическую дачу. Летом 54-го мы познакомились с ребятами из Подольска – Колей Данилиным, Женей Самсоновым, Рашидом Максютовым. Отсюда и начался исход наш в Московскую область.
– Ваши друзья пригласили вас в Подольск?
– Дело в том, что это был поворотный момент в нашей жизни. На выставке в Третьяковке наши картины были отмечены и куплены. Нам выдали 55 тысяч рублей. Это были тогда очень большие деньги. Вот мы и приехали в Подольск, присмотрели в посёлке полдома с садиком и купили. Перевезли отца с матерью. Зажили нормально впервые после войны. Стала приезжать к нам и сестра с мужем и детьми. Ведь на Брянщине дом наш сожгли немцы.
– В это время вы, как говорили, «пробили брешь в искусстве молодых». Какие картины вы тогда написали?
– Это были знаменитые «Прачки». Их мы увидели на реке Пахре, в центре Подольска, неподалёку от храма. Конечно, мы в Подольске прижились. Здесь очень сильная была организация. Рядом – Серпухов. А там тогда старик Бузовкин жил, автор знаменитой картины «Рублёв». В Подольске я руководил художественной студией.
– Вы сказали – сильная организация была. Так обстояло дело только в Подольске?
– Дело в том, что в те годы Московский областной союз художников с отделениями и творческими мастерскими в городах Подмосковья был, так скажем, Союз художников РСФСР в миниатюре. В каждом отделении – своё лицо: в Загорске процветали народные промыслы, в Жостове – знаменитые на весь мир подносы, в Павловом Посаде – платки и так далее. А в Подольске – живопись, здесь работали сильные картинщики.
– И ваши работы, конечно же, задавали тон.
– Можно сказать и так. На «Академичке» мы в ту пору были худруками. Мой брат Алексей тогда женился. И мы переехали в Царицыно. Купили хороший домик рядом с дворцами. А работали по-прежнему в подольских мастерских. Это был уже 58 год. Здесь писали «Между боями». Начинали «Матерей». В это время впервые прозвучала «Детвора».
– В те годы ваши картины не просто звучали – они гремели. Появилась статья президента Академии художеств Иогансона в журнале «Коммунист»…
– Нас заметили Герасимов, Юон, Грабарь… Но тогда же произошли и трагические события. Когда мы жили в Царицыне, умерла мама. Похоронили её на кладбище в Чертанове. Через четыре месяца умер отец. Они и сейчас рядышком, на Царицынском кладбище. Мраморные барельефы мы им вырубили.
Продолжаем работать. Вдруг нас приглашает к себе первый секретарь Московского обкома партии Пётр Демичев. Думаю – зачем он нас вызывает? Мы пошли вместе с А.М. Грицаем. Это сейчас всех партийных лидеров рисуют этакими крокодилами, сволочами. Видим – хороший дядька сидит, интеллигентный. Чаем нас угощает. «Как живёте?» – спрашивает. «Да у нас нет мастерской…» – «А если мы вам предоставим две двухкомнатные квартиры для организации жилья и мастерской? В посёлке Видное, станция Расторгуево». Как в сказке: «предоставить ведущим художникам Московской области»…
– Поддерживало Советское государство настоящих художников!
– Так уж вышло. Все вещи у нас тогда приобретались. Отношение было великолепное… Мы с Подольском и тут не расстались. От Подольска никуда. Выставки делали, участвовали в худсоветах. А дом в Царицыне отдали государству. В Видном уже писали «Матерей». Посвятили нашей маме. Она ведь 10 детей родила. Святая русская женщина. Сама ни одной буквы не знала. Смотрит, бывало, на картину «Между боями»: «Сынок, какая печальная картина. Буковки выводят… Им вспахать поле легче, чем буковку вывести».
– Огромное количество ваших работ посвящено теме войны. За серию картин «Они сражались за Родину» в 2005 году вы получили Международную Шолоховскую премию, а также Правительственную премию. Эта тема неисчерпаема… Некоторые зарисовки и этюды вы, наверное, сделали ещё на фронте?
– Я сражался в 5-м Гвардейском отдельном пулемётном батальоне прорывного действия. У меня сохранился блокнотик тех лет с зарисовками. Но самое интересное – в этом блокноте стихи Есенина «Есть одна хорошая песня у соловушки», «Клён заледенелый» и другие… Вот с чем мы шли в бой. Что бы сейчас ни врали, наши идеологи были Твардовский, Есенин… Это ценнейшая реликвия войны. Живые рисунки, выполненные на обрывках бумаги, нельзя заменить теперь ничем. Ведь в них – частица сердца художника, бойца. Этюд фронтового сапожника, который я сделал в момент затишья между боями, лёг в основу нашей первой картины о войне «В трудные годы». Наш фронтовой сапожник сапоги мне ремонтировал, а я писал на картонке от немецкой упаковки. А сзади стояли ребята-разведчики и советовали: «Нарисуй, нарисуй, как дымок идёт!»
