Многочисленная актёрская братия звала его «Дядя Ваня». Хотя возраст вполне позволял называть дедушкой. А ещё вернее – патриархом нашего кино. За плечами у этого человека было более полутора сотен ролей - больших и маленьких. Среди которых нет, наверное, ни одной, где он не был бы узнаваем сразу, с первого мгновения…
Иван Петрович Рыжов, народный артист РСФСР, один из самых любимых и воистину народных артистов. ему исполнилось бы 95. Последние свои годы он доживал в маленькой двухкомнатной квартире у метро «Аэропорт». Почти не выходил на улицу. Связью с нынешней, мало понятной ему жизнью был телевизор. Былое напоминало о себе фотографиями, старыми афишами, пожелтевшими письмах поклонников, тетрадками, в которых были записаны давно произнесённые с экрана тексты.
Моё знакомство с Иваном Петровичем продолжалось более двух лет. Впервые попал к нему домой накануне Нового 2002 года. На тесноватой кухне, в «тёплой компании» с большим фаянсовым чайником, мы проговорили больше часа. Баранки и печенье на столе как-то незаметно скрылись под ворохом фотографий. Старых, чёрно-белых. По большей части – с кадрами из кинофильмов, которые видела вся огромная страна. А в моём кабинете на книжной полке с того дня поселилось фото его самого: характерный нос картошкой, улыбающиеся в хитроватом прищуре светлые глаза. Белые, словно бы нимб над головой, волосы. Взглянешь - так и напрашивается сравнение с мудрецом Сократом…
- Вот подожди, Володя, доживу до ста, тогда и возьмемся за мемуары,- говорил тогда, прощаясь, дядя Ваня. - А сейчас – чего бумагу зря изводить?
Восемь лет не дожил до ста Иван Петрович. Родившийся в том самом, крепко усвоенном из прежних учебников истории, девятьсот тринадцатом. Практически забытый ещё при жизни. Ещё одна большая, яркая и талантливая жизнь, положенная на алтарь отечественной культуры и еще одно проявление нравственной амнезии, которой в тяжелой форме мы болеем сегодня. Он, правда, просил тогда никого не упрекать. Не высказывал обид ни на государство, которому служил, ни на коллег, с которыми дружил. До боли обидно за него было мне.
Хорошо помню, как в былые времена в гастрольное объединение «Госконцерт», из-за рубежа приходили толстые пакеты документов, предварявших выступления иностранных исполнителей. В них, зачастую, указывалось, что артист, направляющийся к нам на гастроли, имеет статус - «национальное достояние». И далеко не всегда это были общеизвестные «мегазвёзды». Но государство, которому они отдали свой талант, представляло их именно так. Списки наших «национальных достояний», прозябающих на задворках новоявленного рынка, сродни спискам репрессированных, получающих подаяние «по остаточному принципу»…
Шумят в Сочи ежегодные «Кинотавры», льется рекой кубанское вино в Анапе на «Киношоках», многотысячные банкеты венчают наплодившиеся в неимоверном количестве «форумы» кино, где под строем телекамер и фейерверком фотовспышек обнимаясь и целуясь, вручают призы друг другу новоявленные дивы, а также секс-символы. Правда, зачастую складывается впечатление, что им до сих пор неизвестно (во ВГИКе на лекциях по истории нашего кинематографа недопреподали?), что под звездными фестивальными дорожками – не пустое место. Под ними - многолетний культурный слой, который создавали повседневным тяжелым трудом сотни выдающихся мастеров. Тех, кому доступ на эти дорожки давно закрыт.
- Появился я на свет божий в аккурат на Татьянин день, 25 января, - рассказывал Иван Петрович. - Спасибо, конечно, тем, кто «родил» меня 25 декабря (а мы только перед тем обсуждали досадную ошибку – неправильно указанный день рождения артиста на одном из киносайтов) за лишний «подаренный» месяц. Но мне лишнего не надо. Своего – ого-го как хватает… Не только года, но и каждый новый прожитый день –моё богатство. И нет ни одного из них, что я бы согласился вычеркнуть из жизни. Даже самый страшный, самый тяжелый…
А один из таких был как раз совсем недавно: 25 марта 2003, почти ровно за год до его кончины, ушла из жизни Нина Петровна.
