Литературная Газета
  • Главная
  • О газете
    • История
    • Редакция
      • Главный редактор
      • Редакционный коллектив
    • Рекламодателям
    • Свежий номер
    • Архив
      • 2025 год
      • 2024 год
      • 2023 год
      • 2022 год
      • 2021 год
      • 2020 год
      • 2019 год
      • 2018 год
      • 2017 год
      • 2016 год
      • 2015 год
      • Старая версия сайта
    • Авторы
    • Контакты
    • Партнеры
  • Темы
    • Литература
      • Интервью
      • Информ. материалы
      • Премии
      • Юбилеи
      • Авторские рубрики
    • Политика
      • Актуально
      • Экспертиза
      • Мир и мы
      • Позиция
      • СВО
    • Общество
      • История
      • Дискуссия
      • Образование
      • Право
      • Гуманитарий
      • Импортозамещение
      • Человек
      • Здоровье
    • Культура
    • Кино и ТВ
      • Премьеры
      • Телеведение
      • Сериалы
      • Pro & Contra
      • Радио
    • Клуб 12 стульев
      • Фельетоны
      • Афоризмы
      • Анекдоты
      • Сатира
    • Фотоглас
    • Мнение
      • Колумнисты
      • Точка зрения
    • Интересное
  • Спецпроекты
    • Библиосфера
      • Рецензии
      • Репортажи
      • Обзоры
    • Многоязыкая лира России
    • Литературный резерв
    • ГИПЕРТЕКСТ
    • Невский проспект
    • Белорусский дневник
    • Станционный смотритель
    • Настоящее Прошлое
    • Уникальные особняки
  • Портфель ЛГ
    • Стихи
    • Проза
    • Проба пера
  • Конкурсы
    • Золотое звено
    • Гипертекст
    • Литературные конкурсы
    • Литературный марафон
  • Подписка
    • Электронная подписка
    • Подписка почта России
    • Управления подпиской
  1. Главная
  2. Статьи
  3. 01 января 2007 г.
Литература

Со всею нежностью земной

01 января 2007

ПОЭЗИЯ

В эти дни три известных поэта отмечают свои юбилеи. 21 апреля исполнилось 60 лет автору и другу «ЛГ» Станиславу Золотцеву, автору многих книг лирических стихов, прошедшему большой путь офицера, морского лётчика, переводчика, поэта. 26 апреля поэту, прозаику, переводчику Николаю Карпову исполняется 75 лет. В его творческом багаже ряд книг стихов и прозы. Его произведения переведены на немецкий и китайский языки, а песню «Едкий дым создаёт уют…» вот уже полвека поют российские геологи, студенты, романтики. В этот же день отмечает своё 70-летие поэт Владимир Фирсов, лауреат Государственной и многих других премий, давний автор «Литературной газеты». Мы сердечно поздравляем юбиляров, желаем им доброго здоровья, вдохновения, новых успехов.

Старший брат

Памяти осетинского поэта
Хазби Калоева

Он мог бы стать мне
старшим братом
И опекал бы, как умел,
Но в танке, пламенем объятом,
Под Курском заживо сгорел;
И озарил окрестность светом,
Что ярче утренней зари;
Он мог бы крупным
стать поэтом, –
Ему ведь было двадцать три…
Я перед памятью склоняюсь
И свет свечи храню в горсти,
И в меру сил своих стараюсь
Его стихи перевести;
Чтоб слов его златая россыпь
Осталась в памяти навек:
Он о войне писал, как взрослый
И умудрённый человек…
И чту я дух его отважный –
Да просияет он в веках –
И сердце, что сгорело дважды:
В горящем танке и в стихах!..