Помню, перед отправкой на фронт лейтенант Твердохлёб спросил: «Кто умеет рисовать? Шаг вперёд!» Дали чистую портянку. Я нарисовал портрет Сталина. Так мы и шли на вокзал с портретом. На фронте был у меня друг Миша Атаманов, мы с ним прошли многие сотни вёрст. Он старше меня, говорил часто: «Серёжка, держись меня, а то убьют». Так вот он уже после войны признался, что мой рисунок проносил в кармане гимнастёрки всю войну, пока тот не истёрся.
– Две фронтовые награды – медали «За отвагу» и «За боевые заслуги» «нашли» вас недавно. Вручал их вам президент Путин в год 60-летия Победы…
– Действительно, в наш адрес пришло официальное уведомление за подписью полковника Н. Грибаева. Это было как докатившееся издалека эхо войны. Тогда десять человек наградили. От генерала-полковника до простой медсестры. Я среди них был самый молодой. Попросили выступить меня. Видимо, вспомнили, что я был заместителем председателя Верховного Совета и могу сказать. Слова выступления передали тогда по всем каналам, правда, в сокращении. «В войну не спрашивали, сколько тебе лет, молодой ты или старый, верующий в Бога или неверующий, партийный ты или беспартийный, комсомолец или нет, какой ты национальности, – мы все в одинаковой степени были ответственны за судьбу Родины. Потому и победили…» И продолжил: «А сейчас – кто в лес, кто по дрова…» Вот это уже почему-то не передали. А жаль.
– Ваша работа 1988-го года «1000-летие крещения Руси» тоже как-то связана с фронтовыми воспоминаниями?
– А вот слушайте. Нас пригласили на празднование, которое проходило в Вышнем Волочке. К той поре я уже был почётным гражданином Брянска, Северобайкальска, Пловдива.
Вижу, сидит митрополит Тверской и Кашинский Алексий. Сидит в рясе, а под рясой ордена. Я возьми да и спроси: «В какой дивизии воевали?» И оказалось – действительно, вместе со мной. Это был тот самый солдат, которого звали мы «поп». Когда мы в бане мылись, увидели у него на пузе крест здоровенный. Перед большими боями многие шли к нему: батюшка, благослови. А был он пулемётчиком. Вот вам подтверждение моих слов о том, что война не спрашивала, верующий ты или неверующий…
У нас два варианта этой картины. Одна находится в музее «Дракон» на острове Тайвань. У нас ведь никому не нужной она оказалась. Перестройка. Мы показали её в Манеже на выставке областных художников, а иностранцы заметили. Потом мы сделали повтор. Купил её Зураб Церетели в свою картинную галерею. Летом была выставка «250 лет Академии художеств». Мы её выставляли.
– Несколько ваших альбомов в последнее время вышло за рубежом…
– В одной только Италии штук пять издали книг. В Китае – книга-альбом «Братья Ткачёвы» в серии «Русские художники». Здесь и «Матери» с фрагментами, и «Семья Пакетовых». А вот – «Колокола России». Это наш квадрат в противовес Малевичу. В этот квадрат мы вместили Россию Православную. У Гелия Коржева – свой квадрат. Он серп и молот вместил.
А вот в США есть меценат Рой Джонсон. В Америке вышла книга «Русский импрессионизм». Она поспорит с китайской. Умеют ребята работать! Мы с Коржевым очень известны там. 300 работ наших в Америке. А эта книга с нашими высказываниями об искусстве. Одну из наших картин купили за 500 долларов, а на Сотбисе она была продана за 75000 долларов. Интерес к русскому реализму будет всегда. Кажется, они готовы всё скупить. Рой Джонсон создал музей русского искусства в Миннесоте, пятиэтажное здание. Ему даже орден дали «Дружбы народов». Теперь вот и наши олигархи скупают реалистическую живопись – картины Коржева, Иванова, Оссовского, Стожарова, Салахова. Всегда дают их на крупные выставки. Кто знает, какова будет их судьба.
– Готовятся ли в Брянске к вашему юбилею?
– В нашем музее там очень хороший директор – Анастасия Васильевна Закатова. Патриот, каких сейчас мало. В Брянске к моему юбилею хотят музей расширить в полтора раза, сделать надстройку. Это бывший дом княгини Тенешевой. Кое-что надо уже капитально реставрировать. Издают в этом году книгу большую, 250 цветных репродукций. Мы написали новый текст, предисловие.
– О событиях вашей большой жизни вы написали воспоминания и опубликовали их в книгах, альбомах. Пишете вы тоже с детства?