– С Ниночкой мы прожили душа в душу шестьдесят лет. Наверное, все на свете свадьбы, из тех, что бывают – от бумажной до бриллиантовой – отметили…Она ведь и вправду для меня была дороже любого бриллианта. Чувствую порой, что я душу свою вместе с ней похоронил…
Тут Дядя Ваня надолго замолк и устремился невидящим взглядом в заиндевевшее окно. Потом, понемногу придя в себя, продолжил:
- Нет, конечно, есть дочка Татьянка, зять Леня и Лёшка, внук. Слава Богу, не забывают, хоть и заняты, понятно. У всех свои заботы, работа… У Тани она очень интересная. Тоже пошла в кино: звукорежиссер на «Ералаше». Работает на моей родной киностудии Горького. Когда-то она называлась «Союздетфильм». Там началось кино и для меня. Свою первую роль сыграл в 26 лет - есаула Сороку у режиссеров Матвея Володарского и Николая Красия. Был такой фильм «Кубанцы». Мне это далось легко, потому что сам – деревенский, но московской закваски,- хитро улыбался Иван Петрович. Была такая деревня, тут неподалеку, Зеленая Слобода называлась. Относилась к Московской губернии. До поступления в училище при Московском театре Революции , попробовал крестьянского хлебушка. Так что, лошадь, упряжь и всё прочее, мне было знакомо не по студийным этюдам. Потом война, эвакуация в Таджикистан, в Сталинабад. Так тогда Душанбе назывался… Война войной, а кино все равно снимали. Мне довелось даже в сказке тогда сыграть, в «Кощее Бессмертном», у самого Александра Роу. Вместе с Сергеем Столяровым. Во - актерище был! После войны жили на улице Чехова, рядом с Пушкинской площадью. Как раз там, где - «Известия». Комнатка в коммуналке, с нами еще восемь семей. В общем – не соскучишься… Тут тебе и характеры, тут тебе и трагедии и комедии… Публика после войны собралась самая разная, была даже своя пара сумасшедших. Так что, было на что посмотреть, чему для профессии поучиться. А жили всё-таки, хоть бедно, но весело. В такой страшной войне победили… Всё казалось впереди сказочным и радужным, хоть и на продовольственных карточках еле перебивались. Помню – все время хотелось есть. И работать… В то время на всю страну гремели имена ушедших уже теперь артистов, моих товарищей - Крючкова Николая, Меркурьева Василия, Чиркова, Алейникова, Андреева, Жарова. Ну, и Любовь Орлова, конечно, Утёсов Леонид … После «Тихого Дона» и роли Григория Мелехова прямо-таки живой легендой стал мой закадычный друг Петя Глебов. Нет его уже. Вот недавно летом схоронили и мою соседку по подъезду Любу Соколову. Была младше меня лет на десять. Дружили мы с ней, помогали друг другу, чем могли. Иван Шутов тоже рядом жил… Болел. Зашел его проведать. Посидели, поговорили. Пообещал ещё вечером зайти. Пришёл, а мне: всё, нет больше Вани. Да… Повыкосило моих друзей-товарищей. Вот, только с карточек и смотрят на меня …
Он снова помолчал, а потом горько пошутил:
- Плохо, наверно, так долго заживаться, как думаешь?…
Чтобы хоть как-то уйти к разговору менее печальному, я, как мне казалось, незаметно (хотя – какое уж там?) сменил тему.
- Дядя Ваня, а как попали к Шукшину на «Калину красную»?
- Как-как?.. Я никогда сам по студиям не бегал, режиссёров за рукав не хватал. Мы с Васей, помню, как-то, встретились, маленько выпили, поговорили… Он в начале шестидесятых только-только начал сам снимать. И тогда как раз готовился к картине «Живёт такой парень». Была там такая роль – завнефтебазой. Той самой, где Пашка Колокольников, он же - Леня Куравлёв, подвиг свой совершал на загоревшейся машине… Слышал, серьезно болел он. Инсульт что ли?.. (Он посмотрел на меня внимательно, словно бы ожидая, что «всё на свете знающий» журналист, развеет досужие, как ему хотелось верить, слухи о болезни своего коллеги. Я было произнёс что-то дежурно-ободряющее. Мол, ничего - выкарабкается…)
– Жалко, совсем ещё молодой, - снова внимательно заглянув в глаза, вздохнул Иван Петрович,- так и охотится, будь она неладна, эта зараза за вашим братом молодежью (так он привык звать всех, кто родился хотя бы на десять лет позже него) – инсульты, инфаркты...
