Здесь коренится главная трудность в прочтении книги Андреа Питцер. Сразу возникает вопрос о читательской аудитории: для кого предназначена эта книга? Если обратиться к опыту чтения в ХХ веке, мы так или иначе сталкиваемся с необходимостью осознанного подхода к тексту, что не исключает, само собой, чтения для удовольствия без какой-либо конкретной цели. Можно также заметить, что именно таких «неосознанных» читателей очень много, поскольку любая книга предоставляет возможность выхода из пространства реальности, чтение превращается в своеобразную форму эскапизма. По стилистике и способу повествования в определённой мере развлекательного характера «Тайная история» предназначена и для таких неискушённых читателей, однако их скорее заинтересует сам Набоков, например «Лолита», чем столь подробная биография её автора. Чтение с неким экзистенциальным запросом подобной литературы тоже практически исключается, слишком уж Набоков эксцентричная фигура. Критику или эксперту такое страстное, не подкреплённое научными фактами, несколько инфантильное повествование также будет не слишком интересно. Иными словами, текст балансирует между различными категориями читателей, не внушая ни одной из них особого доверия.
Здесь хотелось бы остановиться на форме исследования подробнее. Несомненно, биографический метод в литературоведении занял весьма крепкую позицию, однако в ХХI веке кажется уже несколько наивным использование сугубо биографического метода: такому исследованию необходима качественно иная философская база, как бы к ней ни отнёсся сам Набоков. В сущности, Питцер явно не хватает иронии в своём подростковом диалоге с Набоковым, начавшимся, когда Питцер, будучи студенткой колледжа, впервые прочитала книги этого автора. Испытанное потрясение от ненависти к персонажу и попытка доказать обратное. Однако какой в этом смысл? Следует помнить, что литература имеет острую необходимость изображать ужасное, особенно в реальном соприкосновении с ужасным. Действительно, именно из-за соприкосновения автора с мрачной реальностью его тексты являются хранилищами насилия и жестокости, только так автор может исцелить себя и своего читателя от травматического опыта. Здесь правильно схвачен основополагающий фактор взаимодействия биографического элемента с вопросами искусства, но тут же уведён в иное русло, в поиски прямых соответствий, что ведёт к потере основополагающего разделения Набокова как личности и Набокова как писателя. Слишком прямолинейная сцепка этих двух разных Набоковых не может полностью ответствовать исследовательским интересам. Возникает ощущение, будто Питцер хочет доказать, что Набокова можно и нужно любить и одновременно Набокова не нужно и вряд ли возможно любить, поскольку ужасное не предполагает любви, но в произведениях Набокова можно искать избавления от собственных неврозов.
Текст вызывает некоторое разочарование: исследовательская значимость «Тайной истории» осталась в зародыше, окружённом скорлупой легковесного детектива, что было бы великолепным жестом, не будь он начисто лишён иронии.
Мария ФОКЕЕВА