Бережное вслушивание, угадывание, понимание жизни и творческой судьбы выбранных писателей позволяет авторам разглядеть и само существо слова, творимого писателем, и духовный абрис писателя, творимый словом. Слова крепко держат писателя в своей власти, не отпускают, пока не добьются результата, будь то «Жизнь Арсеньева», «Лёгкое дыхание» Бунина или «Словарь Академии российской», в подготовке которого участвовал Фонвизин: «Кабак, кабала, кабинет – с этих слов начиналась копилка слов на букву «к», и теперь Денис Иванович, задержавшись мыслью на втором слове, вздохнул с шумом: как есть кабала!.. Слова по-прежнему не отпускали на свободу!» Всю свою жизнь, всю долгую путь-дорогу писатель преображает и сказывает, сохраняет богатство пережитых чувств и сотворённых слов, сотворённых как до него, так и им самим.
Пожалуй, именно так, вслушиваясь и вдумываясь в судьбу писателя, каждый раз представляя её словно живой и осязаемой, услышав её внутренним слухом, можно передать будущему читателю ощущение захватывающего погружения в чтение, в такую вселенную, которую видит и создаёт только автор в своей уникальности, «слившись с дыханием ветра, улавливая оттенки цветов и чувств, ощущая даже «обиду куклы обиды своей жальчей», находя желания и мысли в нарисованной веточке» (Екатерина Каликинская), подобно Анненскому, или преображая виражи своей жизни в «язык страсти», подобно Бунину: «Бунин дал страсти слова, научил говорить своих героев так, как никто другой до него не говорил. Ёмко, образно, лаконично писал Бунин… Слишком плотно, говорили одни читатели, а другие восхищались». (Юрий Нечипоренко.). Так и «Сокровищница», подобно кипарисовой шкатулке, хранившей рукописи Анненского, сохраняет для своих читателей самое драгоценное, помогает не потерять сокровища на пути-дороге взросления.
Каждый рассказ в книге имеет своё особое лицо, своё индивидуальное обозначение, подзаголовок, который следует за названием рассказа: неспешное и драматичное «Повествование об Иване Федорове», под стать жизненным перипетиям первого русского книгопечатника; «Размышления о Ломоносове», чья судьба в рассказе «перекликается с судьбой апостола Андрея – рыбака, оставившего сети и ушедшего за Иисусом Христом»; «Фантазии о Фонвизине», «Картины из жизни создателя словаря» (о Дале) и многое другое. И в тяготеющих к художественному повествованию рассказах Екатерины Каликинской, и в эссеистической прозе Юрия Нечипоренко главными героями стали внимание к слову, живое чувство русского языка, сказка как источник смыслов и значений, как то, что «связывает, складывает вместе людей русской культуры, любителей и почитателей предания» (Юрий Нечипоренко). Помещены в книгу и «Сказка о Георгии Храбром и о волке», «Сказка о Правде и Кривде» (два варианта), ряд интересных приложений.
О том, что язык идёт своей дорогой, проходит свой непростой путь, писал и сам Афанасьев (в книге «Сокровищница» ему посвящен рассказ «Правда и Кривда», печальная сказка об Александре Афанасьеве»). Афанасьев замечал, что чем более язык современен, подогнан под сиюминутные нужды, тем сложнее говорить о богатстве таящихся в нем смыслов: «чем древнее изучаемая эпоха языка, тем богаче его материал и формы и благоустроеннее его организм». О современном этапе развития языка написано много книг, издано много словарей различной тематики, фокусирующих внимание не на сохранении языка, а на новых смыслах, игре в новизну. Книга «Сокровищница» располагается на одной линии с такими книгами, как «Живой как жизнь» Корнея Чуковского, «И всё-таки она хорошая» Михаила Панова, «Русский язык на грани нервного срыва» Максима Кронгауза и другими из этого же ряда, в той её части, которая обращена к юношескому восприятию, идее сохранения языка как целостной системы.
Ирина ГУРСКАЯ