Потом, опять помолчав, всё же оживился:
- После этой картины, мы с Василь Макарычем, крепко задружили. Я мно-о-огое перечитал у него, тогда ещё не изданного… Его «чудики» - это ж целый клад характеров! Какой же он был наблюдательный! Прям, любая ниточка, шнурок и гвоздик у Васи на своём месте в рассказах. А язык!.. До сих пор перечитываю и даже в свои годы что-то новое открываю. Да, худющий и росточку не ахти, а глыба был человек. Кремень. Такие раз в сто лет появляются. И уходят так рано. Вон и Леня Филатов – молодой же еще совсем… Пятьдесят шесть – жить да работать… А Саша Дудоладов - твой друг? Он же нас, помню, и познакомил. Для меня сценарий, ты знаешь, написал. Первую главную роль мне подарил на восьмидесятом году. Картина называлась «Дедушка хороший, но… не говорит, куда спрятал деньги». Уж больно он мне Васю Шукшина напоминал. Всего-то было - сорок четыре. Никак не могу понять – ну почему этим людям такой короткий век отпущен?! Прямо, горят один за другим, как порох. Не дай Бог хоронить друзей! А уж тех, кто вдвое моложе тебя…
В сердцах он хлопнул рукой по столу, заваленному фотографиями, на которых было запечатлено множество тех самых ушедших друзей.
- Так вот, на «Калину красную» мне не надо было попадать, - ещё с остатками горечи в голосе продолжал Дядя Ваня. – Я уже знал, что специально для меня в сценарии роль отца Любы написана. А вот слова про бухгалтера и колчаковцев – это уже всё по ходу съемки добавилось… Шукшин любил в эпизодах «неожиданки», как он их называл. А потом, почти через десять лет, в «Печках-лавочках», тоже много напридумывали по ходу. Жора Бурков, покойный, всех веселил. Смеялись много, помню, хоть проводник мой там по роли уж больно серьезный был, прям до придурковатости. Попадались и такие, ещё Сталиным перепуганные, сам видел…
Я слушал характерный глуховатый говорок Дяди Вани, смотрел на него и ловил себя на мысли, что сама по себе отпала нужда в «гениальном» журналистском вопросе-штампе: откуда, мол, такая достоверность на экране и в чем секрет потрясающей органичности - даже в маленьких, эпизодических ролях, которых у него десятки и десятки? А заодно сумел понять и тех режиссёров, что в условиях жесткого съёмочного графика, ради одного эпизода в своих картинах, месяцами ждали Ивана Петровича. Не случайно же кинокритики, не сговариваясь, в один голос называли его «шукшинским актёром». И недаром сам Василий Макарович утверждал: «Рыжов, как никто другой, органичен манере своего народа». Но ждали создатели картин Ивана Петровича не только из-за его уникальной органики, «жизненности». Появление Рыжова в группе всегда было, как теперь говорится, знаковым событием. Он становился камертоном, по которому настраивался творческий процесс. Для коллег-артистов, особенно, для тех, кто помоложе, появлялась прекрасная возможность посмотреть и поучиться. И актерству, и мудрости, и человечности. И сопоставить свои навыки с его умением. Чтобы, что называется - привстав на цыпочки, подтянуться и не «проиграть» в кадре. Поэтому, наверное, мало кого столь единодушно искренне любили в киношном мире, давно не страдающем избытком пиетета. Отсюда и уважительное - Дядя Ваня… Актеров с именем Иван в России – десятки. Но скажешь было - Дядя Ваня – и все знали, о ком речь. И сразу теплели лица…
Кажется, что он попал в кадр прямо с улицы, или из соседнего двора. Мне лично доводилось слышать из уст зрителей, что Рыжов - не профессиональный артист, а человек из народа, которого просто часто снимают в кино. Это ли не высшая оценка для актёра? И многие ли «великие» за всю свою жизнь таковой были удостоены? А ведь при всей этой обезоруживающей внешней «простоте», сказать, что Иван Петрович с младых ногтей был яростный книгочей – значит, ничего не сказать. Хотя особых «академиев», если не считать рабфаковскую «театралку» при театре Революции, не заканчивал. Но, как уверяют знавшие его близко - такого ненасытного «читаку», как он, не встречали.
