Сергей Колесников, Белгород
В молении и усердии человеческое сознание чает самого заветного – успеть выговорить главное. Дар заговорить о главном – уникальный и важнейший дар, который может обрести человек. И если успеть сказать главное, то, значит, жизнь – не зря; значит, мир – не зря; значит, всё – не зря!
Искренние слова о подлинно талантливом русском поэте Александре Орлове как раз и принадлежат к главному, к тому, о чём призвана говорить современная поэзия.
Вокруг настоящей поэзии должна возникать атмосфера легенды, легенда должна твориться в поэтических мирах, легендарность должна стать воздухом, которым дышит подлинная поэзия. Поэзия Александра Орлова сущностно легендарна, легенда разворачивается перед читателем его стихов и прозы в полноте своего развития – от рождения поэта через ранимое детство и мудрое учительство к кульминационному взлёту литературного таланта. Возлетающая траектория рождающейся легенды врывается в реалии современности и меняет саму тональность нашего времени, помогает обрести новый голос и новый смысл, возрождающие подлинную глубину нового – «новой земли и нового неба» (Откр., 21:1).
Литературные – и священные! – миры Александра Орлова требуют возрождения жанра панегирика, требуют звучания хвалебно-восторженных тональностей. Миры, о которых рассказывает нам Александр Орлов, – это правильные миры, миры, где всё правильно: люди, дела, слова, стихи, рассказы. Эта правильность призвана приблизить реальность к праведности, показать саму возможность стать праведным и тем самым заслужить подлинную славу. Конечно, реальные люди и реальные тексты далеки от изображаемого идеала, но преодоление такой дистанции, демонстрация принципиальной преодолимости разрыва между литературной реальностью и литературным идеалом как раз и составляет задачу, которую Орлов ставит перед собой как подлинно талантливый русский литератор.
Перед нами на всех поэтических страницах высвечивается духовно-литературный портрет Александра Орлова, который в своём поэтическом лике обретает характер духовной дидактики, создаёт учительство биографического портрета, раскрывает возможность «оказаться на оси зрения Бога» (Ю.М. Лотман). Духовно-литературный портрет, проступающий сквозь поэтические строки Орлова, даёт возможность прикоснуться к теме Божественного Промысла в конкретике жизненных событий, соотнести биографию и Промысл в плане Божественной благодати и Божественной воли.
Каждый художественный текст Александра Орлова стремится рассказать о просторах и глубинах поэтического слова, где неизбывно, пусть иногда потаённо, звучат обертоны «первословности», ведь «в начале было Слово» (Ин., 1:1). И духовно-метафизическая масштабность поэтического разговора накладывает на автора и на читателя особую ответственность – ответственность за судьбу поэтического слова. В глубинах поэтического слова – и это в полной мере относится к художественному таланту Орлова! – неизменно присутствует обращённость к тайне. Тайна человека творящего, человека поэтического, homo poetica, сополагается с тайной Творения, с потаённостью проявления Божественного в человеческой реальности.
Александр Орлов служит словом верности тому, ради чего он призван.
Поэт обращён всем своим существованием к верности и к вере, и этот опыт верности, соединённой с верой, как раз и порождает подлинную поэтичность. Союз Божественной и человеческой верности, явленный в величии мира Божьего, удивлённость собственной верностью, чудесное превращение поэтического «дискурса» в говорение верностью и о верности – всё это определяет импульсацию поэтического роста. За всем этим поэтическим многоцветьем стоит безграничное удивление перед возможностью быть другим, быть иным – быть поэтом!
Орлов – это поэт, находящийся в постоянном удивлении перед непрерывающейся ни «внутри», ни «снаружи» верностью – верностью, распределённой своей взрывно-импульсирующей энергией по узлам поэтической памяти, верности своему призванию, верности единой цепочке поэтических смыслов – оказывается (что удивительно для него самого!) соответствующим требованиям подлинной поэзии. Поэт, свернув за «поворот» своего поэтического призвания, предстаёт перед очевидной и оттого ошеломляющей в своей неотвратимой ясности истиной – он, то есть я «здесь и сейчас»: поэт.
