ЛИТПРОЗЕКТОР
Аглая ЗЛАТОВА
Поэтических серий развелось немало. У каждой своё «лицо», оригинальное оформление и чаще всего – определённый круг авторов. В этом-то и проблема. Практически ни одна поэтическая серия не даёт объективного представления о состоянии современной поэзии. Но это ещё полбеды. Ни одна серия не гарантирует достойного художественного уровня текстов. Причин несколько: и невозможность существования издателя без авторов, способных щедро оплатить своё присутствие на страницах книг, и дутые, однако всеми признанные фигуры в литературном мире, и просто случайные стихописцы, оказавшиеся в нужное время в нужном месте.
К сожалению, ни одна серия не застрахована от графоманов. Иногда – весьма мастеровитых. Они, будто серийные «убийцы», разгуливают на свободе, не стесняясь, полёживают на полках книжных магазинов, вводя в заблуждение доверчивых читателей, пытающихся честно разобраться в современном литпроцессе. Хочется подойти и предостеречь: «Осторожно, у вас в руках Графоман Графоманович Графоманов, убивец вкуса, растлитель духовно неокрепших!»
«КАЖДЫЙ КИРПИЧ ЖЕЛАЕТ УПАСТЬ НА ГОЛОВУ»
Это из книги верлибров Валерия Земских. Продолжаю: «Но не каждая голова желает, чтобы на неё упал кирпич». Моя, например, не желает. Но книгу открыл – всё, терпи, – тут тебе и кирпичи, и менее совершенные по форме булыжники – только успевай уворачиваться!
Почему-то многие верлибристы уверены, что верлибр – это такая поляна, где можно прилечь и расслабиться: не подбирать нужные слова, не структурировать речь композиционно, не заботиться о благозвучии и вообще о смысле. Расслабуха, в общем. Лежишь – и чего-то там бормочешь: нет-нет, да и осенит откровение, внезапное, как испражнение пролетающей птахи. Срочно записать. Очень удобно – даже рифмовать не надо. Сказануть как-нибудь эдак загадочно, чтобы никто не догадался о чём.
Не надо
Не надо этого делать
И этого не надо
А вот того
Вот того
Нет и того не надо…
И далее в том же духе. Зачем подобное пишется – вот вопрос вопросов.
Верлибр – территория высокого смыслового напряжения; под током – не только каждая строка, но и каждое слово. Лишние слова недопустимы ни в коем случае. Большая свобода предполагает большую ответственность. Понимаю, звучит нравоучительно, ну а как ещё? Ладно, попробуем пародийно.
Верлибр Валерия Земских.
Комната снится всегда чуть иной
Но одна и та же
Чужая
Я пришлый
Но с ней повязан
Иногда это целый дом
Не успеваю
Обжить
Как опять в бегах
По улице
Голый
Стихоответ. Извините уж за дерзость – со знаками препинания.
Голый – смотри-ка!
На вот рубаху, что ли…
Срам-то прикрой
И в дом войди.
Обживай
Вдумчиво, потихоньку,
Хотя бы
По комнате в месяц.
Согласись – это лучше,
Чем голому
Бегать по улице.
С верлибрами Валерия Земских происходит интересная вещь: почти в каждом большом и размытом скрыт маленький и вполне удавшийся. Вот, к примеру, какое замечательное стихотворение можно вытащить из исходных семнадцати:
Загляну в зеркало
Никого
Поэты, пожалуйста, не говорите лишнего!
«КАНОТЬЁ» В БОКУ
Леонид Костюков больше известен как эссеист и прозаик. И талант в зависимости от жанров идёт по убывающей (или по возрастающей, если смотреть наоборот): эссеист он замечательный, прозаик неровный, но не бездарный, со своим взглядом на вещи, а вот поэт – откровенно слабый, если не сказать беспомощный. Вторичен во всём: ни своей интонации, ни тематической оригинальности, ни просто крепкого версификационного мастерства. На троечку, в общем. Но в книжке увидеть свои стихи заманчиво – и вот, пожалуйста, «Снег на щеке». Читать скучно, ничего из прочитанного не запоминается, много случайных слов, да и стихи все достаточно длинные – в среднем 8 – 10 строф. Афористичным его, увы, не назовёшь. А стихотворение, на мой взгляд, всегда должно быть векторно устремлено к афоризму, к такому сгущению смысла, что ни слова не вставить, ни продохнуть.
Автор банален и многословен, обстоятелен и нудноват. Ну вот, к примеру, рифмы. Возьмём навскидку из одного стихотворения: далеко-рекой-покой, стране-глубине-ко мне, туда-вода-навсегда, дышать-душа-камыша, объём-вдвоём-в нём, берегу-не могу-сберегу… Дальше можно не продолжать.
Сам понимает, что традиционен до оскомины, и неловко пытается поиграть словами-смыслами; читаешь – будто смотришь на неопытного жонглёра: он пыжится, старается изо всех сил, а мячики (или другие какие предметы) всё равно падают. Зрители, добродушно посмеиваясь, аплодируют. А что ещё остаётся? Не закидывать же тухлыми помидорами…
Тополиный пух ест дыханье моё,
колотьё у меня в боку.
– Канотьё, вы сказали?
– Нет, колотьё,
как у лошади на скаку.
