Кажется, что домашний телефон скоро разорвётся от боли и тревоги.
Информация поступает, как с поля боя. В разных городах власти перестали компенсировать театрам расходы на «коммуналку»: у одного ТЮЗа недавно отключили свет и воду за неуплату, в другом театре арестовали банковские счета за долги, не могут купить клея для декораций, коврика в спектакль…
Кто-то рассказал, что в одном городе актрисы выходят в премьере на сцену в собственных туалетах – шить не на что. А в некоторых труппах и сами премьеры перестали репетировать. И все напуганы возможными грядущими сокращениями. Это как минимум. Есть предчувствия и куда более страшного…
Вспоминаю сравнительно давний разговор с мурманским губернатором, который сказал: «Вот вы ратуете за театры, актёрам-де надо повысить зарплату… А что если в городе остановятся троллейбусы? Перестанут отапливаться дома? Закроются детские сады и школы?»
Выбирать здесь действительно не приходится. Но и представить себе большой российский город без театра, по-моему, невозможно.
В последние два десятилетия у нас впервые за долгие годы происходил действительный рост числа театров. Впервые после жёстко централизованных с государственной монополией на театральное дело времён по всей стране стали открываться и работать новые сценические организмы. Невиданным всплеском была, например, отмечена театральная жизнь Подмосковья. Профессиональные, постоянно действующие труппы появились в Сергиевом Посаде, в Дмитрове, в Серпухове, открылись «храмы Мельпомены» в Реутове, Балашихе, Долгопрудном, а в таких райцентрах, как Лобня, Мытищи, Истра, их стало даже не по одному. И у всех у них нашлись свои зрители, все они оказались востребованными, необходимыми. Неужели же у этой сказочно прекрасной истории будет трагический конец?!
Один из раздавшихся у меня тревожных звонков был именно из Истры, от руководителя тамошнего Молодёжного театра Алексея Губина. Они проделали долгий и трудный путь от народного театра до муниципального. Теперь у них – репертуар, исполнители, сделавшие актёрство своей профессией, а главное – свой устойчивый круг поклонников, главным образом, из той возрастной категории, которая заявлена самим названием. Город дал им помещение, шесть штатных единиц. Но в новых условиях возникла серьёзная угроза возвращения в прежний самодеятельный статус. Простите за сравнение, но ведь это всё равно, что ребёнка запихать обратно в материнскую утробу. Напоминаю, это Истра, возможности проведения «культурного досуга» у молодёжи здешней не так уж многообразны. И чего стоят в этом свете все эти высокие разговоры о борьбе за духовное здоровье нации…
Общеизвестно, что в современной России ни на каких других меценатов, кроме государства, стационарным театрам в 99 случаях из 100 рассчитывать не приходится. И без государственной поддержки им просто не выжить. А в качестве альтернативы имеется не нуждающаяся в помощи свыше антреприза, – с такими её отличительными признаками, как минимум участников, голая сцена и нижайший за редчайшими исключениями художественный уровень и драматургии, и режиссуры – на которую хотя все ещё ходят (главным образом затем, чтоб увидеть воочию раскрученные при помощи ТВ медийные лица), но иначе как халтурой в народе не называют. На этот же в столице зародившийся путь выталкивает сейчас социальная, экономическая ситуация и репертуарные театры в провинции. Те пока держатся из последних сил: стараются сохранить интеллигенцию и молодёжь в зрительных залах, не повышать цены на билеты, ставят классику, до сих пор полагают содержательность и нравственность – вот ведь какие немодные, отставшие от жизни! – главными качествами профессионального искусства. Вопрос один: надолго ли их ещё хватит?
Начавшееся реформирование театрального дела, согласно которому отныне предлагаются на выбор три различные организационные модели существования, пока обернулось лишь одним – стремлением государства в лице его нынешних чиновников сбросить с бюджета содержание театров, избавиться по отношению к ним от всяческой ответственности, выкинуть из Ноева ковчега современности всех «нечистых», для рынка бесполезных.
Спасибо, самые крупные, академические, театры из-под удара вывели, оставили на федеральном бюджете. Но большинство областных, не говоря уже о городских, все детские остались у нас на региональном обеспечении, то есть теперь уже на самом что ни на есть остаточном.