- Всю классику, не говоря уже о сказках, я впервые услышала из его уст, - рассказывала, заехавшая проведать отца, Татьяна Рыжова. - У нас чтение вслух было настоящим семейным обрядом. Я его дома вообще не помню без книги или газеты в руках…
Вот так я и подобрался к ответу на загадку, для многих актёров остающуюся неразрешимой пожизненно.
- Здесь – все секреты, - бережно гладил книжный переплет Иван Петрович. - В книгах тебе и мудрость и истинность. Те, которые и надо постигать, не лениться. День за днём, как «Отче наш». Чтоб потом - не наигрывать! Не переношу этого ни в жизни, ни в кино. Вот, бывало, разговариваешь с кем-то на съемочной площадке: как водится, про семью, про детей. Глядишь - человек, как человек. Говорит нормально, глаза живые… Команда – «Мотор!» - и всё, понеслась… Как подменили! Начинает наигрывать… Именно – не играть, а на-и-гры-вать! И где он таких видел? Кто в жизни так разговаривает? Бес его знает… Режиссер – бедолага, бывало, бьётся-бьётся, потом плюнет… Простаивает вся группа, натура уходит… Много-то дублей не напереигрываешь… Смех да и только!
Теперь крепко «веселит» телевизор, - продолжал дядя Ваня. - Смотрел тут предвыборные дебаты – ну всё прямо все по Зощенко. Столько нового узнал про наших избранников народа, когда они друг друга «разоблачали» под присмотром этого Шустера. Да если хоть половина - правда из того, что они нарассказывали друг про дружку, их не то что в Думу, на порог приличного дома пускать нельзя! Закончили, помои свои стряхнули - и генералы и гражданские - руки пожали друг другу и пошли за нас думать. А мы в их помоях снова остались на четыре года. Такой грязи наболтали, до следующих выборов не дожить, не разгрести… Стыдно… Вот и в кино сейчас свои «дебаты». Мельтешня какая-то сплошная… Десяток одних и тех же, как политиков. Только переодеваются чаще. Кто больше перестрелял, денег у других отнял – тот и победил в дебатах, тот и характер. Как будто один и тот же пишет все это под копирку. Что, на этом теперь вся жизнь заклинилась? Ей, Богу, не думал, что доживу до такого! Не успеешь приглядеться, что за человек, запомнить, как звали, глядишь – самого, как это сейчас говорят – «замочили»! Только и видишь - подошвы перпендикулярные асфальту… Бегают, суетятся, лупят друг дружку без разбору, по десятку машин палят-взрывают. Впечатление такое, что умом все тронулись. Первыми – те, кто снимает, следом за ними – те, кто смотрит…
Вон у Шукшина в «Калине красной» - тоже не ангелы. И тюрьма там, и горе, и душегубство. Но картина всё равно - про людей, а не про деньги. Вспомни, как Егор плакал по матери в лесу, боялся со стриженой головой на глаза появиться. А тут - взгляд человеческий за весь фильм не увидишь. А в картине у Шепитько Ларисы покойной, в «Восхождении», которую она «Сотникову» Василя Быкова сняла - какие там у актёра Плотникова Бориса глаза были! Начальники из ЦК, помню, вусмерть перепугались. Христа показывают! А потом гляжу – он уже Борменталь в «Собачьем сердце» с Евстигнеевым… Вот актер! И где он? Сколько раз в день по телевизору мозолят глаза эти «свистстящие», «блестящие» и прочие - «деепричастные» (так Иван Петрович «величал» невероятно расплодившиеся за последние годы а-ля «рашен спайс-гёрлз» группы). А литдраму наши теленачальники похерили… Где спектакли, где классика, русский язык, тот что был у Андронникова, Лихачёва? Ведь как разговаривают сейчас из этого чертова «ящика»! Отроду был русским, всю жизнь в Москве прожил, но своего русского кино теперь не понимаю. Хоть переводчика нанимай. Киллеры, бумеры - это что по-новому, шурины, девери?- смеялся Рыжов. – Я, ей Богу, у артистов наших - мужиков напильника в руках или рубанка уже лет пятнадцать в кино не видел. Все бегают с этими «пукалками», сплошные страсти-мордасти, стрелки-перестрелки… Кто больше народу напугает, тот и призы получает. За лучший художественный фильм, говорят. Одно убожество там, а не художество! Где оно там, их художество - убей, никак не разгляжу. Может, ты помоложе, мне старому дураку подскажешь?- смущал меня дядя Ваня…
Ивану Петровичу мне, увы, уже нечего подсказать … Жизнь наша в последние десятилетия хоть и вправду - сплошное «криминальное чтиво», но всё равно на экране она куда безобразнее, чудовищнее, страшнее. И оттого, наверное, так мало было понятно это сплошное доморощенное «тарантино» даже столь мудрому человеку. А ведь повидал в своей жизни Иван Петрович и знал про неё столько – дай Бог хоть половину этого тем, кто сегодня других с экранов учит! Всем же, стремящимся в кинематограф, мне хочется повторить его слова: «Читайте, читайте и читайте!» Может быть, лишний раз, подержав в руках книжку, уже не захочется столь часто хвататься за «пукалки»?...
