После окончания журфака и четырёх лет работы в «МК» меня пригласили в «Комсомольскую правду». И вот утверждение на редколлегии. Большой кабинет, длинный стол, за которым сидят человек десять. И один стул свободный, на который я и сел сгоряча. «Это место главного редактора», – шепнул мне сосед. И тут открылась дверь, вошёл главный редактор, Юрий Петрович Воронов, и в некотором недоумении направился к своему стулу, на котором сидел я.
На работу меня взяли, несмотря на явную попытку превышения полномочий. А для себя я извлёк существенный урок: постарайся не лазить на чужие стулья, нечего тебе там делать.
* * *
В пятнадцать лет я был избран делегатом на комсомольскую конференцию Краснопресненского района, а после конференции, как и полагалось, рассказывал о ней на школьном собрании. На следующий день и.о. завуча, строгая дама неопределённого возраста в мужском пиджаке, попросила меня задержаться после уроков и, когда мы остались одни, произнесла с горечью:
– Не ожидала я от тебя, Костя.
– Что случилось, Наталья Петровна? – встревожился я.
– Ты рассказывал, как на конференции критиковали третьего секретаря райкома.
– Ну да, критиковали…
– Как же ты не понял, что это – закрытая информация?
– Так ведь в большом зале…
– Да, в большом зале, но там собрались избранные, лучшие из лучших, те, кто уже твёрдо стоит на ногах марксистско-ленинской идеологии. А рядовые комсомольцы? Ведь они подумают, что так можно с любым руководителем. Ты понял?
Я понял. С тех пор пользуюсь полузакрытой информацией из полуоткрытых источников. Нынче интернет малость мешает.
А так – ничего.
* * *
Боюсь людей, которые никогда не ошибаются. За их ошибки потом приходится платить особенно дорого.
Не сходится? А всё остальное сходится?
* * *
Согласно аппаратной легенде, в брежневские времена был известен начальник, занимавший высокую представительскую должность, который, приехав на работу к девяти часам и проведя, согласно графику, утреннюю планёрку, вызывал доверенного порученца и садился с ним играть в шашки, изредка отвлекаясь на текущие дела (пионерский слёт поприветствовать, иностранную делегацию встретить в аэропорту). Воспоминания о себе оставил добрые: зла никому не сделал, а многолетнему порученцу, партнёру по шашкам, квартиру на Кутузовском выхлопотал – был порученец многосемейный.
* * *
Разговор в кабинете повыше среднего.
– Ну не могу я приказать, вы что – не понимаете?
– Понимаю. Приказать нельзя, но попросить настоятельно – можно?
Попросить настоятельно всегда можно. Хоть ельцинская демократия на дворе, хоть крепостное право.
* * *
Номенклатура… Производное – номенхалтура. Понятие, которое, к восторгу публики, несколько десятилетий назад озвучил с эстрады конферансье Юрий Тимошенко, кстати, народный артист УССР. Понятие, которое нынче уходит в прошлое. В самом деле – ну, реку не там перекрыли. Ну, автомобиль выпустили, который не заводится. Есть о чём говорить? Это – масштабы?
* * *
Чем отличается новый эффективный менеджер от прежнего матёрого номенклатурщика? Оба – при государственном пироге, но с разных его концов. Эффективный менеджер нашёл способ пристроиться к названному пирогу с того конца, где эффективнее, чем у номенклатурщика, откусывается. Современно получается, технологично. Только вот пирога не прибавляется.
Зато сколько эффективных менеджеров всякого ранга безбедно растворилось в зарубежном пространстве…
* * *
А если оглянуться – кто у нас в красивой жизни толк понимал? Правильно. Конечно же, Остап Бендер. Заветной его мечтой были пятьсот тысяч и возможность пройтись по улицам Рио-де-Жанейро в белых штанах. Не слишком по нынешним меркам. Совсем не слишком. Жадность не была ему свойственна. И уголовный кодекс он чтил. В сущности, был великий комбинатор романтиком и бессребреником. Может, потому великим по сей день и остался. И ни в коем случае не вписался бы он в нынешнюю шоу-элиту. Даже в белых штанах.