Стоит ли упоминать о том, что многие регионы у нас нищие, дотационные и, когда иные губернаторы шьют свой тришкин кафтан, на то, чтобы помочь театру с оплатой света и воды, денег у них не хватает. А есть ещё и такая вещь, как проблема приоритетов. Далеко не в одном городе, где театры буквально задыхаются, словно рыбы, выброшенные на берег, – сама вижу: стадионы и бассейны вовсю строятся, а главные улицы богато украшаются, сейчас это модно, бессмысленными и уродливыми скульптурами.
Как ни парадоксально на первый взгляд это выглядит, но обратной стороной медали с унижающей профессию нищетой вдруг оказались ненасытная алчность, коррупция и попросту тривиальное воровство нынешних чиновников от культуры, а также всякого рода культур-менеджеров, интендантов, примазавшихся к искусству, – дорвались! – о чём свидетельствуют словно бы по команде возникшие в последнее время судебные расследования в ряде самых главных столичных театров, получивших изрядные деньги на ремонт и реконструкцию, которые испарились неизвестно куда.
Театры медленно, но верно теряют свой престиж в обществе. Лучшая творческая, талантливая молодёжь теперь выбирает бизнес, юриспруденцию или «государеву службу» – в театр они не идут по примеру сына золотопромышленного фабриканта Алексеева и успешного драматурга Немировича, пришедших 110 лет назад к созданию МХТ. Даже молодые театральные режиссёры сплошь и рядом сегодня стараются по основной профессии постоянно не работать, всё активнее они вторгаются в сферы куда более денежные и резонансные: кино, ТВ. Что уж говорить о том, чтобы уезжать и жить в провинции – в лучшем случае приехал, поставил и уехал. Да и новое поколение артистов предпочитает, скорее, съёмные углы и отсутствие постоянной службы в Москве, чем налаженный быт и перспективное творчество на периферии: там ведь не мелькнёшь в сериале, не попадёшь в озвучку, не покривляешься в рекламе, а значит, и не получишь шанса на всенародную популярность.
Мы практически под корень вывели профессию художественного руководителя. Их место всё прочнее и повсеместнее заняли менеджеры-интенданты вне зависимости от того, имеют ли они на это творческое право. А зачем, собственно? У театра ведь в перспективе остаётся лишь одна задача – зарабатывать. Недавно умер один из последних настоящих «могикан» – многолетний худрук Воронежской академической драмы Анатолий Иванов. Заменить его некем.
Иванов последовал за чередой рано ушедших талантливейших провинциальных режиссёров-лидеров теперь уже прошлого советского века. Глеб Дроздов, Роман Соколов, Виталий Черменев, Валерий Бухарин, Анатолий Савин, Михаил Морейдо, Владимир Боголепов – многие едва дожили до шестидесяти, не выдержали. Помню, как в своё время драматург Ион Друце написал на смерть Бориса Равенских письмо в правительство, о котором все тотчас же узнали, передавали друг другу по «сарафанному радио». Там было сказано: «Убили художника!» Но ведь и теперь добивают последних. Не тюрьмой, не цензурой и идеологическими придирками, не запрещением спектаклей – но нищетой, небрежением, равнодушием власти, чиновничьей некомпетентностью.
Так, в Кирове был незаконно уволен со своего поста художественный руководитель драмтеатра, лауреат Государственной премии, заслуженный деятель искусств Евгений Степанцев. Его сделали ответственным за финансовые нарушения, проходившие по компетенции директора. Не так давно Верховный суд, к счастью, признал это увольнение неправомерным, восстановил худрука на работе, присудил выплатить денежную компенсацию больше чем за год вынужденного творческого простоя. Но кто вернёт талантливому художнику потраченные нервы, здоровье, кто и каким образом компенсирует ему выброшенные из творческой жизни месяцы, непоставленные спектакли? И кто подумает о Кировском театре, где премьер сегодня почти нет – ставить их не на что.
Вот уж воистину, что «дело тонкое» – так это искусство, любое учреждение искусства, и руководить им трудно: этому практически нигде не учат, и часто по старой советской ещё привычке в ведомства, руководящие культурой, назначаются у нас функционеры, высвобождённые из других сфер, которых надо как-то трудоустроить. Это ясно – не оставаться же безработным человеку, привыкшему трудиться начальником!
В Нижнем Новгороде эти начальники меняются чаще, чем перчатки. И один из них, кстати, бывший артист Нижегородского ТЮЗа Сергей Щербаков в короткий период своего правления успел одной рукой вручить тогдашнему тюзовскому руководителю Виктору Симакину премию за лучший спектакль года, а другой – освободить его от работы без всякого объяснения причин. А дальше в город были призваны «володеть и править» варяги: сначала из Екатеринбурга вечный странник Вячеслав Кокорин, который, в свою очередь, позвал на подмогу Владимира Золотаря, покинувшего после скандала город Барнаул. Эти режиссёры приехали в Нижний не одни – каждый со своими сторонниками, учениками, с представлениями о том, каким нужно быть сегодня ТЮЗу, и с нелёгким грузом собственных обид, претензий, неудач, которые не очень-то хорошие союзники в деле строительства театра.
