Премьера «Лоэнгрина» в «Новой опере»: Европа вновь зовёт на помощь Вагнера
Вагнера в Москве не представляли долго. Историки подскажут даты, они же, видимо, – причины. Не побоюсь предположить, что одной из таковых является увлечение композитором строителя «Европы регионов», чей проект был временно отложен военным поражением 1945 года.
Однако Европа со времён Гогенштауфенов осознавала свою общность, и «региональная глобализация» для неё – идея постоянно присутствующая. В этом смысле и Наполеон, и Гитлер – европейцы. Тогда как де Голль – всего лишь француз. Объединённая Европа XXI века – субъект истории со своими давними интересами. Не всегда близкими нам, зачастую прямо враждебными, но в них есть своя логика, которую понимать неплохо бы. Тогда и Вагнер окажется «при чём».
Имя Вагнера – почти заклинание для современного западноевропейского интеллектуала. Как левого, так и ультраправого толка: обе крайности смыкаются в вопросе о «Европе от Владивостока до Дублина» (Ж. Тириар). Поэтому не удивляет то, что «Лоэнгрина» для столицы взялся «репрезентовать» Каспер Хольтен, режиссёр из Дании.
Что у него получилось? Это рассмотрим подробно, а пока коснёмся того, что там у Рихарда Вагнера.
У композитора просто. Рыцарь Святого Грааля Лоэнгрин отзывается на конкретную несправедливость, проявленную по отношению к её светлости Эльзе, принцессе Брабантской. На лебеде он спускается к неправедным судьям, обвиняющим девушку в братоубийстве, и утверждает справедливость. Прошу заметить, анонимно. Анонимно же вступает в брак с Эльзой. Отказывается участвовать в военном походе своего земного сюзерена, Генриха Птицелова. Побеждённый женским любопытством, открывает инкогнито. После чего (согласно уговору) вынужден покинуть возлюбленную. Уходит, оставляя лебедя – брата Эльзы, наследника брабантского престола.
О чём это? Во-вторых, это романтическая сказка о вере и верности. Не в последнюю очередь – драма отвергнутого. Но во-первых, это история о Вере, о мире Божием, о Самом Господе, чьи дела творятся через верных Его. В частности, нам напоминают о том, что мир ко времени жизни Рихарда Вагнера утратил свою механическую определённость сэра Айзека Ньютона. Которая осталась для весьма ограниченного круга задач. То есть вмешательство осталось допустимым лишь в случае полной достоверности: столкновения двух «частиц» (граф Фридрих фон Тельрамунд против Эльзы Брабантской). Тогда как движение «ансамблей» (полков и дивизий) допускает при общей поступательности частное уклонение вбок, а порой и назад. Мир, подчиняющийся законам термодинамики, становится иным. И вмешательство в его дела менее очевидно и – очевидно – более тонко.
Это я к тому, что Вагнер всегда был привязан к самым передовым интеллектуальным достижениям современности.
Даже после физической смерти.
Что мы увидели в «Новой опере»? Министра сельского хозяйства из сатир Ивлина Во, снисходящего к аристократической «старой Европе». Чиновника par excellence. Носителя надъевропейской идеи глобализации. Спецназовца всемирного «американска».
Он – в белом. Не в маскхалате (тогда бы это был альпийский стрелок из какой-нибудь «Эдельвейс») – в костюме. Он будто сходит по трапу авиалайнера (это в страны третьего мира американский «коммандо» спустился бы на парашюте) – Европу-старицу захватывают респектабельно.
К счастью, в традиционном Старом Свете есть всегда ростки юности – они-то и «вежливо просят» (в лице режиссёра) Лоэнгрина удалиться.
В общем, на этом уровне как будто идеологических разногласий с Вагнером нет. Композитор, думается, был бы сегодня певцом Европы и врагом США.
Разногласия, как всегда, в нюансах. Всё же Вагнер обратился к мистерии Грааля – одной из центральных для европейского христианизированного сознания. Вот Граалю-то Хольтен и отказал в доверии. Немудрено: датчанин молод, горяч, по-европейски дерзок. Однако Граалю Хольтен и проиграл в конце концов.
Хорош ли спектакль? До невероятности! Оркестр, ведомый на премьере Яном Латамом-Кёнигом, играл так, будто поставил целью восполнить эмоциональную пустоту «пятилеток без Вагнера». Музыка вообще не нуждается в оправдании. Солисты «Новой» Наталья Креслина (Эльза), Анджей Белецкий (фон Тельрамунд), Елена Поповская (Ортруда, жена Фридриха) восхитительны без малейшего к ним пристрастия. Не только вокально, но и артистически умело и твёрдо ведут «названные лица» свои роли. Правда, рисунок их партий прочерчен режиссёром умело и – главное! – оправданно.
Сцена, убранная в стиле немецкого экспрессионизма, хорошо известного широкой публике по фильму Фрица Ланга «Кабинет доктора Калигари», взывает к Ланговской же мрачности и аскетичности. Белецкий, Поповская, Креслина – все органичны в мире древних богов – Фреи и Вотана.
Но как только появляется на сцене Лоэнгрин – катастрофа!
Не то чтобы исполнитель его роли Джон Пирс (США) плохо пел или актёром был слабым. Нет! – но его американское эго не понимает, как кажется, режиссёрского замысла и выпадает из рисунка. Правда, нужно сказать, что Касперу Хольтену противится и сам Вагнер. Не говоря уж о мощнейшей энергетике Грааля. Вот и получается: опера про Лоэнгрина, а в спектакле он полностью дегероизирован. Так может посмотреть на вещи только европеец! И только в строго определённые эпохи существования Священной Римской Империи Германской Нации В Любом Обличье.
Нам с вами (мне точно!), скорее всего, не хватило бы христианской обобщённости, хоть надувного, но – лебедя, рыцарского благородства. Нашей Европы, любимой ещё по романам Вальтера Скотта, Артуровскому циклу сэра Томаса Мэлори.
Куда пойдёт теперь этот одетый в белый костюм рыцарь Св. Грааля? Имею в виду сценическую судьбу в отдельно взятой «Новой опере».
Кажется разумным, что антиглобалистский проект, прочитываемый у Хольтена и хороший сам по себе, не удержится в данной сценической версии. Победит христианский универсализм Грааля. Его, конечно, следовало брать в союзники, но как – это вопрос, на который каждый вправе давать свой практический ответ.
Видится наиболее вероятным, что визуально-пластический образ Лоэнгрина изменится – слишком он надуман ныне. Неброский костюм, повадки чиновника и бизнесмена, буржуазность, вызывающая тошноту, – это показать полезно, но не в образе Лоэнгрина. Полагаю, его рыцарство возьмёт своё и скоро мы увидим персонаж Честертона – «вернувшегося Дон Кихота» или Наполеона Ноттингхилльского. То есть воина, имеющего пылкую веру даже под цивильным костюмом. Костюм Лоэнгрина найдёт себе «место прописки» в смысловом пространстве сценического действия. Но спектакль тогда будет иной.
Он лишится пусть и искусственно привитой к нему, но важной европейской составляющей. Полезной, между прочим, для нашего внимания.
Впрочем, данное изменение чересчур очевидно, чтобы оказаться обязательным. Послужить же панацеей для «Лоэнгрина» сможет гармоничное соединение заглавным исполнителем всех (!) европейских чаяний. Не только политических, но и культурных. На минуточку – христианских. В немалой степени – позитивистских. Потенциал у этой старой оперы огромный.
Потенциал у «Новой оперы» тоже неслабый.
Поэтому – убеждён – продолжение будет, а «Лоэнгрина» ждут удивительные приключения.