Александр Лыгденов
Родился в 1952 году в селе Цагатуй Джидинского района. Окончил Улан-Удэнское музыкальное училище им. П.И. Чайковского, Восточно-Сибирский государственный институт культуры. Прозаик, пишет на бурятском языке. Автор нескольких книг прозы. Лауреат 15-й республиканской конференции молодых и начинающих писателей Бурятии (1993), лауреат литературной премии им. Исая Калашникова (2006). Заслуженный работник культуры Республики Бурятия, член Союза писателей России.
В доме тишина, настенные часы и те остановились. Хозяйка дома, одинокая семидесятилетняя старуха, с утра не заводила их. Да и ни к чему ей это – сегодня она покидает свою квартиру. Беспокойно на душе старой женщины – как встретит её столь нежеланный и чуждый городской дом престарелых? Понятное дело, когда человеку невмоготу, очень тяжело, он обращается туда, идёт под присмотр государства, посторонних людей. Нет, нет, всё равно бабушке Сэндэме это не по душе; никак она не хочет смириться с такой судьбой. А что поделаешь? В годах? В годах, семьдесят лет – это солидный возраст. Одинокая? Да, одна живёт. Здоровье как? Тоже не балует. Казалось бы, сердце и всё остальное пока ещё сильно не беспокоят, но ноги… Из-за них-то и приходится бабушке Сэндэме идти в люди. Еле передвигается по квартире. Жила бы на первом этаже или, как раньше, в улусе – могла бы хоть изредка выходить на улицу, посидеть на лавочке, поболтать с соседками старухами. Ох, как время можно было убивать. А тут совсем другое дело. Живёшь в городе, на четвёртом этаже, не то что спуститься поболтать, в последнее время не в состоянии даже сходить за самым необходимым – за хлебом, молоком. Сколько будешь просить соседей, тоже неудобно. А те женщины, которые по долгу службы обязаны помогать таким, как бабушка Сэндэмэ, стараются вовсю, на них нет обиды – помогают, как могут. «Бабушка, если ваш сын не хочет приехать или не заберёт вас к себе, то сколько будете мучиться одна, идите в дом престарелых», – не раз предлагали ей. Сперва бабушка Сэндэмэ категорически отказывалась, но постепенно все её надежды рухнули, терпение истощилось, и на прошлой неделе дала согласие. И как тогда договорились, сегодня с утра она ждёт людей на машине, которые должны увезти её туда, куда хотели. Вот почему бедная старушка сегодня встала с зарёй, собрала свои нехитрые пожитки, сидит в пустой квартире и ждёт, когда же прозвенит дверной звонок.
Когда в коридоре послышались людские голоса, бабушка Сэндэмэ напряглась, крепко ухватилась за трость. Нет, не к ней, звонок не прозвенел, люди прошли дальше, – старуха почему-то облегчённо вздохнула. Но сколько ни вздыхай, те люди, которые обещали приехать за ней, приедут в любое время и увезут её с пожитками, куда им велено отвезти.
«Если ваш сын не хочет приехать…» Когда эти слова старая женщина услышала из чужих уст, ей показалось, будто ноги подкосились, в глазах потемнело… Да, да, Сэндэмэ не совсем уж одинокая горемыка на этом свете, есть у неё сын, один-единственный сын, которого она родила, воспитала, поставила на ноги.
Говорят в народе: счастье молодости – это не счастье. Ох, как тяжело на старости лет вместо того чтобы радоваться, гордиться сыном, наоборот, ходить одинокой, краснеть перед людьми. Нет, не скажешь, что Пунсык, её сын, пьяница или тунеядец. И не ленивый совсем. Но бабушка Сэндэмэ ругает себя, чувствует виноватой, что не сумела воспитать Пунсыка таким, какими должны быть нормальные, порядочные люди. Кажется, слишком изнежила единственного позднего сына и к тому же рано оставшегося без отца. Пунсык в детстве был забавным, шустрым мальчиком. И в школе учился хорошо. После школы сразу поступил в университет, стал хорошим специалистом своего дела. За какие-то три года сделал себе квартиру в Улан-Удэ, успел жениться. Ах, как радовалась тогда старая мать за сына. Соседи и пожилые односельчане, зная, что Сэндэмэ сама любит рассказывать о сыне, как только заведёшь об этом разговор, радовались вместе с ней, всячески одобряли её: наконец-то счастье улыбнулось и ей, женщине, прожившей трудную и сложную жизнь. Есть теперь у неё хорошая, надёжная опора на старости лет.
И вдруг… оказывается, материнское сердце-то ошибалось. Об этом узнала слишком поздно. Как же так можно ошибиться в собственном сыне, не знать его нутра?!