Новый худрук Кокорин сразу же публично заявил, что театр никуда не годится, что всё надо начинать заново, что вызвало волну собраний, коллективных писем, уходов и увольнений (так что прогремевшая совсем недавно буквально на всю страну голодовка сторонников Кокорина и Золотаря, недовольных возвращением Симакина, – это уже второй виток внутритеатрального конфликта, следствие цепной реакции). В ТЮЗ зачастили вояжёры из числа видных фестивальных деятелей современности, труппа то и дело исторгала из своих рядов всё новые и новые, претендующие на лидерство фигуры: в их числе оказалась и Елена Фирстова – дочь Бориса Наравцевича, бывшего замечательного худрука, некогда снискавшего театру всероссийскую славу, – актриса тоже стала позиционировать себя как режиссёр. Но коллективу стало уже не до режиссёров и не до работы – здесь боролись. И продолжают бороться до сегодняшнего дня.
Формально период радикальных перемен вроде бы принёс в итоге некие плоды: спектакль В. Кокорина «Последние» был номинирован на «Золотую маску», в городе прошла «выездная сессия» екатеринбургского фестиваля «Реальный театр». Но на всех этих «достижениях» лежала устойчивая печать какой-то скороспелости, суетливости, даже истеричности, и особой радости они, равно как и творческие установки нового руководства на ломание коллектива через коленку, не приносили. Как явно не порадовали истинных нижегородских театралов «новаторские» спектакли ТЮЗа – «Король Лир» В. Золотаря, где, уж извините, мочились на сцене; его же «Собачье сердце» с абсолютно голым Шариковым или та незабываемая постановка, где по залу среди зрителей бегала героиня и громко голосила: «Трахаться хочу!» Город такую эстетику не принял. Ведь в каждом городе, в каждом сценическом доме – я вынуждена повторять банальности – есть свои устоявшиеся десятилетиями традиции, привычки, особенности. С ними нельзя не считаться. И главное – попытка «овзрослить» детский театр здесь не прошла.
Поэтому можно понять нынешнего культурного руководителя области Михаила Грошева, который после ухода В. Кокорина вновь пригласил в театр В. Симакина (на специально под него созданную должность замдиректора по художественной части, притом что кресло главного режиссёра перешло к В. Золотарю). Задача стоит одна – вылечить театр. А то, что болезнь серьёзно запущена, подтвердили события августа–сентября.
Смею высказать суждение в адрес своих коллег-журналистов, которые с наскока, не разобравшись, находясь за полтысячи километров от места событий, в Москве, все враз приняли сторону одной из участвующих в конфликте групп, да ещё и порядком подлили масла в огонь: об актёрской голодовке сторонников Золотаря не писал, похоже, только мёртвый. И здесь задача также одна – поддержать то, что мы считаем правильным и прогрессивным, поддержать «своих», абсолютно не принимая во внимание интересы города…
Не думаю, что сильно поможет в сложившейся ситуации и предложение высланной в город конфликтной комиссии Союза театральных деятелей – разделить театр надвое, по схеме апробированной МХАТом и «Таганкой». Уверена, то, что и в Москве-то счастья не принесло, Нижнему Новгороду уж точно не нужно.
И уж совсем негоже унижать в пылу борьбы коллегам, режиссёрам, журналистам, критикам друг друга. Тот ушат грязи, который вылился на Виктора Симакина, достойного ученика М.И. Кнебель, режиссёра, не зря получившего многие высокие награды и звания, много лет честно и профессионально трудившегося на нижегородской сцене, не делает чести нынешнему состоянию нашего театрального сообщества.
Как бы нам всем научиться понимать, уважать и уж как минимум не мешать жить друг другу.
Все помнят, кому принадлежит в итоге поле боя.
ОТ РЕДАКЦИИ. Безусловно, разделяя общий пафос и тревогу автора статьи, мы тем не менее не можем согласиться с отдельными её положениями и, в частности, с оценкой «нижегородского дела». Продолжение разговора об актёрской голодовке и об узловых проблемах, стоящих перед современным российским театром, – в одном из ближайших номеров.