Сергей Миронов: личность в политике
Русский народ, в какую бы веру ни верил, какие бы разговоры ни вёл и с чем бы по душевной деликатности ни соглашался, всегда думает об этой самой справедливости. Это у него в крови и в его истории.
Политическая конъюнктура не раз выбрасывала в общественное сознание слова и понятия, которые потом долго ходили в народе, осмысливались, переосмысливались, дополнялись, а иногда из области духа и философии понятия эти, казалось бы, принадлежащие только высоким сферам, переходили в народный лексикон, становились импульсом к народным действиям.
Далёкая Французская революция состоялась и шла, освящённая идеями Братства, Свободы и Равенства, под знаменами трёх этих слов. Но ведь как получилось: кроме ключевого слова «революция» самые, казалось бы, необразованные массы даже у нас в России узнали и подхватили эти слова в их новом, возвышенном значении. Кроме ранее популярных даже в провинциальных лакейских выражений «шерше ля фам», «бонжур» и «мерси боку» такие знаковые слова из Франции, как Liberte, Egalite, Fraternite – Свобода, Равенство, Братство, – оказались близкими и русскому, даже, скажем так, крестьянскому сознанию.
Великий Октябрь в смысле приобретений народной филологии тоже не пришёл пустым. Не очень-то популярным в 1917-м было, пожалуй, слово «коммунизм», но социализм во всех его крестьянских, мещанских и пролетарских изводах получил и популярность, и специфическое русское толкование. Понятие вобрало в себя и наработанные другими ситуациями и другим временем привычные исконно русские толкования – «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был господином?».
Но как часто всё-таки обманывалось русское общество! Что его обманывало, слова или люди? Ах, эта славянская доверчивость и вера в слово! Мы больше, чем японцы и китайцы, верим не в параграф соглашения, а в обещание, данное людьми.
Кто же на этот раз в политике, всегда довольно чётко ловящей флюид общественного сознания, выдвинул удивительное и знакомое слово, вдруг приобретшее характер лозунга, программы и знамени? Ну, слово-то, как видно из заголовка, очень ходовое и в библейских текстах, и в нашем быту. Мы, правда, по русской скромной манере довольно редко его произносим, но всегда держим в уме.
И опять по русской привычке начну всё-таки с инициатора, вождя, хотя этого бородатого и не всегда гладко говорящего человека трудно назвать вождём. У нас любят гладкую и скруглённую речь, которая столько раз нас обманывала. А вот на «проклятом» Западе, который неплохо себя обустроил в смысле материальном, речь любят как бы заикающуюся, возникающую непосредственно при говорении, т.е. прочувствованную и изобретённую тут же оратором, а не помощниками и спичрайтерами. Сергей Миронов, пожалуй, говорит именно так.
Большая удача для писателя и журналиста в наше время, если ему при работе не приходится, чтобы получить какие-то сведения, обращаться к всемогущему, всезнающему и оттого часто лгущему Интернету. Лично у меня сегодня всё под рукой, достаточно перелистать собственный дневник. Впрочем, за Мироновым я начал следить, когда ещё не предполагал, что здесь будет что-то судьбоносное. Просто среди питерцев, оказавшихся в пику совершенно дискредитировавшим себя в политике коррупцией оголтелым москвичам во власти, появился этот бородатый, с нормальной в прошлом мужской специальностью человек, невольно привлёкший моё внимание. Не бывший секретарь райкома, не дознаватель и не профессор, перекрасившийся в боевого демократа после многолетнего чтения курса истории КПСС или атеизма, а просто геолог, широкоплечий, похожий на медведя. Вполне русская и надёжная стать. Хорошо я знал по молодым годам этот геологический народ. Вообще копание шурфов и закладка датчиков для геофизики плохо корреспондируется с интригами, воровством и криводушием. Здесь требуются особый характер и особая закалка, иначе отметелят так, что костей не соберёшь. Образ жизни – как при раннем христианстве.
На чём мы всегда ломались?
На прелестных мелочах. Борис Николаевич Ельцин в одном из своих указов пообещал – это меня касалось, и я это хорошо запомнил, – что российский профессор будет получать столько, сколько положено профессору, и вскоре отправил своего внука учиться в Англию. Разве наш полуголодный профессор может чему-нибудь научить мальчика из хорошей и обеспеченной семьи? Правда, к этому времени другие мальчики с московских и не московских окраин уже не могли получить в России никакого образования. Они пили пиво, воровали цветные металлы, чтобы было на что покупать пиво, – в это время повсеместно закрывались профтехучилища и среднее образование переставало быть всеобщим. Появилось красивое слово «путана», и эта специальность стала престижной у девушек. Мамы мальчиков с окраин мечтали, чтобы парней скорее забрали в армию. Хотя и армия стала уже не такой, в которой служил я и о которой вспоминаю с теплотой. Другие парни, родители которых устроились ближе к банку или власти, тем временем копили деньги, чтобы дать взятку врачу или военкому, потому что интеллигентный и центровой мальчик не должен был ходить в армию. И всё это выдавалось за достижение демократического времени, за справедливость эпохи.
При всех условиях и трудностях эти мальчики и девочки из Краснодара и Перми по-прежнему будут читать Хайдеггера и не станут читать Донцову. Несмотря ни на что, это соображающие ребята, и голову им морочить с каждым годом будет всё труднее и труднее.
Русский народ, в какую бы веру ни верил, какие бы разговоры ни вёл и с чем бы по душевной деликатности ни соглашался, всегда думает об этой самой справедливости. Это у него в крови и в его истории. Он, конечно, всегда понимает, что любая власть от Бога, что кесарю – кесарево, но иногда, когда власть где-то перебарщивает, когда жизнь превращается в ярем, вот тогда справедливость подчас с топором в руках появляется на исторической сцене. И не говорите мне, что Великая Октябрьская революция была переворотом по существу, а не по форме! Попробуйте переворошить в то время без тотального телевидения огромное многонациональное государство, если народ этого не хочет. В этом смысле слово справедливость найдено гениально.
