Владимир Бояринов
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Родился 4 июля 1948 г. на Алтае, в с. Солдатово. Окончил Томский политехнический институт и Литературный институт им. А.М. Горького. Поэтические сборники Владимира Бояринова выходили в таких крупных издательствах, как «Советский писатель», «Современник», «Молодая гвардия», «Советская Россия», «Вече» и других. В 2004 г. удостоен звания «Заслуженный работник культуры РФ». В 2012 г. награждён медалью ордена «За заслуги перед Отечеством».
Улыбка
Сердце зашлось, суматошно забилось,Захолонуло вконец,
Взмыло над пропастью, остановилось…
В полночь приснился отец.
Будто и не было вовсе погоста,
Не поминали навзрыд –
В полночь приснился: кедрового роста
Златом загара покрыт.
Я подхожу, он как будто не видит –
Обережённый судьбой,
Батя кровинку свою не обидит,
Не уведёт за собой.
Он улыбается! Проблеск улыбки
Ищет на ощупь ответ –
И на прозрения, и на ошибки
Льётся лазоревый свет.
Может быть, может быть, светом оттуда
Мир изначально спасён?
Может быть, это и вовсе не чудо,
Может быть, вовсе не сон?
Преображение
Седеющий увалень бурый,Способный всю зиму говеть,
Укроется собственной шкурой
И спит беспробудно медведь.
А нынче: весна на пороге
В цветах несказанной красы!
Медведь разоспался в берлоге,
Не слышит раскатов грозы.
Всё слаще и всё безответней
Поёт соловей до зари.
И дуб зеленеет столетний,
И тихо гниёт изнутри.
Обрушится дерево вскоре,
Уже не проснётся медведь…
Природе и горе не в горе,
Природе постыдно вдоветь.
Я подожду
Звезда сорвалась и разбилась в осколки,В крещенскую стужу алтайские волки
Промёрзли кристальные млечные воды,Отпели звезду.
Свернули мережи кипучие годы,
А я подожду.
В глухой полынье утопилась удача,
Терпенье моё захлебнулось от плача
А счастье в соседнем дурдоме хохочет,У всех на виду.
Всерьёз о кладбищенской доле хлопочет.
Но я подожду.
Любимая, если ты не заблудилась
И сердце в осколки ещё не разбилось,
Ты вспомни, как мы в полынью угодили,Не смёрзлось во льду, –
Как медленно сани под лёд уходили, –
Ты вспомни, ты вспомни,
А я подожду.
Уходит ли время, уходим ли сами,
Как наши крылатые с песнями сани
Никто на стенания не отзовётся,Ушли на беду, –
Сквозь наши бураны никто не пробьётся…
Но я подожду.
Жест
Громовержец МакедонскийНа последний призван суд.
Возложили труп на доски
И торжественно несут.
Он теперь за всё в ответе,
Жребию благодаря.
И болтаются, как плети,
Руки мёртвого царя.
Жилы мраморно лиловы,
Тленом тронуты персты;
Вывернутые ладони
Убедительно пусты.
Он уже свирепым зверем
Не оскалится, не съест.
И толпа стенает «Верим!» –
Верит в бескорыстный жест.
Да сдались нам эти греки! –
Греки русским не указ.
Все как есть уйдём навеки,
Всех на доски кинут нас.
На груди завяжут руки
Немудрёным узелком,
Наши руки, наши муки
Намертво сомкнут замком.
Будто мы с собой кубышку
Прихватили про запас…
А потом захлопнут крышку
И добром помянут нас.
Незабудки
По майскому, по солнечному краюИду один, грущу и не ропщу,
Иду и незабудки собираю,
И слово приворотное ищу.
И вот уже на самой кромке поля,
На срезанном безжалостно краю
Я нахожу родимое до боли
И людям незабудки раздаю.
Когда под колокольные погудки
Меня обманет сумасшедший май,
Любимая, ты вспомни незабудки
И никогда меня не забывай.
Подобно Богу
Человек родился магом,Г.В. Рожкову
Потому что не был Богом
И не цвёл, подобно макам;
Не владел небесным слогом.
Чувствуешь – с какою болью
Лёгкость вещая даётся,
Осенённое любовью,
Слово плачет и смеётся?
Посмотри – с какого боку
Сказанное выйдет складно –
И твори, подобно Богу,
По любви и безоглядно!
Разорванный атом
Себя не сочтя виноватым
В немыслимом всплеске огня,
Разорванный надвое атом
Осколком вонзился в меня!
Потряс небеса и долины,
Метнулся к зелёным полям,
И на две разъял половины,
И перерубил пополам!
Над силами белой и чёрной
Воздал по заслугам уму.
И молнии перст рассечённый
Уже не грозил никому.
Раковина
Я в руки взял её несмело,Инне Панченко-Миль
Омыл волною голубой,
Прислушался, – она запела,
Зарокотала, как прибой.
В спираль закрученная туго
Из нарастающих колец,
Она змеиста и упруга,
Великолепна, наконец.
Соль, перемешанная с желчью,
Со звёздной пылью и песком,
Знамение нечеловечье,
Глашатай в образе морском.
Какое тайное заданье,
Какой пронзительный намёк
С ключом к загадке мирозданья
Нам на крыльце оставил Бог!
Сорвётся стылая звезда
Сорвётся стылая звезда,
Сорвётся лист, сорвётся слово, –
Всё будет завтра, как всегда,
И послезавтра будет снова.
