Вспоминая Александра Крона
ВЕК
Андрей ТУРКОВ
Есть в его биографии эпизод, ныне представляющийся прямо-таки символичным. Осаждённый Ленинград. Как редактор многотиражки соединения подводных лодок, Крон оказался свидетелем драмы боевых моряков, запертых в Финском заливе, который был почти наглухо перегорожен минными полями, томящихся и рвущихся на простор, как герой его будущей книги – Александр Маринеско.
И вот уже в мирной жизни иная, литературная «эскадра» и «личный корабль» известного, дебютировавшего ещё в тридцатые годы драматурга натолкнулся на минные поля всевозможных запретов и ограничений! «…3а последнее время, – напишет Крон, – развелось такое количество людей и организаций, претендующих на редакторские функции, их права и полномочия приобрели такой преувеличенный характер, что это уже стало бедствием. Теперь никого не удивляет, что в журнальных отзывах рядом с фамилией автора книги ставится фамилия редактора. Выглядит это так, как будто у книги есть командир и комиссар… Помимо театров, существует немалое количество инстанций, обладающих если не правом, то возможностью непосредственно или через театр диктовать свою волю автору. В результате пьесу редактируют все, кому не лень…»
Характерно, что, хотя Крон не мог прямо назвать те главные «инстанции», откуда исходила «политика кнута и пряника» по отношению к искусству (в перечне персонажей пьесы «Второе дыхание» фигурирует подобное «лицо действующее, но на сцене не появляющееся»), эта его статья послужила одной из причин прекращения издания сборника «Литературная Москва», где была напечатана. (Так гибли и подводники, пытавшиеся выйти в открытое море! Так безвременно умрут насильно «списанные» со своих «кораблей» душа «Литературной Москвы» Эммануил Казакевич и поэт Александр Твардовский, «близкий сердцу» Маринеско, по свидетельству Крона…)
«Ты чудна’я, нелепая зверюга!» – горестно и нежно говорят в пьесе «Глубокая разведка» о человеке, отстаивающем правду.
Это – не к толстовскому ли, денисовскому из «Войны и мира», сердитому, сквозь слёзы: «Экая дурацкая порода ваша ростовская!» – восходящая?! – характеристика едва ли не всех любимых кроновских героев, которые для многих, особливо – вышестоящих, впрямь «нелепы» и «так и просятся… в мишени», как было в романе «Дом и корабль» с командиром подлодки Горбуновым, а в действительности – с его «коллегой» Маринеско. Да и не самого ли писателя?
«Зверюга» из «Глубокой разведки» горой стоит за «право не лгать». Ему через десятилетия откликнется герой романа «Бессонница»: «Учёные должны говорить правду своим правительствам». Нелёгкое, как известно, дело. Впрочем, добавит сам Крон, для начала и самому-то непросто эту правду обрести: «Смелость мысли – качество более редкое, чем обыкновенная храбрость».
Зато измена этой смелости – губительна, что и случилось с талантливейшим учёным Успенским («Бессонница»), когда он отступил от принципов собственной школы, запрещавшей «группировать и окрашивать факты применительно к своей заданной версии», и по самоличному предсмертному признанию, «упустил тот момент, когда, нанося удары, перестал получать сдачи» в «дискуссиях», которые его старый друг саркастически уподобил «корриде, где у быков были заранее спилены рога». И что-то есть в Успенском от хорошо знакомого автору не менее блестящего, покорявшего размахом и широтой Фадеева, способного в пору печально известной корриды, то бишь борьбы с мифическими космополитами, уберечь Крона (да одного ли его?) от ареста (хитроумно разыграв «озабоченность»: «Ведь полетит вся афиша МХАТа, там «Глубокая разведка» и «Офицер флота», стоит ли?»), но вместе с тем послушно плывшего по течению, губя свой талант.
Крон и самых любимых своих героев не идеализировал и мог бы вслед за одним из персонажей повторить: «Всё про них знаю – и хорошее и худое. Ни на кого не поменяю».
Истинный герой – Александр Маринеско – воскрешён им во всей пестроте своего характера, со срывами и грехами, с дорого обошедшимся ему упрямством – и во всём обаянии, притягательности, даже недлинном величии, обнаруживаемом вроде в совершенно безнадёжных «позициях» – оклеветанным, безвинно осуждённым, словно бы навсегда вычеркнутым со своими подвигами из истории Великой Отечественной. Он организует отпор уголовной кодле, беззаветно трудится на самых разных скромнейших должностях, а о своём боевом прошлом помалкивает, отмахиваясь от вопросов об орденах: «Была война, тогда многие получали…»
«Капитан дальнего плавания» – книга-подвиг, потрясавшая страстным заступничеством за своего героя, великой болью за его драматическую судьбу.
...Прочитав эту повесть в только что полученной ноябрьской книжке «Нового мира» за 1983 год, я позвонил автору.
– Александр Александрович сегодня умер, – ответил незнакомый мужской голос (то был один из его ближайших друзей И. Меттер).
Успевший увидеть сигнальный экземпляр журнала, Крон ушёл победителем, прорвавшись сквозь тяжкую долгую болезнь и все минные поля замалчивания, утаек, предубеждений и напраслины, возводимой на истинного героя и подлинную гордость флота.