Впервые не смогла найти с сыном общего языка, первая большая обида на него была, когда он почти насильно заставил её переехать в город. Всю жизнь проживая в улусе, Сэндэмэ так не хотела съезжать с насиженного места, но что поделаешь – пришлось-таки согласиться и следовать за единственным сыном. Её года ушли, да и соседи настаивали: «Поезжай, поезжай, что будешь одна тут маяться. Иметь такого славного сына, тебе только и радоваться, не обижай его…» Только по переезде в город она узнала, каким человеком становится её сын. Действительно ли сын жалел свою мать? А как он настаивал на её переезде в город, когда она ещё преспокойно могла жить в улусе, работать по двору, хотя бы пить постоянно чай со свежим молоком. И грубил. «Долго оставаться здесь не можем, работа ждёт. Через три дня уедем», – сказали тогда сын с женой и укатили в районный центр.
Бабушке Сэндэмэ те три дня показались как три года, она все ночи провела почти без сна. Обидевшись на сына, впервые горько заплакала. Если раньше с соседями с большой охотой говорила о делах Пунсыка, то в этот раз старалась избегать таких разговоров и под разными предлогами молча уходила домой, подальше от людей.
Что сын захотел жить в городе – это ладно, но про одно обстоятельство, которое до боли в сердце задело старую женщину, она никому не стала говорить. Дело в том, что Пунсыку захотелось купить машину, и когда денег не хватило, решил продать мамины вещи, скот, а её домик поставить на дачном участке.
«Может быть, сын правильно говорит?» – до головной боли думала тогда Сэндэмэ. Вправду, зачем им дом, хозяйство в деревне, если будут жить в городе? Может, отстали люди её возраста от нынешней жизни, думают, живут ещё по старинке?
Кажется, нет! Что сын изменился в характере, стал жадным к деньгам – это мать сумела угадать. Может, Пунсык с детства был таким, и она что-то упустила в его воспитании? Кажется, и здесь неправда! Пунсык изменился после женитьбы. Ох, какое большое влияние в человеческой судьбе, в этой отпущенной богом жизни имеют те люди, которые наречены в мужья, в жёны.
Зина ещё перед женитьбой сказала Пунсыку: «Никогда и ни за что в деревне жить не буду. Выбирай – или меня, или свою деревню с матерью». Об этой категоричности своей снохи бабушка Сэндэмэ узнала намного позже, и не от сына, а со стороны, от посторонних людей. Что поделаешь тут, городская есть городская, можно было и так догадаться – вряд ли она станет жить в деревне. Но потом Зина ещё категоричнее потребовала от Пунсыка: «Не хочу жить вместе с твоей матерью…»
«Когда и при каких обстоятельствах обидела сноху?» – Сэндэмэ не помнит. За всю свою долгую жизнь она и мухи не обидела, никому ни одного громкого слова не сказала. Просто Зина с первых же дней совместной жизни невзлюбила свекровку. И на кухне, и когда в доме наводили порядок, две женщины никак не находили общего языка. В итоге Сэндэмэ молча уходила в свою комнату, подолгу не выходила оттуда, часами перебирая чётки. Пунсык, хотя замечал недружелюбные отношения женщин, делал вид, будто не замечает ничего, и чаще всего, защищая жену, был резок с матерью, говорил: «Не лезь не в свои дела!»
«Бойся стареть душой, а не телом» – гласит пословица. Может быть, вправду, Сэндэмэ, привыкшая к свободной деревенской жизни, тут в городе никак не ужилась, и в четырёх каменных стенах, как в аду, провела три года? Плохо понимая и говоря по-русски, так и не сумела хорошо познакомиться, подружиться с соседками её возраста.
И тут Пунсык и Зина, заключив контракт на пять лет, вдруг укатили аж на Камчатку, делать большие деньги. Решили продать «Жигули» и купить новую иномарку. Сэндэмэ осталась одна. С одной стороны, казалось бы, грустно будет жить одной, но в то же время она подумала: отдохну без них. Ошиблась. Вроде живёшь в чистой, уютной квартире, но, оказывается, тяжелее «болезни души» ничего нет. «Зачем мне здесь одной мучиться столько лет, лучше до вашего приезда поживу у себя в улусе», – сказала тогда старуха сыну. А он рассердился: «Что, неужто не вытерпишь пять лет? Когда я учился, работал в городе, ты же жила одна, и ничего. Потом, у кого собираешься там жить? Что будет с квартирой здесь? Лучше оставим этот лишний разговор». «Может, Пунсык правду говорит? Не можешь найти общий язык с собственным сыном, ещё кого-то будешь стеснять в улусе, подумала тогда она. «Ох, ох, зря я тогда разрешила разобрать свой дом. До чего же не похож на других Пунсык. Чего не хватает им? Квартира благоустроенная есть, дача есть, машина есть. Чем больше достатка, тем люди становятся жаднее. Уж сколько лет как поженились, и не иметь детей? Если Зина не может родить, так давно можно было бы усыновить ребёнка. И мне как отрадно было бы повозиться с внучонком!» – рассуждает сейчас в пустой квартире одинокая старушка, всё думая о том, о чём многими вечерами сама с собой заводила разговоры.
