В литературной гостиной Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям с лекцией «Эмигрантский период жизни Алексея Ремизова» выступил профессор русской славистики университета Ниццы, известный коллекционер Ренэ ГЕРРА.
Свою лекцию профессор Герра приурочил к 130-летию со дня рождения, 50-летию со дня смерти и к 100-летию начала писательского пути Алексея Михайловича Ремизова (24.06.1877, Москва – 26.11.1957, Париж). Его первая книга «Посолонь», куда вошли обработки народных сказок и апокрифов, вышла в 1907 году. В юности пробудился в нём интерес к духовному наследию Древней Руси, к национальной мифологии, старопечатной книге и памятникам народной культуры. Уже в эмиграции (с августа 1921 года) выходили книги его пересказов, обработок, переложений сюжетов старинных русских легенд. Стилистика Ремизова оказала существенное влияние на таких писателей, как Л. Леонов, К. Федин, Вяч. Шишков, М. Зощенко, Б. Пильняк. Ренэ Герра, который является и хранителем огромного архива А. Ремизова, называет его «русейшим» писателем, которого очень сложно переводить, но, по мнению профессора, Европа должна знать такого прекрасного автора. Лекция вызвала огромный интерес, на ней присутствовали главные редакторы почти всех толстых литературных журналов, руководители других СМИ. Вёл встречу глава Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаил Сеславинский.
Предлагаем вниманию читателей беседу Ренэ Герра с нашим корреспондентом.
– Господин Герра, три «простых» вопроса: почему Ремизов, почему вы и почему Москва?
– Во-первых, потому что в этом году Россия и весь мир отмечают тройной юбилей Алексея Ремизова. Во-вторых, потому что инициатива – пригласить меня – исходила от руководителя Агентства по печати и массовым коммуникациям, господина Сеславинского, кстати, давнего почитателя и собирателя книг и автографов Ремизова. В данном случае я выступал не только как профессор, но и как человек, знавший многих из друзей Ремизова или тех, кто с ним встречался в Париже. У меня в собрании много его писем – более 600. Я давно увлекаюсь его творчеством. Он один из самых русских, я бы даже сказал «руссейших» писателей, к тому же он коренной, исконный москвич. А пригласили меня ещё и потому, что немалая часть жизни Ремизова связана с Францией.
– И где он явно не затерялся?
– Он, как и многие другие писатели и художники, не утратил в эмиграции свой творческий потенциал. Сегодня уже и российские литературоведы согласны с тем, что самое важное Ремизов написал в эмиграции. В 1978 году в Советском Союзе впервые вышел том его избранного. В предисловии Ю. Андреев утверждал, что отрыв от Отечества сказался отрицательно на творчестве писателей-эмигрантов, а для Алексея Ремизова был чреват творческим бесплодием. Значит, это относится и к Бунину? А «Тёмные аллеи», а «Окаянные дни»? На самом деле Ремизову суждена была долгая творческая жизнь – 45 книг в эмиграции! А всего у него вышло 82 книги. Какое же это оскудение?! Он верно понял исторический заказ: оставить для последующих поколений повествования о своей жизни не только в России, но и эмиграции. Да, начиная с 1931 года его перестали печатать, вплоть до 49-го, но это понятно – экономический кризис, Вторая мировая война… Сам он говорил: «на «вшивом рынке» (выражение А.С. Пушкина. – Р.Г.) российской словесности о моих книгах что-то ничего не слышно». Стал делать рукописные альбомы – всего их около 400. Около 20 находятся в моей коллекции. Ремизов – уникальное явление, он не только писатель, но и замечательный художник. Он возвращал рукописной книге душу, утраченную в гутенберговскую эпоху. И это тоже одна из граней его уникального таланта.
– Но отношение к нему собратьев по перу, кажется, было неоднозначным?
– Бунин его не очень любил, считал шутом гороховым. А Борис Зайцев, напротив, ценил. Да, была в Ремизове определённая доля чудачества. Но без этого нет великой русской литературы. К тому же Ремизов и сам любил создавать легенды о себе. Были у него и свои почитатели, он не был брошен, не голодал. Хотя иногда и жаловался. В 1947 году принял советское гражданство. Я считаю, не без влияния окружения, от которого в старости сильно зависел – одинокий, полуслепой, рисунки, по его же словам, «сорвали правый глаз». Печатался он и в просоветских, и в антисоветских послевоенных изданиях. И в том и в другом лагере у него были друзья.
– Не собираетесь ли такие московские лекции сделать традиционными? С другими темами?
– Для меня честь и удовольствие выступить в Москве. Был бы повод. Просто Ремизов занимает особое место в моей жизни. Хотя есть и Борис Зайцев, с которым я был знаком лично. Впрочем, я и так каждый год летом приезжаю в Россию на два-три месяца. С 1992 года, как стали пускать. До этого, как известно, я был «невъездной». В нынешнем году в конце января я выступал на выставке-конференции, посвящённой старой русской открытке, – это моя давняя страсть.
– Есть ли у вас какие-то проекты с нашими издательствами?
– Я кое-что уже сделал. Московское издательство «Вагриус» выпустило подготовленную мной знаменитую книгу воспоминаний художника и писателя Юрия Анненкова «Дневник моих встреч». В издательстве «МИК» вышла книга Марка Талова «Воспоминания. Стихи. Переводы» с моим предисловием. Проектов большого масштаба пока нет. Я ведь ещё и госслужащий, заведую кафедрой университета в Ницце. На всё времени не хватает. И за всем не уследишь. Иногда, например, ваши издатели печатают без моего ведома и согласия материалы из моего собрания. Я готов безвозмездно предоставлять их, но чтобы это было согласованно и цивилизованно.
– Где собираетесь в этом году ещё побывать?
– В прошлом году я побывал на родине Сергея Шаршуна в Бугуруслане, был в Оренбурге, Ельце, Воронеже, в Липецке и даже на Ямале. В этом году поеду в Петербург, может быть, в Курск в начале сентября. До этого съезжу в Болгарию, туда, где учился юный Газданов. Видите, меня всё ещё волнует русское зарубежье и слава богу! Приглашают в Боровск, в Томский университет... Но хотелось бы и отдохнуть. На носу 100-летие Дягилевских сезонов, Год России во Франции – надеюсь устроить в Париже большую выставку книг с иллюстрациями Билибина, Бенуа, Сомова, Алексеева… И Ремизова, конечно.
– Как некий итог?
– Да, подытожить участие русской творческой интеллигенции ХХ века в мировом культурном процессе. Несмотря на все трагические события той эпохи, мастера творили. И не переставали быть русскими, может быть, были ими даже в большей степени, чем оставшиеся на родине. И эмигрировав, они унесли каждый с собой свою Россию и верность ей. Роман Гуль очень точно назвал свои воспоминания – «Я унёс Россию». Выставку под названием «Они унесли с собой Россию...» я открывал в 1995 году в Третьяковке, в Инженерном корпусе. Затем выпустил одноимённую книгу. Всё, что сделали Бунин, Зайцев, Шмелёв, Ремизов, Мережковский и другие русские писатели и художники в эмиграции, – подвиг. Живя в чужой языковой стихии, без читателей, без надежды быть изданными в России, они продолжали творить. Несмотря на довольно сложные материальные условия. Но, как говорится, нет худа без добра. Изгнание избавляло от суеты, им оставалось только думать и писать. В Праге, в Белграде, Париже, в Харбине. Никто из них не пошёл в сторожа, в дворники. Да, жили скромно. Но с пониманием своей задачи: оставить потомкам правдивый, неидеализированный образ дореволюционной России.
Беседу вёл