– Не сказал бы… Вот когда меня попросили стать председателем Союза художников РСФСР в 76-м году, я задумался. Вообще-то, я не карьерный человек. Пытался отказаться. К тому же, в 73-м нас с Алексеем уже выбрали в Академию. Мы были Народными художниками СССР. Я возглавлял секцию живописи. Мастерскую построили нам к тому времени на Кировской. Что ещё надо? Но дело в том, что я был членом партии. В комсомол вступил на фронте в 42-м. В 44-м стал кандидатом. Но ведь я никогда не был заправским трепачом, не был оратором. Когда нам с В. Астафьевым давали Государственную премию (ему за «Царь-рыбу», нам с Лёшей за «Сенокос»), он сказал: «Ну что, Серёжка, теперь деваться некуда, пиши, надо всё делать хорошо». А тут целый отряд искусствоведов-трепачей, доклады пишут. Читаю – не могу читать. И вот стал сам писать, а Лёша мне помогать. Помню, в Большом театре готовился юбилей Венецианова. Мне «помощники» такую чушь напороли, что я сел и за две недели написал доклад. Потом все выступления писал только сам.
В 1999 году у нас вышла книга «Раздумья», изданная Академией. Там собраны доклады и статьи наши о Венецианове, Саврасове, Шишкине, Пластове, Коровине, Крамском, Серебряковой, Почиталове, Грицае, Герасимове, Гапоненко.
– А что вы можете сказать о времени, когда вы возглавляли Союз художников? В чём его основное отличие от нынешних дней?
– Худфонд РСФСР имел прибыли 17 млн в год. На шее у государства не сидели. Заключали договоры с художниками. Раз в пять лет – большая выставка в Манеже. Строились тогда мастерские. Прекрасные мастерские в Химках, в Подольске, в других городах Московской области. Строили выставочные залы. Действовали пять блистательных Домов творчества: Академическая дача имени Репина, дом творчества на Байкале, в Горячем Ключе, в Переславле-Залесском для скульпторов, на Челюскинской для графиков. Художники там работали по два, по четыре месяца, а то и по полгода. У нас был Мытищинский завод монументальной скульптуры. Много производственных комбинатов, своё издательство «Художник РСФСР». Лучшее издательство в мире!
– Сегодня вы руководите живописной мастерской Российской Академии художеств. Что вы можете сказать о современном положении дел в живописи, да и вообще в русском искусстве?
– Что касается модернизма всякого… Запудрили мозги квадратом. Вот рисует ребёнок. Кривой дом с кривой крышей. У него спрашивают: «А почему ты так нарисовал?» – «Да я ещё не умею», – отвечает. Спрашиваешь у иного художника: «Чего у тебя всё сикось-накось?» – «Я так вижу…» Да что у тебя, глаза кривые, что ли? Надо их лечить. Мне рассказывал Порфирий Крылов, друг театрала Таирова. Что такое современное искусство? Иду по улице, вижу кучу дерьма. Ну какого она цвета? Известно, какого… Прохожу мимо. И вдруг – встречаю кучу дерьма фиолетового цвета. Такого я не видел, невольно останавливаюсь и смотрю. Таково и современное искусство. Обратить на себя внимание…
Ведём мастерскую. Среди наших учеников много хороших ребят: Зудов Коля, Сергей Андрияка, Гриша Чайников, Коля Колупаев и другие. К нам конкурс очень большой. Анатоль Франс сказал: «Если первая пуговица неправильно застёгнута, то и все остальные будут застёгнуты неправильно». Прежде, чем запускать в космос корабли, надо дважды два усвоить. Нужна школа. Потеряем школу – потеряем всё. Сегодня школа держится на стариках. Молодые ребята, конечно, есть. Но вот интересная деталь. В наше время в институт, в основном, шли парни. Девочек были единицы. У нас, например, в мастерской Герасимова было две девчонки на 20 человек – Ира Аристова и Лора Рыбченкова. А сейчас взять хотя бы поток на Академической даче. Одни девочки. Хорошие, все замуж выйдут. На мой взгляд, художник – в основном мужская профессия. Но, видимо, сейчас не то время… Может быть, я в чём-то не прав, пусть меня упрекнут в консерватизме, но мне кажется, я мыслю как человек государственный, человек своей эпохи. И пусть меня простят за мою категоричность.
– Сейчас вы тоже, наверное, много работаете.
– Говорю с вами, а сердце в мастерской. Работаем, конечно, много. Собираем, что у нас есть, систематизируем, как говорится, «хвосты закругляем». Я теперь, говоря словами поэта, «итожу то, что прожил». Наши взоры обращены к Брянской земле, где впервые забились наши сердца, где найдены прототипы художественных образов, которые обрели новую форму своего бытия.
Беседу вела