Так случится –
Господь остановит коня,
в дом горящей души войдёт,
на вершине дня – на закате дня
В небе молнией прорастёт.
– Вы сказали: Господь?
– Я сказал – Господь.
– То есть дух?
– То есть дух и плоть.
Посмотри – горит тополиный пух,
то есть плоть, но скорее – дух.
И снова – стихоответ.
Что есть дух, что есть плоть, –
намекните мне хоть.
Одолело в боку канотьё…
– Вы хотели сказать – колотьё?
– Колотьё, как у лошади на скаку.
Канотьё-колотьё – в общем,
лыко в строку.
Дом горящей души нарисую
И три раза – о Господе – всуе.
НЕ ПОСКОЛЬЗНИСЬ НА «САРАБУЗНОЙ КОРКЕ»
Павла Гольдина в отличие от Леонида Костюкова традиционным поэтом не назовёшь. Из предисловия верлибриста Сень-Сенькова: «Гротескные, почти сюрреалистические образы складываются в не менее парадоксальные сюжеты». Что правда, то правда. И про гротеск, и про сюрреализм, и про парадоксальность. Добавлю в этот перечень: дебреобразность, труднопродираемость, бредолюбие.
Судите сами.
Ты поставил меня в неловкое
положение;
ты ведёшь себя, как мальчик,
а я плакала целое утро.
Ну и что, что я обезьяна,
получившая дар речи
после известного тебе
трагического события,
а ты автомобиль с умной
системой управления?
Помнишь, как ты называл меня
сладкой мышкой и
милой стрекозой?
А теперь ты опять поставил меня
в неловкое положение;
я толстая и совсем голая, и ангелы
смотрят на меня,
трогают, фотографируют.
Даже и представить неловко, что это за «неловкое положение». И много чего в этой книге поэта и биолога, как сказано в аннотации, Павла Гольдина непредставимо и не поддаётся вообще какому-либо осмыслению. Например, «тюлени с ботинками на голове»; «её тело состояло из островерхих черепичных крыш и колоколен»; «клыкастый ангел с пламенным хвостом»; «серая сарабузная корка, под нею – гладкий живой тошнотворный ешиль» и т.д. Это не опечатки: именно «сарабузная» и «ешиль». А как вы хотели? Поэт должен изобретать свой язык, биолог – открывать новые виды растений. А если смешать, то непременно получится эта самая «сарабузная корка». Похоже, нарочитая нелепость – основной художественный приём Гольдина.
А вот и перекличка с голоуличным беганьем Валерия Земских. Даже не знаю, у кого получилось сильнее.
стыдно мокрой рыбой
себя прикрывать,
с голой жопой по улице бегая пьяным,
проигравшись…
стыдно, глупо даже слушать такое,
не то, что уж вообразить!
Да, слушать и воображать стыдно. А писать, выходит, нет.
Есть маньяки сексуальные, а есть лингвистические. Логофилы-извращенцы. Они самозабвенно насилуют русский язык, ставят слова в «неловкое положение» и получают удовольствие от их мучений. Странная нелюбовь к родной речи. Мне, как русскому человеку, обидно. Но, пожалуй, не стоит драматизировать поток причудливой словесной мути, выдаваемой за поэзию. О языке красноречиво сказал сам автор.
Язык заполнил воздух
и бьётся пыльной бабочкой; разбух,
презрительный, брезгливый;
не видно ни луны, ни облака
цветущей сливы…
перевернулось всё;
язык во рту опять –
бежит как ртуть, торчащий,
как линять,
шершавый, суетливый,
раздался во весь рот и лает;
голова зубами клацает,
выдёргивает слипшиеся ры…
в язык с изнанки загляни,
и ужаснёшься: полон дряни:
иголки, перья, глупые шары…
Не могу удержаться:
Полно на языке налипло дряни.
Конечно, всякий вздор молоть!
В словесном мечешься дурмане,
Шершавая разбухла плоть,
Зубами клацает и лает.
Ты загляни в язык с изнанки,
Увидишь – там растут поганки,
Ползёт меж них змеюка злая…
Но вот язык во рту опять, –
Вновь можно глупости болтать!
И напоследок, резюмируя, – диалог воображаемого читателя с воображаемым автором.
– А как же катарсис? Я хочу испытать его от прочитанных стихов!
– Не будьте наивной! Катарсис сегодня испытать так же трудно, как оргазм – фригидной женщине.
– Ой. Ну а о языке хотя бы поговорить можно?..
– О языке всё уже сказано выше.
– А… а ответственность перед словом?
– Вон до чего договорились… Вспомните ещё про любовь к Родине…
– А что – про это тоже неприлично?
– Это верх неприличия. Вам напомнить о политкорректности?
– Да нет, не стоит. Всё и так ясно.
Кажется не равно: Книга стихотворений. – М.: Центр современной литературы, 2009. – 96 с. – (Серия «Русский Гулливер»).
Снег на щеке: Книга стихов. – М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2009. – 48 с. – (Книжный проект журнала «Воздух», вып. 42).
Хорошая лодка не нуждается в голове и лапах /Предисловие А. Дмитриева. – М.: Новое литературное обозрение, 2009. – 128 с.: ил. – (Серия «Новая поэзия»).