Трагические события в Чечне на изломе XX–XXI веков не могли не отразиться на мироощущении чеченских прозаиков, созидательная мысль мечется и пульсирует, стремясь вскрыть в художественной форме причины современного военного кризиса, осознать духовно-нравственные последствия и найти ту опору, которая позволит избежать новых апокалиптических встрясок. К теме войны обращаются и состоявшиеся прозаики: М. Ахмадов, М. Бексултанов, Э. Минкаилов, и молодые: С. Мусаев, М. Хасаева, А. Шатаев, Э. Литаева, И. Гунаев. Они очевидцы, но не воины и, не стремясь зафиксировать ежедневную документальную правду войны, изображают её глазами своих персонажей – как правило, представителей интеллигенции: журналиста, писателя, учителя литературы, художника (влияние личного опыта безусловно).
Попытки рационального осмысления действительности оказываются малоубедительными. «Винтикам истории», желающим выработать правдивое отношение к происходящему, остаётся лишь вслед за философами-экзистенциалистами руководствоваться личными ощущениями и чувствами. Реализуя данный принцип в своих произведениях, писатели исходят из положения о неразрывности субъектно-объектного описания. При этом основное внимание они обращают на эмоционально-волевую сферу переживаний человека.
В рассказе Мусы Бексултанова «И кто постучится в дверь твою в ночи…» внимание писателя сконцентрировано на внутреннем мире своего персонажа – журналиста по специальности, без указания имени, что подчёркивает типичность испытываемых им чувств для всех, чьи сердца опалены войной. Повествование ведётся от первого лица, это придаёт характер исповедальности, максимальной душевной обнажённости. Посттравматическая психика героя проецируется на пять временных плоскостей: прошлая жизнь; реальное настоящее; настоящее воображаемое; неосуществимое будущее; вечность и безвременье.
Прошлая, мирная, жизнь озарена светом любви, понимания единственной женщины – Зарги.
Точкой отсчёта для реального настоящего становится гибель любимой на пятый день после начала войны. Закопав ногу – всё, что осталось от телесной субстанции Зарги, – он покидает разрушенный дом и бродит по дорогам войны неприкаянным странником «в поисках самого себя». Его чувства на этом пути – одиночество, потерянность, постоянный страх, безнадёжность. Чем более ясным становится осознание происходящего вокруг (страдания безвинных, жестокость на войне переданы с оголённой натуралистичностью), тем глубже герой замыкается в скорлупе собственного «Я», прячась от абсурдного мира, острее ощущает свою слабость перед обстоятельствами, от него не зависящими.
Из вечности в снах часто приходит Зарга, в этих картинах с ней всегда не рождённый на самом деле малыш. Не успевшего взглянуть на этот мир ребёнка, о существовании которого даже отец не подозревал, война лишила жизни. Ничто не обличает так истово античеловечную сущность войны, как гибель младенца в утробе разорванной на части матери.
Безграничность принятой человеком боли передана через ощущение вечности и безвременья: «Мне кажется, я существую со дня сотворения мира. Ведь мои мысли, родившиеся в течение минуты или часа, проходят сквозь столетия».
В творчестве Мусы Ахмадова тема современной войны звучит неоднократно. Писателя интересуют причины кризиса. В романе-притче «И текла река в ночь» (написан в 1994–1996 гг.) он указывает на одну из них – забвение идеалов предков, ослабление духовности.
По методу художественно-философского анализа действительности он, скорее, близок к так популярной ныне во всём мире метафоричной прозе П. Коэльо,
Р. Баха, Н.Д. Уолша.
Предгорное село Варш-Юрт – это не просто место действия романа, это своеобразный художественный образ с тянущимся за ним искусным шлейфом всевозможных философских и литературных ассоциаций. С одной стороны, Варш-Юрт и его жители – это как бы весь род людской, от самых своих истоков обречённый двигаться в вечном разделении между двумя противоположностями – добром и злом. В то же время – это конкретный народ со своими вековыми обычаями, нравами и представлениями о мироустройстве и человеческих взаимоотношениях.