Палитра метафизических смыслов поэтического призвания Александра Орлова расширяется за счёт включения тональностей радости и чуда, ангельского присутствия и человеческой ответственности, открытости подлинно новому и многоструйности поэтических миров, обретения свободы стихотворного бессмертия и принятия Божественного Промысла.
Весь этот сложный симбиоз начала, многогранная композиция поэтического рождения определяет и направляет шаги поэта в сторону благодати, выстраивает маршрут его поэтического развития в направлении более чёткой прорисовки светоносных и потаённых контуров поэтической личности.
Поэтический талант Александра Орлова демонстрирует многогранный опыт духовно-поэтического врачевания, причём врачевания, восстанавливающего подлинно человеческий облик израненного человека.
В поэзии Орлова жизнь становится словом-поступком, именем, выписанным на страницах судьбоносной книги, начинающейся с Крещения как явленности подлинного Имени и завершающейся в спасительном Покрове, «сияющем паче лучей солнечных». Лучезарность имени, его духовная просветлённость, сверкающая радость ожидаемого спасения, светоносность подлинных имён – всё это определяет понимание имени в поэтике Александра Орлова.
Миссия поэта, которую ответственно берёт на себя Орлов через «глоток» поэтического слова, состоит в поэтапном восхождении на особый уровень духовного состояния творческой личности, включающей покаяние и смирение. Миссия поэтического языка состоит не только в преображении окружающего мира посредством духовно-образного слова, но и в преображении самого носителя поэтического слова в контексте покаяния и смирения. Человек, сохранивший образ Божий в себе, и есть главный герой религиозной поэтики Александра Орлова.
Служение небесам оказывается доступным и нам, людям, живущим здесь и сейчас, только надо, уверяет Орлов, тщательно настроиться на то, чтобы услышать и узнать в душах людей отголоски святости.
Симфоничное слияние подвига и слова, готовность художественного слова к подвижничеству является острейшей потребностью нашей современности. Реалии нашего времени чаще всего стремятся дистанцироваться от принятия героизма, зовут уйти в лакированную комфортность и глобальное потребительство, где уже нет места дерзанию, героизму, а, следовательно, нет и справедливого воздаяния за решение и риск выйти на путь подвига.
Поэтика Александра Орлова руководствуется совершенно иными духовно-нравственными и литературно-художественными максимами. Он – всей своей литературной биографией – предлагает вернуть духовно-социальную значимость подвига, показывает, что художественное слово способно вознестись на уровень подлинной героики, что слово обретает право и обязанность заговорить о героизме, обозначить перспективы настоящего подвига, доказать востребованность подвижнического дерзания в условиях современной культуры.
Время героического, героическое время у Орлова максимально открыто для подвига, научает слиянию времён – всех времён, в которых осуществлялось подвижничество.
Героизм, подвиг, подвижничество оказываются неразрывно связаны, «пришиты» ко времени. Неразрушимый шов, скрепляющий героя и его время с вечностью, создаётся поэтическими словами, в которых реализуется главная цель героизма – сохранение, сохранность того, что дорого, что важно, что спасительно.
Контуры героического, явленные в стихотворениях и прозе Александра Орлова, будут не завершены, если в осознание величия подвига не будет включена память – память народная, которая помнит о герое, помнит о его героической смерти, помнит о его самоотверженном подвиге. Память в духовном преображении смертности, в религиозно-поэтической литургичности, в способности обрести вселенское единство, объединить личность и историю, явить иконически образ святости подвижничества, вывести к праксису подвига – во всех этих уникальных свойствах поэтическая память цементирует в единый блок «жизнь» и «историю» и выводит к самому главному в героической поэтике – к величию подвига.
Тема подвига – это сердцевина всей поэтики Александра Орлова.
В основе способности прозревать подвиг на каждом историческом этапе лежит важная характеристика орловской поэтики – внутренняя дисциплинированность. Героизм без собранности, без активации целеполагающей упорядоченности невозможен. В случае поэтики Орлова такая дисциплинированность уходит корнями в христианский аскетизм, который выступает не только как умерщвление плоти, но прежде всего как укрепление духа, что выражается в принятии максимы служения в качестве ведущего ориентира для жизненного пути.