***
С непреходящим интересом
Гляжу на шествие весны:
Зелёный дым восстал над лесом, –
Дубы могучие видны:
У одного, что вырос прямо
И превзойти других сумел,
Я вижу в кроне купол Храма,
Что за века позеленел…

***
Белый лес у ног прилёг,
И лежит, и не шевелится:
За окном, сбивая с ног,
Мчится белая метелица;
За окно не сунешь нос –
Там трещит мороз воинственный.
Стережёт меня мой пёс –
Друг сердечный и единственный…

***
Изнемогая от усердия,
Со всею нежностью земной,
Берёзы – Сёстры Милосердия –
Склонились тихо надо

Люсе
Травой забвения поросший,
Давно поэт сказал слова:
«Не нужно мне жены хорошей, –
Нужна хорошая вдова!
Пусть я заведомо не гений
И на свершенья не горазд –
Она собранье сочинений
Моих посмертное издаст!
И ублажён посмертной славой,
Учуяв, что всего достиг,
Я вознесусь над всей оравой
Земных хулителей своих!
И полон горьких сожалений,
Уйдя за мною в мир иной,
Пускай завидует мне гений,
Что жил с хорошею женой!»

мной.
Я в котловане, под обрывами,
Где высох скудный водоём,
И грежу солнечными сливами,
Что зреют в Рославле моём.
Жара наполнена стрекозами,
И я, уже сморённый, сплю –
И вижу Женщину раскосую,
Что я любил, да и люблю…

Нужна хорошая вдова

 

***
Едва воспрянув ото сна,
Умоюсь чистою слезою:
Ведь жизнь моя сейчас скудна,
Как луг, что выщипан козою;
Но стыдно плакать поутру,
И я унынию перечу:
Рукою слёзы оботру
И выйду радости навстречу!..

***
Я, как швед под Полтавой, бит –
Я талант свой зарыл в быт
И забыл – на каком этапе.
И теперь, вдохновившись враз,
Собираюсь писать рассказ,
Полагая, что дело в шляпе…
Только силы уже не те,
И соро’ка несёт на хвосте
Весть, что думать впрок о могиле.
Да и время теперь не то,
Да и шляпа, как решето, –
В ней вороны гнездо свили…

Босяк
Жизнь прошла, как дождь косой,
Солнцем отблистала.
Голова моя босой
Постепенно стала.
И поскольку это факт,
Видимый, тем паче –
Стану звать себя «босяк»
И никак иначе…

***
Снова ясен и чист небосклон –
Облаков только самая малость:
Над Москвою пролился циклон,
На Рязань ничего не осталось.
И товарищи, и «господа»,
Оценив назидательность мига,
Рассуждают: мол, всё, как всегда, –
Всё столице, провинции – фига!
МОСКВА


Если б заново родиться...
Владимир ФИРСОВ

***
Если б заново родиться,
Знал бы, как состариться…
И страница
За страницей
Жизнь моя листается.
Пролистал её.
И вижу –
Будто вновь увиделось, –
Что всё так же
Ненавижу
То, что ненавиделось.
Я был верен
Нашей вере
Слепо, но уверенно.
И она – по крайней мере! –
Временем проверена.
Кто не грешен?
Я грехами
Выстлал путь мой пройденный.
Не грешил я лишь стихами,
Что слагал о Родине.
Я своей любимой имя
Нёс по жизни бережно.
Не делил любовь с другими,
Шёл одним с ней бережком…
Я листаю жизни повесть
И доволен повестью:
Жил я, как велела совесть,
не мирился с подлостью.
Я ценил мужскую дружбу –
Трудную,
Не скорую.
Знал, что в этой дружбе нужно, –
Другу быть опорою.
Смог я людям
Пригодиться,
Жил
Людским вниманием…
Так что заново родиться
Не горю желанием!