Оползень стал логическим завершением сумятицы в головах и душах жителей Варш-Юрта, перевернув всё с ног на голову, «будто кто-то поместил село в огромный кувшин и большим бревном перемешал его, словно сахар в стакане с чаем, настолько всё перевернулось и исказилось». Мир-перевёртыш сбросил маску, приобретя соответствующий своему содержанию облик.
Идея духовно-нравственного стража впервые открыто звучит в романном мире писателя. Опирается она, очевидно, на традиции исламского мюридизма, распространённого на территории Северного Кавказа, в том числе и в Чечне в XIX столетии. Мюриды – последователи суфизма, избиравшие для себя духовного руководителя, имама или шейха.
В романе «И текла река в ночь» в качестве духовных наставников выступает ряд персонажей. Ушедший в самом начале повествования из жизни Ича был стражем нравственности для Овты, «охранял от бед, несчастий, ошибок, ложных шагов, помогал очиститься от всего плохого». После его смерти выбор Овты останавливается на Ибрагиме. Возраст, как видим, не является для него показателем мудрости, силы духа. «Не говори, что ты молод, – все души людские Богом созданы в один день», – обращается он к юноше.
Хранитель нравственности должен быть как у отдельной личности, так и у всего села (народа).
Рассказ «Чтобы свечу не задуло ветром» Мусы Ахмадова бередит ещё не зажившие раны, обращая взгляд читателя к недалёким временам предвоенной смуты, чеченской военной кампании и мытарств беженцев. Каждый из гражданских чеченцев ощутил растерянность перед лицом надвигающейся опасности, тревогу за себя и своих близких и, наконец, боль утрат, душевное опустошение, нашёл в себе силы для возвращения на родное пепелище и для начала новой жизни, где, несмотря ни на что, всё же осталось место вере и надежде. Автор использует экзистенциальный метод художественного осмысления действительности. Настроения и чувства приходят и уходят не по нашей воле, а являются реакцией внутреннего «Я» на происходящее, т.е. источник переживаний – вне нас, а чувства – лишь субъективное проявление, отражающее существующую реальность. М. Ахмадов подчёркивает тёмные стороны бытия, его абсурдный характер. Мир оказался для человека враждебным и жестоким. Вседозволенность, хамство, хаос, «пляски несправедливости», апокалипсис («…от имени государства бомбят своих же граждан») – все эти оскалы действительности переполнили душу героя тревогой, эмпирическим страхом, касающимся каждодневного существования, и страхом онтологическим, лежащим в сердцевине бытия.
Раскрытию внутреннего мира героя подчинена вся система тропов и литературных приёмов. Пейзаж в рассказе играет не столько сюжетно-композиционную роль, являясь фоном, на котором развёртывается действие, сколько служит реализации идейного замысла. Выступая в качестве средства психологической характеристики, он как бы срастается с описанием душевного состояния героя, символизирует его. Рефреном проходящая через повествование песенная строка «Дует ветер холодный, холодный…» ещё более усиливает ощущение безнадёжности, нагнетает «подавленно-грустную атмосферу». Эту же функцию выполняет олицетворение – «жалобный рёв машин» и метонимия – «машины были в большей опасности, чем пешеходы, так как были хорошо видны с самолётов и поэтому абсолютно беззащитны». Очеловечивание бездушного предмета и вызываемое этим острое чувство сострадания к тем, кто внутри, подчёркивают неразумность, бессмысленность и жестокость реалий военного времени. Осознание абсурдности бытия привело к тому, что у героя возникло естественное стремление к бегству из этого мира. И как следствие – экзистенциальный бунт. Бунт возвращает утерянное величие существования. Отказ от примирения с ужасающей действительностью и в то же время способность решиться жить в такой Вселенной, борьба интеллекта с превосходящей его реальностью – первый шаг на пути к внутренней свободе. Второй шаг – сближение с другими отчаявшимися и совместное преодоление страха и душевной пустоты. Возможность оказать помощь, поддержку случайной попутчице в мире, в котором, казалось, рухнули все нравственные устои и нет места для проявления простых человеческих чувств, придаёт существованию героя наполненность и смысл.