Орлов создаёт уникальный для современности литературный жанр – лирическую героику, лирическое обоснование подвига. Его герои, совершающие подвиг, остаются лирическими героями, обращаются к внутренним глубинам человеческого существования, но в этом лиризме подвиг, возносящийся на духовные высоты, достигает эпической кульминации.
То, что открывается «после» прочтения произведений Александра Орлова, не имеет финала, это не «конец разговора», обрывающийся пустотой падающих в бездну бессмысленных пульсаций. Заключение разговора о настоящем таланте – это всегда ожидание будущего открытия, предчувствие чудесных явлений, ждущих своего воплощения в зреющем художественном слове, чаяние приближающейся благодати, стоящей за поэтикой подлинной одарённости. В наступающем молчании всё равно слышатся отзвуки того главного разговора, который обязательно произойдёт с каждым, разговора, к которому мы и прикасаемся в заключительном молчании, в словесном умолкании.
Но на этом разговор не заканчивается!
Живой разговор с живым художником слова продолжается, ведь где-то там, внутри каждого из нас звучат диалоги о самом главном, о самом заветном, о самом спасительном…
Поздравляем Александра Орлова с юбилеем! Крепкого здоровья и новых пронзительных строк!
«ЛГ»-досье
Сергей Колесников, доктор филологических наук, профессор кафедры гуманитарных и социально-экономических наук Белгородского юридического института МВД имени И.Д. Путилина, проректор по научно-богословской работе Белгородской православной духовной семинарии
Александр Орлов
В омуте вечных читален
***
Мы ходили в стесненье окольно,
Мы всего-то хотели – тепла.
Это чувство рождалось невольно
И сжигало мгновенно дотла.
Каждый плакал, и было так больно,
Что хотелось сбежать, но куда?
Жизнь держала, она хлебосольна,
В плен брала обещаньем звезда.
Мы хвалили, ругали застольно,
Наша жизнь чередом своим шла,
Мы искали везде добровольно
Высшей правды Святого Посла.
Мы теперь выступаем все сольно,
Держит каждый пред небом ответ.
Жизнь и смерть в описанье глагольна,
Вспомни всё перед Богом, поэт.
***
Я зря считал, что этот мир ничей.
И обладаю неизменным правом –
Судьбою мне ниспосланных людей
Определять по избранным составам.
Но я за всё привык держать ответ,
Смиренно подчиняясь высшей власти,
Не падать ниц перед оравой бед
И не служить превосходящей касте.
Казалось мне, я ждал, а не искал,
Единство мыслей обращая в слово,
И веровал, что мой потенциал,
Использовать природа не готова.
Я каюсь, что порою жил рисково,
И ждал меня сомнительный черёд,
Но снилось мне, что по лесам Сарова
Согбенный старец мальчика ведёт.
***
О чём ты думал, уходя за ним –
За временем, тягучим и жестоким?
Ты был его рабочим черновым,
Под взором неба любящим и строгим.
Ты был один во всём, всегда, везде,
Попавший в плен необъяснимой сути,
Где сложное сокрыто на маршруте,
И зримо, и незримо в простоте.
И ты, как все, искал и не нашёл.
И неотступно обновлял хожденья.
Вся жизнь твоя уложена в глагол,
И вера – в неизбежность воскресенья,
И говорить о главном ты привык,
Вновь обращаясь к нераскрытой бездне,
Ты слышишь, прозвучали с неба песни,
И ты взволнован словно призывник…
***
Ловишь меня на живца,
Приносишь десятки тем
С чуткостью продавца
Сбываешь их, а затем
Улавливаешь момент
И всё начинаешь с нуля.
Лира, я твой клиент
С повадками куркуля.
Твой не окончен торг,
Но ты ко мне так щедра.
И расставаний восторг
Уходит в лучах с утра.
***
Хранитель, если можешь, объясни,
Куда ведут мгновенья жизни этой.
Проходят годы, месяцы и дни…
И я вращаюсь медленно с планетой.
Всё, что я мог, я людям раздавал,
И, свысока взирая на интриги,
Я силы черпал из отцовской книги,
Не ожидая славы и похвал.
Проходит всё и навсегда со мной
Природа неизвестных откровений,
Она во время взлётов и падений
Уводит из рутины городской.