* * *
И товарищ Бывалов (Игорь Ильинский, «Волга-Волга»), уж на что бюрократ и начальник, а в нынешнюю эффективно-менеджерскую элиту тоже не вписался бы: говорят, взяток не брал. И к Стрелке (Любовь Орлова) не приставал с недостойными предложениями.
Так обстоит дело – с элитами.
* * *
Ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак. Давняя формулировка, не раз доказывавшая своё структурное совершенство. Решающе важно чувствовать, которое из двух названных воплощений целесообразно на текущий момент, – и своевременно воплотиться. Есть, правда, риск запутаться и остаться в дураках, но какая карьера без риска?
* * *
Но всё-таки есть незыблемые позиции в этом мире бушующем. Меня нельзя снять, потому что меня забыли назначить. Позиция, которую неукоснительно занимал талантливый критик, мой друг Борис Михайлович Поюровский.
* * *
На науку у нас нынче не скупятся, достижения её во всём мире признаны. Вот только надо бы однажды решить, какого масштаба умы и какого объёма средства должны быть направлены для решения закоренелой, едва ли не вековой проблемы. Чтоб в метро, когда что-то объявляют по радио, можно было разобрать хоть одно слово.
* * *
Молодой писатель говорил редактору, напечатавшему в газете его первый рассказ: «Вы усекли у меня художественное начало».
Так всю жизнь и обходился – с усечённым началом. И неплохо обходился. Даже в Союзе писателей чем-то руководил.
* * *
У артиста был слабый голос, не дававший ему шанса на ведущие партии, и ещё у него была должность секретаря партийной организации оперного театра. Он очень любил эту должность и делал всё, чтобы её сохранить, а на однажды прозвучавший бестактный вопрос: «Зачем вам это надо?» – знаете, что ответил? «Там, на сцене, я подпеваю, а здесь, в своём кабинете, пою». И в голосе его прозвучали ноты проникновенно-лирические.
* * *
Известный провинциальный артист удачно сыграл Ленина. Его стали снимать в ленинских фильмах, театр выстраивал под него репертуар. Он был хорошим актёром психологической школы, и личность его всё глубже и глубже проникала в иную личность, всё более растворялась в ней. Да и ладно бы, в конце концов, растворялся не в ком попало. Но однажды на банкете после премьеры артист подошёл к первому секретарю обкома, похлопал его по плечу и произнёс, знакомо картавя: «Мне с вами, батенька, надо бы переговорить. Ведь дела в области обстоят архискверно».
Ну как отделить политику от культуры?
* * *
Диалог двух артистов перед премьерой.
– После спектакля заходи ко мне в гримёрку. Коньяк у меня армянский, пять звёздочек.
– А его звать будем? – Взгляд в сторону чиновника из горкома, пришедшего принимать спектакль.
– Так ведь опять он всё и выпьет.
– Зато с каждой рюмкой он всё либеральнее становится. А у нас там жёсткие реплики. Надо, чтобы проскочили.
– И то правда. Искусство требует жертв. Коньяк-то хороший.
Ещё один штрих к проблеме «художник и власть».
* * *
Я застал время – конец восьмидесятых – начало девяностых, когда мастера культуры ринулись во власть, надеясь преобразовать её взаимоотношения с творческим сообществом на разумных началах. Создатели кинематографических, театральных шедевров становились председателями, депутатами, членами коллегий. От той поры что осталось? Светлая память, пережитое чувство личной причастности, нужности. И ещё: неуютно всё-таки на чужих стульях. Даже если сплошной энтузиазм, а корысти ни капельки.
Опять не сходится...
* * *
На что уж Остап Бендер, а ведь и у него с чужими стульями не сладилось.