Стоит отметить, что с горечью говоря о нынешнем нашем кино в целом, Дядя Ваня, искренне радовался появлению интересных молодых ребят - актёров и режиссёров. Хвалил Рогожкина, Лебедева, Сухорукова, Миронова, из тех, кто постарше – Гармаша, Чиндяйкина, Ильина. На них, говорил, вся надежда. На их фильмы - про человека, а не про его, разлитую по земле, кровь…
Уже собираясь уходить (помощница по дому – добрая душа, не раз подавала знаки, что Дядя Ваня явно подустал и ему пора бы прилечь), понял, что, видимо, не справлюсь с изначальной задачей. В нашем царстве-государстве, где начальники всех калибров и мастей в поте лица день и ночь создают для самих себя свою, только им понятную, рыночную экономику, я в который раз увидел, услышал, как свой век доживают, по сути выброшенные из неё, наши кумиры. Те, кого носили на руках и считали «лицами нации». Которых страны, считающие себя цивилизованными, называют своим «национальным достоянием». Тех, кого среди миллионов других людей насильно посадили в начале девяностых за игорный стол и заставили играть с профессиональными «каталами», по тем правилам которые «каталы» и определяли. А крапленые карты сдавал, знавший «прикуп» ныне здравствующий пенсионер из Барвихи, пожизненный обладатель личного транспорта - многомиллионного «авиаборта»… Руки чесались «расчехлить перо» и навешать по полной всем этим «каталам» с Рублевки, самокормящимся творческим союзам, меднолобым бессовестным клеркам, что распоряжаются бюджетом и его обглоданной депутатами «социалкой». Напомнить, как, буквально, по рублю собирали актёры на гроб великому национальному комику Сергею Филиппову, как по-нищенски доживал свои последние годы народный артист Георгий Вицин, как вскладчину хоронили последнего из великой гайдаевской троицы… И много такого, что нормальное человеческое сознание просто отказывается понимать.
Задремавшую совесть киногенералов и наших преуспевающих «звёзд» так хотелось побеспокоить в конце-концов! Чтоб про гуманизм свой и любовь к простым людям, неустанно декларируемые с экранов, вспомнили… Но злости и необходимого для этого запала, чувствовал - не было. Наверное, их погасило добро, обретённое в доме, из которого так не хотелось уходить. Шел к метро «Аэропорт», наступая на хрусткие ледышки и всё яснее понимал, что аскетичная и далеко не изобильная жизнь поистине народного актера Ивана Петровича Рыжова, к которой мне посчастливилось прикоснуться, (как же жаль, что это не случилось намного раньше!) была во сто крат богаче и достойнее «крутого бытия» и тех – с «пукалками», и тех – с «мигалками», и ещё многих других, сильно повредившихся головой о наши «карусельные» годы. Действительно – прости их Господи, ибо не ведают, что творят, как сказал на прощанье Дядя Ваня… Они, к их личному горю, принимаемому за вырванное зубами счастье - так и проживут своей «успешной жизнью», даже не подозревая, что есть в мире то, что никакими золотовалютными запасами не измеряется. Такая вот, к примеру, долгая, чистая, и достойная жизнь… Когда ни за один прожитый год не стыдно и нет ни единого дня, который хочешь вымарать из судьбы. А на закате у неё было самое дорогое человеческое обретение – искреннее уважение и любовь людей, пусть даже немногих, за труд, доброту и талант. И ещё награда – «корона» мудреца, из белых, словно январский снег, волос. Как у Сократа…