Нет, никак не устраивает Сэндэмэ дом престарелых. Не уживётся она там в толпе, привыкла жить почти одинокой жизнью.
«Когда же зазвенит дверной звонок? Почему они так долго задерживаются, может, забыли, не приедут? Чай сварить, что ли?.. Нет, не буду. Посуда вся убрана, обратно вытаскивать, готовить – зачем создавать себе лишнюю работу», – глубоко вздыхает хозяйка квартиры.
Тяжело опершись на палку-трость, она продолжает сидеть на диване в зале. Недалеко от неё видны её пожитки: хозяйственная сумка и завёрнутая в большой платок одежда. У самой на голове тоже платочек, и из-под него видны хорошо расчёсанные седые волосы. Хотя с возрастом тяжёлые веки стали давить на глаза, но по острому, зоркому взору и сейчас можно было угадать – в молодости она была красивой женщиной, и эти глаза сейчас наполнены грустью… А руки старой женщины и в зимнюю стужу, и на весеннем ветру потрескавшиеся, почерневшие руки настоящей труженицы женщины-скотовода, сейчас мелко трясутся – или оттого что сильно опирается на палку, или от сильного душевного волнения… Стараясь успокоиться, дотронулась руками до груди, – там на подвесной серебряной цепочке самое сокровенное для неё – гуу¹, перешедший ей по наследству от матери, где хранится маленький бурханчик²; соединив ладони помолилась, прочитала с детства знакомые ей маани³.
Бабушка Сэндэмэ вспоминает прошедшую жизнь… «Быстро изменилось время и быт людей. Буряты, издревле знавшие только степной уклад жизни, сейчас всё больше говорят о даче, о машине, о весёлых застольях. Такие понятия, как пьянство, тунеядство, неуважение и грубость к старшим, к родителям в нашем детстве почти не встречались. И чтобы мои соплеменники доводили какого-нибудь малыша или одинокого старого человека до сиротства – никогда! И ни в какие времена! Грешнее и страшнее этого слова не было, в любом улусе или роду как жёсткий закон соблюдался народный обычай преемственности – благороднейший поступок: немедленно оказать помощь, подать руку осиротевшему человеку. Если где-нибудь по какой-то причине ребёнок становился сиротой, обязанности родителей тут же на себя возлагали близкие родственники, если же таковых не было, то люди из их рода по крови или же всем миром, весь улусный народ, – размышляет сейчас бабушка Сэндэмэ. – И почему же этот обычай моего народа забыт именно на мне? Ай, Бурхан, за что же ты меня так жестоко наказываешь? За какие такие грехи мои? Вместо такой жизни, не позоря ни себя, ни сына, лучше бы побыстрее ушла в свой «горный дом».
В родном улусе сейчас живёт и здравствует её ровесница Долгор. Она в детстве вдоволь испытала и хорошо знает, что такое сиротство. Если бы её не поддержали вовремя и не помогли родственники – вряд ли она дожила бы до таких лет. Долгор в детстве дружила с Сэндэмэ, и в одно время чуть было не прижилась у них. Но в то время народные, родовые обычаи, традиции ещё твёрдо соблюдались… Долгор была девочкой рода Зандратановых. Однажды самый старший их рода дед Дамба собрал всех родичей, завёл серьёзный, строгий разговор. «Что же это такое происходит?! Почему из нашего рода девочка должна искать ночлег у чужих?» – сердито обратился он к родственникам. На этом родовом собрании было решено, кто приютит девочку-сироту, кто чем должен поддержать её, кто поможет в её обучении и т.д. После этого действительно Долгор без особых затруднений выросла, встала на ноги, как все другие улусные ребята. Естественно, об этом «собрании» односельчане узнали позже, всё было сделано просто, без всякой торжественности. В то время это воспринималось как нормальное, обычное дело, однако постыдное для рода Зандратановых.
А сейчас в родном улусе бабушки Сэндэмэ этот обычай, наверное, позабыт. Кто в наше время сильно будет беспокоиться за других? Если таковое где-то встречается – есть же ведь государственная поддержка. Государство поможет, государство поддержит, государство без внимания никого не оставит… Но в то же время ни государство и никто другой, кажется, не запрещали никому выполнять элементарный человеческий долг перед стареющими, беспомощными родителями!