Контрастная игра светотени в описании пейзажа, проходящая через всю сюжетную канву, символизирует вечную борьбу добра и зла. Оптимистичная вера писателя в конечное торжество добра передана с помощью короткой зарисовки: «Метель прекратилась, ярко светило солнце, ясный выдался день, под ногами поскрипывал снег». Белый снег – символ освобождения от мрачных мыслей. А символом, выражающим надежду на способность героя и всей нации к духовному возрождению, является пламя свечи: «…пламя свечи, горящей у окна, заметалось, но не погасло». Ветер выступает в произведении как знак войны, враждебных человеку сил, а свет олицетворяет мир, спокойствие: «Задувший в окно ветер опять чуть не погасил свечу». Каждый шаг нашей жизни на Земле должен быть направлен на то, «чтобы свечу не задуло ветром». Бытие ужасно. Главное – не отчаиваться. Мы живём в трагическую эпоху. Но нельзя путать трагическое с безнадёжным – такова, на наш взгляд, основная идея рассказа.
Прощай, оружие! Эту простую формулу Эрнеста Хемингуэя молодой чеченский прозаик-мистик Аслан Шатаев кладёт в основу своего фантастического рассказа «Метеорит». Сюжет этого произведения носит ярко выраженный пацифистский характер. Место действия – город Аргун. Недалеко от расположения федеральных войск падает мощный метеорит. Инородная жижа из чрева треснувшего астрального тела источает необычные испарения, которые, воздействуя на взрывчатые вещества, обезвреживают любое огнестрельное оружие. «Вирус» распространяется с невероятной скоростью и охватывает сначала Чечню, затем – всю Россию и наконец – весь мир. Главы бывших ядерных держав в растерянности: как сохранить политическое господство в безоружном мире?..
А пока мировые лидеры озабочены решением проблемы, созданной воображением Аслана Шатаева, послушаем «Граммофон» Ахмета Денисултанова. Афористично-ироничная манера подачи материала неожиданно подкупает читателя, уставшего от драм, крови, грязи и пота военной прозы. Автор щедро делится своими мыслями, облекая их в изящную форму, достойную крылатых фраз. Кажется удивительным, что с такой лёгкостью можно говорить на столь тяжёлую тему: «ракетно-бомбовый ажиотаж»; «война, как досужий ревизор, вечно лезет в душу с далеко не праздным интересом. Душа, конечно, не двери, но распахивать приходится»; «приступы бешенства войны» – и т.д.
Сюжет построен на курьёзном случае, произошедшем с двумя «заложниками» военной ситуации. Юмор, предложенный Денисултановым в качестве спасительного напитка, помогает бедолагам выжить в атмосфере безумных плясок войны. Тем не менее внешняя бравада ни на секунду не сбивает читателя с главной мысли, высказанной писателем в экспозиции рассказа: «Война не способна созидать, а наоборот – убивает, калечит, разрушает всё живое и материальное, превращая людей в некий симбиоз самоанализа – почему и за что?» Этими вопросами терзаются все герои произведений о недавних трагических событиях в республике.
Обращающихся к теме войны в Чечне достаточно и в российской, и в чеченской литературе. Но по-настоящему ценными являются лишь те произведения, в которых ставятся и в художественной форме решаются вечные вопросы и писатель стремится к максимальной объективности и искренности, не ангажируя чьи-то интересы, не отдавая дань «модной» теме, а оставаясь истинным рыцарем пера и чести.