***
В.А. Таболину
Какое счастье –
Дом родной иметь,
Иметь колодец с глубиной земною.
Какое счастье –
Мир запечатлеть,
Пожалованный отчей стороною.
Запечатлеть
Зелёный дым ветлы,
И пар
Над свежеиспечённым хлебом,
И глубину
Распахнутого хлева
С молочным духом сена и весны.
Запечатлеть
Тепло в пустых сенях,
Ребят,
Которым лужи не помеха,
И мужика,
Что думает, как ехать –
То ль на телеге,
То ли на санях.
Весною
Тянет в отчие края,
К тому ж родился я в конце апреля,
когда вода спадала,
Птицы пели –
Все до единой,
Кроме соловья.
Я всякий раз по-новому гляжу
На то, чем жил
И чем живу отныне.
И всё же большей, чем земля,
святыни
На белом свете я не нахожу.
Казалось бы,
Земля везде одна.
Но тянет к той,
Возникшей от порога,
Где ждут меня,
Печалятся немного,
Особенно, когда грядёт весна.
Какое счастье –
Родину иметь,
Где жизни нет без ласки и привета.
Где я вступил
В сороковое лето,
Сумев навек весну запечатлеть!

Два солнца

 

Два солнца каждому дано.
Сумей не проглядеть второе.
Ему за жизненной горою
Дремать до срока
Суждено.
Сумей
В мельканье трудных лет,
Что без конца бегут куда-то,
Не проглядеть его рассвет,
Чтоб не познать
Его заката.
Его восход увидел я
Сквозь жизни малое оконце.
Любимая!
Судьба моя,
Моё второе в мире солнце.
Одно желание в груди:
Пусть будет вечным день восхода.
Свети!
И в непогодь свети,
Как светишь в ясную погоду.
В мельканье дней, в мельканье лет,
В беде и в радости
С годами
Я не растрачу этот свет,
Чтоб ночь
Не встала между нами.
Два солнца
Каждому дано.
Уж так издревле мир устроен:
Одно
Глядит в моё окно
И в душу мне глядит
Второе.

На Родине Есенина

Ещё не поросли тропинки,
Что слышали твои шаги.
И материнскою косынкой
Ещё пестрят березняки.
И говор леса, говор дола,
И говор горлинок в лесах
Зовут тебя к родному дому,
Счастливого или в слезах.
Им всё равно, каким бы ни был, –
Найдут и ласку и привет.
По вечерам играет рыба
И бабочки летят на свет.
И розовеющие кони
В закатном отсвете храпят.
И в голубых туманах тонет
Пугливый голос жеребят.
Всё ждёт тебя.
Всё ждёт, не веря,
Что за тобой уж столько лет,
Как наглухо закрыты двери
На этот самый белый свет.
Ты нам оставил столько сини!
А сам ушёл, как под грозой,
Оставшись
На лице России
Невысыхающей слезой.

***
На всех не угодишь.
И угождать не надо.
Торопится весь мир
хоть что-то да продать.
А мне бы вновь дожить
до молодого сада
И цвет его узреть и завязь увидать.
И к будущим плодам,
Что крепко завязались,
Я нежно прикоснусь,
Узрев грядущий плод.
И сердце, что живёт,
не ведая про зависть,
От зависти людской
немного отдохнёт.
МОСКВА


Неопалимое крыло
Станислав ЗОЛОТЦЕВ


Заполярное эхо

 

И ровно тридцать лет прошло.
И добрых, и недобрых лет...
Так что же на душе светло –
как будто в Арктике рассвет?
И лебедь, взятый на прицел,
не скошен пулей наповал?
И заполярный офицер
во мне нисколько не увял?

Неопалимым бьёт крылом
моя опальная душа,
и сердце рвётся напролом,
и жизнь – безумно хороша…

Соколиная баллада

 

Над белой тундрой, над седой губою,
над сонмищем немеряного льда
звенели огнедышащие крылья,
бурили высь турбины и винты.
И взором соколиным эскадрилья
границу озирала с высоты.

Но я совсем не соколом былинным
с аэродрома плёлся и входил
в гостиницу, где в крошках нафталина
давно скучал парадный мой мундир.
Ревущей высью выжатый, усталый,
я лез в его суконный холодок
и трясся на попутке в ближний, старый
бревенчатый районный городок.

