Родился в 1976 г. Окончил технический вуз. Был участником нескольких панк-групп. Работал художником-оформителем в кинотеатре, охранником, преподавателем информатики, инженером по маркетингу, дизайнером наружной рекламы, верстальщиком, выпускающим редактором газеты. Публиковался в журналах и альманахах: «Дети Ра», «Воздух», «Крещатик», «Урал», «Луч», «День и ночь» и др.
***
Кому – бесстыдная весна,
кому-то песенка шальная,
Кому-то весточка из сна:
«Я умерла, а ты как знаешь».
И только ветер простонал
да закачалися деревья,
как забухавший Пастернак
в обнимку с Анною Андревной.
Ты кончилась, а я живу,
зачем живу – и сам не знаю,
а всё как будто наяву,
и снова песенка дурная
поёт, поёт, звенит, звенит,
бесстыдно перепутав даты,
а в небе радуга стоит,
а в горле – мёртвый команданте.
Однажды, ядерной весной,
мы все вернёмся, как очнёмся,
в горячий город, свой не свой,
и мы начнём, и мы начнёмся.
Скребут совки, картавит лёд,
шипят авто, плюются шины.
а в небе радио поёт
про то, что все мы где-то живы.
*** 
Вот такая это небыль,
вот такая это блажь.
Улетает шарик в небо –
тише, маленький, не плачь.
Он резиново-атласный
над тобой и надо мной –
синий-синий, прямо красный,
небывалый, надувной.
От любви и от простуды,
обрывая провода,
ты лети скорей отсюда,
никуда и навсегда,
выше рюмочных и чайных
и кромешных мелочей,
обстоятельств чрезвычайных
и свидетелей случайных –
Бог признает, Бог признает,
Бог признает, кто и чей.
Если веруешь, так веруй,
улетая, улетай.
В стратосферу, в стратосферу,
прямо в космос, прямо в рай.
Вот какая это небыль,
вот какая это блажь.
Улетает мальчик в небо.
Улетаешь, так не плачь.
Над снегами, над песками,
над чудесною страной –
ты лети, я отпускаю,
воздушарик надувной.
Выше голубей и чаек,
мусоров и попрошаек,
новостроек обветшалых,
сонных взглядов из-за штор –
ты лети, воздушный шарик,
Бог поймает, если что.
***
Зима как расплата, зима как ответ
по прочным понятиям
спящих кварталов.
Да только и слов-то за пазухой нет –
так странно,
а раньше как будто хватало.
А раньше хватало и слов через край,
и силы, и славы – по самые звёзды.
Пробьётся нечаянная искра –
и карточный домик взлетает на воздух.
И – голое поле, где выдох и вдох
нарезаны ветром на равные доли.
Звериная тяга, внимательный ток –
так что же случилось,
скажи, ради боли?
...Не надо, не стоит,
не трожь, не замай –
декабрь успокоит, январь утрамбует.
Зима как осечка. Зима как зима,
да только вот снега не будет.
Не будет.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Закрываются глаза окраин.
Ангел держит свечку в вышине.
И шуршит-порхает на экране
яркий телевизионный снег.
В вышине – то вспыхнет,
то померкнет –
самолёт ползёт сквозь облака,
сквозь грозу и радиопомехи,
словно сквозь опущенные веки,
словно сквозь дремучие века.
Спят антенны, провода и мачты.
Гоблины. Пейзане. Короли.
Всё мертво на сотни тысяч ли.
Что же ты не спишь,
мой бледный мальчик,
там, под слоем тлеющей земли?
Никуда не выйти нам из дома.
Посмотри на ржавый потолок –
вот звезда Тюрьмы, звезда Содома,
а над ней – звезда Чертополох.
Усажу тебя, как куклу, в угол,
сказочкой нелепой рассмешу,
только б ты не слышал через вьюгу
этот белый, белый-белый шум.
Расскажу про тридцать три печали,
муравьиный яд и ведьмин плач.
Как стонали, поводя плечами,
страшными далёкими ночами
линии электропередач.
А по корневищам и траншеям,
сторонясь нечаянной молвы,
по костям, по вывернутым шеям
шли скупые мёртвые волхвы.
Мучились от голода и жажды,
табачок ссыпали на ладонь,
тишиной божились. И однажды
забрели в наш неприютный дом.
Сны перебирали, словно ветошь,
пили, на зуб пробовали швы.
Просидели за столом до света,
а со светом – встали и ушли.
Шли тайгою, плакали и пели,
жрали дикий мёд и черемшу.
Слушали бел-белый, белый, белый,
белый, белый, белый-белый шум.
Спи, мой кареглазый цесаревич –
там, в стране красивых белых пчёл,
больше не растёшь и не стареешь,
не грустишь ни капли ни о чём.
Ведь пока мелькает на экране
мёрзлый телевизионный прах –
ангел Пустоты стоит у края,
держит свечку на семи ветрах.
, Удмуртия