Сосна пишет: «Полемизировать с Ивантером по поводу его заметки… о поэзии классика современной отечественной литературы Алексея Цветкова я считаю делом абсолютно бессмысленным… Цветков – фигура в последние годы настолько публичная и масштаб его личности и творчества настолько очевиден…»
Стоп, не для всех ведь очевиден! Хоть бы одну строфу, чтобы явить масштаб «классика». Есть ведь, уверен, такие читатели, которые стихов Цветкова вовсе не читали или бросили, едва начав читать. Потому что это для любителей русской поэзии (уж простите за определение!) – мучительное чтение. Вот, например, в журнале «Октябрь» опубликована хвалебная ода Цветкову. Она начинается с такой цитаты:
чужая повесть из чужого дня
сама успела или ты дождался
весь эпизод где не было меня
как будто умер или не рождался
Ведь скулы сводит от её занудности, а главное, такие филологические стихи можно писать километрами. Да Цветков и сам признаётся, что пишет по три стихотворения в неделю, а мог бы писать и каждый день. Вслух, в интервью признаётся в том, чего и графоманы стыдятся.
Сосна обвиняет Ивантера в передёргивании, в нечестных литературных приёмах. А честно ли выстраивать такой ряд: «Цветаева, Эйснер, Рафальский, Елагин, Несмелов, Кленовский, Нарциссов»? Бедная Марина Ивановна – москвичка из москвичек, поэт с самой русской, может быть, судьбой. Кстати, её эмиграция была иной, чем у Цветкова. А перед отъездом она работала на Поварской в Наркомкаце, как назвала с иронией Наркомнац и даже написала в сокровеннейших записных книжках (по завещанию 50 лет не велела раскрывать, а потом я подписывал том этих потрясающих записей к печати): «Когда меня – где-нибудь в общественном месте – явно обижают, первое моё слово, прежде чем я подумала: – «Я пожалуюсь Ленину!» И – никогда – хоть бы меня четвертовали: – Троцкому! – Плохой, да свой!»
Но Сосна плюёт на такие тонкости и просто лжёт: «В лучших традициях советской литературоведческой школы Ивантер 42 раза повторяет слова «русский» и «Россия». Уже от одного этого шаманского причитания можно было бы лишиться дара речи. Основной пафос направлен против цветковского как бы антипатриотизма и чуть ли не измены Родине. В действительности всем, кто знаком с творчеством Цветкова и хоть чуть-чуть знает его самого, трогательной доброты и редкой деликатности гуманиста-философа, очевидно, что трудно выбрать для критики в подобном ракурсе более неудачный объект…»
Во-первых, все Суровцевы, Озеровы (они командовали в СП СССР критикой) на дух не переносили слово «русский», во-вторых, я стихами Цветкова докажу, что прав-то больше Ивантер:
как у нас припас алый труп на рее (?!– А.Б.)
винегрет к столу
может вслед придут кто меня добрее
и сожгут страну
Понятна читателям причудливая мысль философа-гуманиста: он ждёт «добряков», которые сожгут Россию, где он печатается, где его превозносит А. Сосна в «ЛГ». Самому, видать, не по силам, поскольку он похож на непонятный «алый труп на рее» (или это советский флаг?), а вот придут похлеще цветковых и свершится… Ему даже не жалко Москвы, где его так привечают. На сайте Homepage.ru в приглашении на презентацию его новой книги в столице пишут правду: «Во всех бедах мира Цветков видит «руку Кремля», и все его общественно-политические суждения, до которых поэт весьма охоч, базируются на этой спорной предпосылке». Согласитесь, весьма умно и патриотично!
Сосна требует не отзываться дурно о Цветкове, который сам позволяет себе в интервью судить о ком угодно свысока: «Да ну, ранние стихи Пушкина, это, извиняюсь, г…но. Какая-нибудь «Деревня»… Если бы мы знали Пушкина без поздних стихов, это была бы катастрофа. Вот молодой Заболоцкий был интересный поэт, пока его советская власть не прихлопнула – тогда он, на мой взгляд, в такого скучного дидакта превратился…»
Но мне известно множество достойных людей, кому поздний, помудревший и не сломленный Заболоцкий представляется классиком. Впрочем, сегодня классиком назначают окружение, СМИ и потворствующие им государственные органы. Но писатели, особенно в России, продолжают жить и после смерти. Причём судьбу их не устают редактировать, править и использовать в своих не литературных, а политико-агитационных целях.