Там тёплый дым
над каждым вьётся домом,
В резных узорах – каждое окно
улыбчиво к приезжему любому.
Но мне тогда светило лишь одно.
Я по крыльцу ступал из вязкой стужи
и замирал, внезапно обнаружив
себя среди особой тишины,
где чистый запах домотканых кружев
мешался с хмарью тиса и сосны.

В той комнате –
что правильно светлицей
в былые величалась бы века –
некрашеные пели половицы
под древней пестротой половика.
В то средоточье света и отрады
усталость и простуженность свою
вносил я и мешком тяжёлым падал
на красную дубовую скамью.

И женщина, забыв тетрадей стопку
на скатерти камчатой, кружевной,
ко мне спешила радостно и робко
и тихо наклонялась надо мной.
И говорила, гладя позолоту
на якоре с плетёною каймой:
– Ну, что ты нынче пасмурный,
ну, что ты,
ну, что же ты, ну, здравствуй,
сокол мой!

И слово «сокол» в северном, округлом
и окающем женском говорке
мне пело о крыле моём упругом
и просыпалась мощь в моей руке.
И острый, словно свежая осока,
полночный шёпот веру мне дарил,
что я и впрямь –
слегка уставший сокол,
в котором дух над плотью воспарил.
И до утра, пока последней змейкой
не уползала с улицы метель,
висела рядом с белою шубейкой
колючая моряцкая шинель.
Давно я не ношу её...
Иная
пора настала сердцу и уму.
Спроси: к чему я это вспоминаю?
Да только лишь, наверно, потому,
что ни любить,
ни жить не смог я выше,
чем той, уже далёкою зимой.
И столько нежных слов
от женщин слышал,
А помню только эти:
«Сокол мой!»

Продолжение жизни

 

Никого не кляну, никого не виню.
Сам виновен
в каждой рытвине, в каждом зигзаге
удач и потерь.
Озорством, удальством и метельным кипением
крови
жизнь моя начиналась...
И нынче – всё та же метель...

Вот и вся моя жизнь:
беспрерывное самосожженье
на костре вдохновенья.
И – старость с пустою сумой.
Вот и вся... И прошла.
И осталось – её продолженье.
Дай-то Бог, чтоб оно
стало радостней жизни самой...

* * *
Жизнь – сплошная крестословица
и великое кочевье...
Всё Историей становится,
что зовётся повседневьем.
И о чём бы мы ни спорили,
что бы мы ни натворили,
всё становится Историей –
в Древнем Риме ли, в Твери ли...

Никому не поздоровится,
кто об этом позабудет:
всё Историей становится,
даже снадобье в простуде.
И от этого зависима
вся История, всей сутью,
со сверкающими высями
и с помоечною жутью.

От горилки до сливовицы,
от гориллы до профессора –
всё Историей становится,
что и горестно, и весело.
И державные застолия,
и сухарь в собачьей будке –
всё становится Историей
и с большой, и с малой буквы.

От Камчатки до Эстонии,
от зачатья до распятия –
всё становится Историей...
Таково её заклятие.

Глубина...

Зима. Райцентр. В стенах библиотеки
звучат стихи. В селе гостит поэт.
Все в шубах и в пальто. Отрублен свет
за неуплату. Газа – тоже нет
и не было... И в 21-м веке,
как в маете послевоенных лет,
зал – лампой керосиновой согрет...
Глубинная районная столица
в лице совсем не современных лиц
поэзии внимает... Что за лица! –
пред ними вправду можно падать ниц,
по крайней мере, с них писать иконы:
ни тени гнева или же укора
не сыщется в глубинах этих глаз
за нищету, что просадила колом
библиотеку, и музей, и школу,
за то, что униженьем и разором
почти уже раздавлены сейчас
те, кто спасает каждый день для нас
духовный свет –
чтоб мёртвой Атлантидой
не стала нашей жизни глубина.
...Вот этим светом, им – а не обидой
читалка зимним вечером полна
в селе районном. Тихим русским светом...
Ты, может, скажешь: вымысел поэта, –
тогда библиотекарей спроси,
учителей, музейщиков... Ведь это – последние святые на Руси.


