, ЯРОСЛАВЛЬ
В течение двух с половиной месяцев телеканал «Культура» показывал цикл передач Льва Аннинского «Мальчики державы» – о поэтах того поколения, которое, уйдя на войну прямо со школьной или студенческой скамьи, угодило прямиком в окопы, и только три человека из каждой сотни вернулись с войны живыми. Аннинский называет этих ребят ещё и «смертниками державы».
Цикл стал логическим продолжением других циклов Льва Аннинского, посвящённых предыдущим поколениям русских поэтов ХХ века, – «Серебро и чернь», «Медные трубы» и «Засадный полк». «Мальчики державы» – эта ёмкая характеристика поэтического поколения принадлежит Давиду Самойлову – ребята, рождённые одновременно с мучительными родами самой Советской власти в 1917–1918 гг. и чуть более поздние годы: Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Майоров, Михаил Луконин, Борис Слуцкий, Давид Самойлов, Сергей Орлов, Николай Тряпкин, Александр Межиров, Борис Чичибабин, Наум Коржавин и Булат Окуджава. Их жизнь начиналась с романтических бригантин, а назревавшая мировая война была в их представлении жертвенным, но везучим в конечном итоге случаем убыстрить своими боевыми подвигами якобы логически неизбежное, внушённое на пионерских сборах и комсомольских собраниях: «Но мы ещё дойдём до Ганга...» (Павел Коган).
Аннинскому выдался нелёгкий труд – выбрать двенадцать человек из поэтического поколения. За пределами цикла оказались и Семён Гудзенко, прохрипевший своё великое: «Нас не надо жалеть, ведь и мы б никого не жалели», и Михаил Дудин, и Владимир Жуков, и Алексей Фатьянов… Легче было с Юлией Друниной, поскольку она не мальчик, а «девочка державы». Сложность состояла и в том, что ведущий справедливо посчитал, что более целостно облик поколения может предстать только в том случае, если в цикле будут не только поэты, погибшие на войне или счастливо вернувшиеся с неё, но и те, кто по уважительной причине на войне не оказался, и тем не менее она просочилась в их поэтическую душу.
Юношеский шапкозакидательский романтизм улетучился с первых же военных дней, изъеденный окопными вшами, издырявленный пулемётными очередями, в клочья разнесённый взрывами тяжёлых авиабомб. Главной, священной задачей для поэтов в солдатских и офицерских шинелях стала защита Родины и осуществление возможности не только художественно поведать о выпавшем на их долю, но и через собственную судьбу осмыслить судьбу всего народа, подвергшегося тяжкому испытанию, потребовавшему безоговорочного самоотречения ради «одной на всех» (Булат Окуджава) Победы. И эту задачу они по-разному, но одинаково с честью выполнили.
В лучших стихах воевавших поэтов сквозит высокая правда, которую они вынесли на своих плечах, как выносят полковое знамя, чтобы оно не досталось врагу, что влечёт за собой расформирование части. Они не были расформированы, они остались в боевом и поэтическом строю и сказали такое, что могли сказать только они:
Война – совсем не фейерверк,
а просто – трудная работа,
когда, черна от пота, вверх
скользит по пахоте пехота.
(Михаил Кульчицкий).
Николай Майоров ещё за год до войны написал своё знаменитое: «Мы были высоки, русоволосы...» Строки эти затерялись бы малой песчинкой в кургане других романтических предвоенных стихов разноликих авторов, но они стали великими, оправдавшись героической гибелью поэта на Смоленщине, и не похоронены вместе с ним в братской могиле.
Те поэты, что вернулись с войны, стали воспринимать жизнь, какая бы она ни была, как великую ценность, доставшуюся им ценой жизни друзей и однополчан.
Я бы всем запретил охать,
Губы сжав – живи! Плакать нельзя!
Не позволю в своём присутствии плохо
Отзываться о жизни, за которую гибли друзья.
(Михаил Луконин).
Но куда движется эта жизнь? Огорчён его друг Борис Слуцкий:
Уже не любят слушать про войну
прошедшую,
и как я ни взгляну
с эстрады в зал,
томятся в зале:
мол, что-нибудь бы новое сказали.
Но поэты уверены в своей правоте:
Нет, не вычеркнуть войну.
Ведь она для поколенья –
Что-то вроде искупленья
За себя и за страну.
(Давид Самойлов).
Для него поколение не умещается в двенадцать лет, отсчитанных Львом Аннинским. Поколение – это все люди, которых по-разному, но задела война. А иначе зачем же у Сергея Орлова зарыли простого, без званий и наград солдата не куда-нибудь, а в шар земной, как в мавзолей на миллион веков? В тот самый земной шар, над которым у Николая Тряпкина Сталинградский шлем.
Что это за шлем такой? Не пыльный ли он от дорог ещё Гражданской войны, как у тех комиссаров, которые молча склонились над павшим лирическим героем Булата Окуджавы? И что это за комиссары такие? Ответ Александра Межирова в его знаменитых стихах:
И без кожуха
Из сталинградских квартир
Бил «максим»,
И Родимцев ощупывал лёд.
И тогда
еле слышно
сказал командир:
– Коммунисты, вперёд! Коммунисты, вперёд!
Можно теперь ёрничать, связывая крамольные ныне стихи с судьбой их автора, но эти литые строки на сотни лет переживут ёрников, храня жизненную правду жестокого военного времени. Тяжело было с комиссарами Борису Чичибабину, проведшему пять лет в ссылке. А каково без них? «Кто – в панике, кто – в ярости, а главная беда, что были мы товарищи, а стали господа. Ох, господа и дамы! Рассыпался наш дом, Бог весть теперь куда мы несёмся и бредём». И разве устарело сегодня сказанное Коржавиным аж пятьдесят лет назад, в 1960 году: «А кони всё скачут и скачут. А избы горят и горят?»
Надеюсь, прекрасный знаток, аналитик и популяризатор поэзии Лев Аннинский не остановится на достигнутом, и через какое-то время мы увидим на экране его пятый цикл – о двенадцати поэтах другого по его исчислению поколения, родившихся в тридцатые годы. Выбор будет снова сложен – блестящих поэтов этого поколения много – их имена на слуху. Но вряд ли кому-то из них суждено подняться до высот, которые одолели «Мальчики державы». Ах, война, что ж ты сделала, подлая?