…Полгода прошло, как бабушка Сэндэмэ почти не выходит из дому. И когда об этом известила сына, Пунсык написал сердитый ответ: «Зная прекрасно, что не смогу приехать, пока контракт не закончится, зачем давишь на меня? Держись как-нибудь…» Когда Сэндэмэ прочла такие сухие слова, она всю ночь провела в слезах. И совсем недавно, когда дала согласие идти в дом престарелых, она через соседей отбила сыну телеграмму с этим известием и просьбой, чтобы они сами решили, как быть с квартирой, бабушка Сэндэмэ тут же получила от Пунсыка ответную телеграмму: «Правильно решила. Пусть квартиру опечатают, если сможешь, иногда контролируй. Возможно, через три месяца приеду».
После таких слов Сэндэмэ потеряла последнюю надежду на сына. «Любовь матери – родному дитя, а любовь дитя – …к камню» – гласит одна строгая старинная бурятская пословица. Это-то сейчас как раз и получилось. И больше ничего! Что сын был у тебя и что не было бы его вовсе – одно и то же получается. «А как жаль жизни, зазря прожитых лет», – тихо сказала тогда старая мать и при этом не проронила ни одной слезинки…
…Прозвенел дверной звонок, резко прервав тяжёлые мысли бабушки Сэндэмэ. Она вздрогнула.
– Заходите. Дверь открыта, – крикнула она из зала.
С двумя мужчинами в квартиру вошла миловидная женщина, которая в последнее время часто посещала Сэндэмэ, стала её хорошей знакомой.
– Здравствуйте, бабушка. Вы уже собрались? Ну, молодец. Что, пойдёмте? – сказала она, как всегда мило улыбаясь.
Сэндэмэ не ответила. Она продолжала сидеть на месте – ни вставать, ни идти ей нисколько не хочется. Дверной звонок, которого она с тревогой ждала с самого раннего утра, всё же прозвенел.
Вошедшая женщина, догадавшись, что к чему, присела рядом с Сэндэмэ:
– Вы не беспокойтесь, бабушка. В доме … в интернате вы будете жить спокойно, в своё удовольствие. Помещение тёплое, комнаты светлые, удобные. Живут всего по два человека, кормят хорошо. Таких, как вы, вашего возраста бабушек, там много, будете с ними общаться, дружить. Что будете тут одна мучиться, встаньте, я вам помогу, на улице вас ждёт машина.
…Когда в очередной раз прозвенел звонок, бабушка Сэндэмэ сама, без чьей-либо помощи, легко встала с места. Раздалось четыре коротких звонка!!! Очень знакомый, очень близкий её сердцу звонок – так звонил её сын, её единственный родной сын Пунсык!
Оказывается, с раннего утра, помимо постороннего, нежелательного звонка в дверь, бабушка Сэндэмэ, не теряя самой последней надежды, с тревогой ожидала и этого родного звоночка – последнюю ниточку, что связывает её с сыном! Вернее будет, если скажем, что бабушка Сэндэмэ этого звонка от сына никак не ожидала, для неё это было большой неожиданностью, но материнское сердце не обманешь – воистину каждая живая клетка организма сопротивлялась внутри и даже помимо её воли утомлённо трепетала в ожидании этого события. Будто сердце подсказывало: «Вот-вот, в последние минуты, секунды он – сын её – должен!.. обязательно должен появиться на пороге…»
А может быть, в самом деле это и есть то самое, когда говорят: материнское сердце и глаза сохнут в вечном ожидании?.. Она – мать – ждёт сына, детей, – проводив всего на день, на неделю, ждёт она год и два, десятилетиями, а порою всю жизнь?..
…Крепко ухватившись трясущимися руками за палку, бабушка Сэндэмэ с трудом поплелась к двери. В это время открылась дверь, и на пороге дома появился Пунсык. Зачем он приехал – матери сейчас безразлично. Ей всё равно, ведь сын приехал! Её родной, единственный сын! Домой приехал, к матери приехал!
Недавно мы говорили, что как же могла мать ошибиться в сыне, не смогло материнское сердце предугадать, каким становится он. Нет, кажется, мы тут ошиблись, – материнское сердце не ошибается никогда!
Старой матери достаточно было бросить один взгляд на сына, чтобы разузнать, с чем пожаловал он. Вот такие глаза и взгляд не обманут материнское сердце. Нет, не могла, не должна была она воспитать безжалостного, плохого сына.
Подняв руки, со слезами мать встретила сына. Как только из её рук упала палка-трость, успев обхватить мать руками, Пунсык встал перед ней на колени…
…Одной рукой гладя голову сына, другой бабушка Сэндэмэ вытирала, как маленький ребёнок, слёзы, которые сейчас вдруг обильно потекли, а казалось – они исчезли, иссякли в последнее время…
Авторизованный перевод