Всё повторится в простоте:
В ночи с гнезда сорвётся птица
И растворится в темноте,
Чтоб никогда не повториться.
Тень волны
И не слышны голоса и шаги,
Или почти не слышны.
Георгий Иванов
С лицом классического мима,
Страдал с весны и до весны:
Неуловима тень волны,
Или почти неуловима.
Беду накликал маринист,
Она была не за горами.
Из преисподней жуткий свист
Взмыл рассекающе: цунами!
Огромней крепостной стены
Волна прошла отнюдь не мимо.
На лицах жителей страны
Неуловима тень волны
Или почти неуловима.
Точка
Рваный век вместился в годы,Годы – в несколько минут.
Годы – гунны, годы – готы,
Скифы тоже тут как тут.
Тьмы сбиваются в мгновенья,
Звенья – в строфы стройных строк.
«Так диктует вдохновенье», –
Говорит провидец Блок.
В райском поле по листочку,
По цветочку буду рвать;
Буду в точку, в точку, в точку
Мысли точные вбивать.
Как темно и одиноко!
Как ничтожен каждый миг!
И чего мне ждать от Блока,
Если сам уже старик?
То не атомная бочка
За околицей гудит...
Как рванёт однажды точка –
Так вселенную родит!
Фосфоресцирующих скоростей,
В клочья разорванных нервов и жил,
Господи правый, разве я жил?
Разве грибниц водородных извне
Счастье в грядущем не грезилось мне;
Разве снаружи – из чёрной дыры
Не приходили страдальцу дары;
Разве я, неблагодарная тварь,
Не унаследовал звёздный тропарь;
Разве в обиде на скудость свою
«Господи, слава тебе» – не пою?
И с моря сенокосный дух
Доносит шторм. А берег кроток.
А берег превратился в слух.
Волна накатит и застонет,
О камень разбивая грудь.
А бакен тонет, тонет, тонет –
Никак не может утонуть.
* * *
Кто грозовой воды испил,
Того желанье не погубит.
Ещё полюбит, кто любил;
Кто не любил, ещё полюбит.
Весна идёт! – и зацвели
Подснежники в оленьих взорах.
Весна идёт! – и журавли
Играют свадьбы на озёрах.
Олень победно вострубил,
Взойдёт заря – журавль вострубит.
Ещё полюбит, кто любил;
Кто не любил, ещё полюбит.
За горизонт свергается звезда.
На русском небе что-то происходит,
Что не происходило никогда.
Пёс смотрит в никуда до одуренья,
Являя сверхъестественное зренье
И, запредельным слухом обостряясь,
Улавливает гибельную связь.
Шерсть на его загривке встала дыбом,
Пасть полыхнула пламенем и дымом.
Поворотясь ко мне, он говорит:
«Галактика соседняя горит…»
Миллениума вкусил.
Вырыли мне сырой отсек,
Когда я упал без сил.
Выходит – я не простой человек,
Выходит – Мафусаил,
Если я жил за веком век,
Пока не упал без сил.
И вот лежу в отсеке сыром,
В расцвете творческих лет,
И думаю: в веке двадцать втором,
Я жив ещё или нет?
По цветочку буду рвать;
Буду в точку, в точку, в точку
Мысли точные вбивать.
Как темно и одиноко!
Как ничтожен каждый миг!
И чего мне ждать от Блока,
Если сам уже старик?
То не атомная бочка
За околицей гудит...
Как рванёт однажды точка –
Так вселенную родит!
Тропарь
На полигоне ревущих страстей,Фосфоресцирующих скоростей,
В клочья разорванных нервов и жил,
Господи правый, разве я жил?
Разве грибниц водородных извне
Счастье в грядущем не грезилось мне;
Разве снаружи – из чёрной дыры
Не приходили страдальцу дары;
Разве я, неблагодарная тварь,
Не унаследовал звёздный тропарь;
Разве в обиде на скудость свою
«Господи, слава тебе» – не пою?
Шторм
Глубинный клёкот, ропот, рокот,И с моря сенокосный дух
Доносит шторм. А берег кроток.
А берег превратился в слух.
Волна накатит и застонет,
О камень разбивая грудь.
А бакен тонет, тонет, тонет –
Никак не может утонуть.
* * *
Кто грозовой воды испил,
Того желанье не погубит.
Ещё полюбит, кто любил;
Кто не любил, ещё полюбит.
Весна идёт! – и зацвели
Подснежники в оленьих взорах.
Весна идёт! – и журавли
Играют свадьбы на озёрах.
Олень победно вострубил,
Взойдёт заря – журавль вострубит.
Ещё полюбит, кто любил;
Кто не любил, ещё полюбит.
В никуда
Мой пёс застыл и смотрит в никуда.За горизонт свергается звезда.
На русском небе что-то происходит,
Что не происходило никогда.
Пёс смотрит в никуда до одуренья,
Являя сверхъестественное зренье
И, запредельным слухом обостряясь,
Улавливает гибельную связь.
Шерсть на его загривке встала дыбом,
Пасть полыхнула пламенем и дымом.
Поворотясь ко мне, он говорит:
«Галактика соседняя горит…»
За веком век
Я честно прожил двадцатый век,Миллениума вкусил.
Вырыли мне сырой отсек,
Когда я упал без сил.
Выходит – я не простой человек,
Выходит – Мафусаил,
Если я жил за веком век,
Пока не упал без сил.
И вот лежу в отсеке сыром,
В расцвете творческих лет,
И думаю: в веке двадцать втором,
Я жив ещё или нет?