Земным кочевьем я пропитан вволю,
И вдаль смотрю, ни капли не дрожа,
Иду на свет по сумрачному полю,
И надо мной святые сторожа.
***
Максиму Замшеву
Ты пожелал семь футов мне под килем,
Но я уверен – буду не один.
Мы сообща хождения осилим
Под взорами невидимых старшин.
Поговорим с тобою обо всём,
Вся наша жизнь нелепые потери,
Что будет с нами, если мы уйдём?
Кто первым встретит жалкого Сальери?
Мы каждый вместе и поодиночке
Истерзаны забвением эпох,
У Господа не требуем отсрочки,
Под взглядами бесчисленных пройдох.
Исканьям нашим не было предела,
Заглядывали смерти мы в глаза
И понимали: наша жизнь полдела,
Нам вечности раскрыты адреса.
***
Сергею Арутюнову
Какого ты от жизни ждёшь итога?
Давай же, не стесняйся, расскажи.
Пусть миражи меняют мятежи,
И брать от жизни хочется так много.
Ты боль познал, ты от неё зависим,
Ушедших лет нам памятен оскал,
И каждый помнит, где он написал
И переправил в небо сотни писем.
Быть может, мы с тобой два чудака,
Что говорят и думают стихами,
Чья жизнь бежит московскими дворами
Где честь всегда превыше кошелька.
О том, что было мне не говори,
О том, что будет мы ещё узнаем,
За горизонта обгоревшем краем
С тобой нам будет вечно тридцать три.
***
Мы были вольнолюбивы
И жили в плену свобод.
Тревожат нас рецидивы
Под утро который год.
И наши желания дробны.
Ты посмотри вокруг:
Все мы жизнеспособны,
Нас не возьмут на испуг.
Каждый из нас дуален,
Только скажи, когда
В омуте вечных читален
Наша погаснет звезда.
***
Забыв мгновенья жизненного цикла,
Не возвращаясь к тонкостям интриг,
Я не заметил, как меня настигла
И потащила, взяв за воротник,
Другая жизнь, где всё светло и ново,
И я другой и изменился так,
Что утром непременно натощак
Мне дух и душу насыщает слово.
Что мне теперь до жизни колебаний,
Я не один, мы с ним везде вдвоём,
Мне слово стало матерью и няней,
Землёй и небом, солнцем и дождём.
И в прошлое не хочется возврата.
Смотрю я вдаль и вижу облака,
И вечных звёзд бегущая строка
Влечёт меня в пределы адресата.
***
Мне слышится в который раз суфлёр,
Не вижу, но хочу понять, откуда
Произрастает слов его повтор.
И звуков изменилась амплитуда.
Я в этот миг силён или ослаб,
Не понимая скорости волнений,
Смотрю со стороны на мир растяп,
И сам растяпа, а суфлёр мой – гений.
Что делать мне? Нас двое, я один?
Вопросы есть, но нет на них ответа
И в зеркале знакомый господин
Всё ищет связь субъекта и предмета.
И я решил, доверить двойнику,
Оставленные для меня секреты,
Но только разыскать я не могу
Суфлёра с неизведанной планеты.
***
Моим словам необходим дубляж.
И верю я, что будет это скоро,
И время в роли жадного дублёра
Между веками совершит вираж.
Да, так и будет, это же она,
Машина слова, ей подвластны годы,
Она несёт в сознанье эпизоды,
И смерть, и старость вмиг побеждена.
Какая жалость – я не машинист,
Я на мгновенье в роли рулевого,
Да, может и не я, а только слово,
И путь до звёзд прекрасен и тернист.
Я верую, дойти мне суждено,
По звёздному пути до самой сути
И ощутить, когда в святом сосуде
Кровь Бога превращается в вино.
***
Когда в движенье круговом
Вмиг остановятся орбиты,
Я в одиночестве земном
Планет представлю габариты.
Взойдёт прощальная звезда,
И мир незримого масштаба
В начало вечного этапа
Меня поманит, и тогда
В преддверье часа рокового
В крови на землю рухнет мгла,
И я увижу, как взошла
На небо «Троица» Рублёва.
И озарится всё вокруг,
И мир измениться… О Боже!
Земли страдальный слышен звук,
Кровавый пот застыл на коже.