Мой последний полёт

В растворённые окна влетает
ветер слабый,
в запах кожаных курток
внося морской раствор.
На фуражках беловерхих
поблёскивают «крабы»,
и сентябрь им вторит
латунною листвой.
О земном, о дневном говоря и балагуря,
ожидает приказа небесный экипаж.
Мой последний полёт!
Ни в какой житейской буре
не сметёт тебя память
в пылящийся багаж.
Пусть на вечность похожи
мгновения подъёма,
и покроет винты ледяная скорлупа,
но короче уже расстояние до дома,
чем до лётного поля бетонная тропа...
А в гостинице блещет литыми якорями
мой мундир ненадёванный,
сшитый на заказ.
За горами – тайга, и зима не за горами,
и по курсу лежит увольнение в запас.
Память – странная женщина...
Быстро почему-то
растеряет она все обидные часы
и оставит лишь эти высокие минуты
в ожиданье приказа у взлётной полосы.
И горит под крылами
земли волшебный профиль,
И за всю свою жизнь
ничего мы не сравним
с этим кратким глотком
обжигающего кофе
и с последней затяжкой
перед вылетом ночным!
ПСКОВ

 

Вот и вся моя жизнь:
от избы в заповедной глубинке
до московских высот – и обратно,
опять в глубину
древнерусского края,
родного до малой росинки –
словно рыба ко дну.
И судьбу я ничуть не кляну.
Дышало время холодом калёным,
петляло солнце рыжею лисой.
А я носил моряцкие погоны
с весёлой голубою полосой.
Но полосой отнюдь не голубою
была судьба прочерчена тогда...
...А ровно тридцать лет назад
мне было ровно тридцать лет.
И я с надеждою в глазах
встречал арктический рассвет.
Дымилась тундра. Таял лёд.
Крылами белый лебедь бил.
А я над морем шёл в полёт.
И – весел был. И – молод был.

Обсудить в группе Telegram

Николай Карпов

Подробнее об авторе

Быть в курсе

Подпишитесь на обновления материалов сайта lgz.ru на ваш электронный ящик.

  • Эхо высоты

    09.05.2025
  • Мы дали салют!

    09.05.2025
  • «В тот день, когда окончилась война...»

    09.05.2025
  • Одолеть бармалеево войско

    08.05.2025
  • Разница между истинным и ложным

    08.05.2025
  • Путешествия шеститомника

    1961 голосов
  • Голос совести

    1468 голосов
  • Русская поэзия обязана провинции

    1346 голосов
  • Молчанию небес наперекор

    973 голосов
  • Бедный, бедный Уильям

    902 голосов
Литературная Газета
«Литературная газета» – старейшее периодическое издание России. В январе 2020 года мы отметили 190-летний юбилей газеты. Сегодня трудно себе представить историю русской литературы и журналистики без этого издания. Начиная со времен Пушкина и до наших дней «ЛГ» публикует лучших отечественных и зарубежных писателей и публицистов, поднимает самые острые вопросы, касающиеся искусства и жизни в целом.

# ТЕНДЕНЦИИ

Книги Фестиваль Театр Премьера Дата Книжный ряд Интервью Событие Сериал Утрата Новости Театральная площадь Фильм Поэзия Калмыкии ЛГ рейтинг
© «Литературная газета», 2007–2025
Создание и поддержка сайта - PWEB.ru
  • О газете
  • Рекламодателям
  • Подписка
  • Контакты
ВКонтакте Telegram YouTube RSS