Фантастическая история произошла со мною пару лет назад, когда я работал ректором Литературного института. Многие из нас помнят, наверное, знаменитое дело сенатора Левона Чахматчяна, прилюдно, на глазах у миллионов телезрителей, попавшегося на взятке, да не в одиночестве, а ещё и с ассистентом, своим родственником. История вдвойне постыдная, потому что господин сенатор повёл себя недостойно и после того, как его схватили за руку. Залёг немедленно в больницу, потому что депутатскую неприкосновенность мог снять с него только Конституционный суд при личном присутствии. В этой истории много было разных занятных перипетий, в результате чего суд вынужден был выехать, как сказал бы Мольер, к «мнимому больному».
Я напряжённо следил за происходящим потому, что перед этим у меня как у администратора имела место с этим почтенным сенатором стычка, как говорится, не на жизнь, а на смерть. Сенатор во что бы то ни стало хотел «впарить» мне в институт каких-то своих блатных армянских соотечественников, ни по таланту, ни по закону не имеющих на это право. Переписку с этим господином я уже опубликовал в журнале «Российский колокол». Бог, как говорят, шельму метит, но я в те дни, когда всесильный сенатор угрожал мне, ректору знаменитого вуза, чуть ли не от лица правительства, думал вот о чём: «Как такой человек мог попасть во власть? Как он мог стать сенатором от Калмыкии? Какие были нажаты рычаги? И сколько подобное будет длиться? Как навести справедливость у нас в стране?» Я, конечно, не предполагал, что одновременно со мной о том же размышляет и председатель Совета Федерации.
Конечно, Сергей Михайлович Миронов лучше меня знает состав своего законодательного органа. Отчётливо, до боли в душе, знает, скольких его сенаторов уже повязали, лишили депутатских полномочий, какие губернаторы, засылающие в это почтенное собрание своих замечательных представителей, уже не по собственной воле не носят своего высокого звания и не вполне добровольно ушли в отставку. Я также полагаю, что общая картина в Государственной Думе на Охотном Ряду не лучше, нежели в Совете Федерации на Дмитровке. Там, наверное, спикер Грызлов тоже думает о том, чтобы больше народа избиралось в Думу за свои выдающиеся интеллектуальные или моральные качества, а не за наворованные ранее деньги.
Ах эта так называемая справедливость! Но всё-таки, хотя порой можно поражаться выдержке Грызлова, всё-таки бесстрашие Миронова, предложившего очень непопулярную для народных избранников меру, чтобы будущий сенатор обладал в местности, от которой избирается, цензом оседлости, т.е. лет десять хотя бы там проживал, это бесстрашие вызывает особое уважение. Отчаянная смелость в решительный момент – это тоже, между прочим, русская добродетель.
Имея в виду эту самую российскую справедливость, о которой идёт речь, наш народ часто и настойчиво думает о власти. Это понятно при нынешнем огромном имущественном расслоении, хотя ещё совсем недавно все были равны. Невольно возникает мысль, что окажись власть последовательной и честной, то и все, наверное, малоимущие и простые люди станут жить лучше. Здесь определённо, как ни в одной стране мира, есть неизжитые социальные иллюзии. Именно поэтому российский народ не только думает, но ещё и так внимательно следит за представителями власти. В конце концов он готов посочувствовать вице-спикеру Госдумы, которую так талантливо обворовали наш виртуозы преступного мира, но, читая публиковавшиеся в газетах бесконечные описи крестиков, цепочек и браслеток, «простой гражданин» – он ничего не забывает, – невольно думает: а каким таким образом госпожа вице-спикер нажила всю эту недешёвую бижутерию? Принудительно согласившись на капитализм, даже с пониманием относящийся к нажитому и выстраданному собственным честным трудом богатству, простой народ, являющийся основным избирателем, с каждым годом всё пристальнее и внимательнее относится и к лицу своего гипотетического избранника, и к лицу партии, к которой будущий избранник принадлежит.
Не следует думать, что простой народ, т.е. обычный избиратель, с патологической пристальностью следит за «большой» зарплатой депутата и квартирой, которую тот «по должности» получил. За этим завистливо следит, разжигая страсти, пресса. Да получайте вы в три раза больше, только страной управляйте нормально! Так называемого простого избирателя интересуют более серьезные и глубинные вещи. И тут мне пора открывать собственный дневник.
Да, признаюсь, много лет пишу дневник и даже неоднократно свой дневник издавал. Я часто задумываюсь: почему сокровенное и тайное, в том числе и о себе, выставляю на суд общественности? А ведь это очевидно: в царстве либеральной печати уже нет возможности высказать нечто касающееся образа жизни и поведения власти в газетной статье или в интервью. Всё копится в дневниках. В годы постоянных социальных и творческих обид дневник становится формой быстрого и острого политического и нравственного самоотклика. Мне, правда, повезло: на мой дневник есть спрос, т.е. он потихонечку становится фактом общественной жизни. И, естественно, либеральная критика мне покоя за него не даёт. Один из выслуживающихся либералов отметил, что в своем дневнике я часто говорю о чужом богатстве. А почему бы не говорить, если когда-то это богатство было моим, ну или, скажем так, общим. Зудит чувство справедливости в славянской душе.
Итак, я открываю свой дневник за 13 марта этого года. Это трагические для меня дни. Моя жена, известный кинокритик Валентина Иванова, лежит с тяжелейшим заболеванием в городской больнице. Врачи-энтузиасты делают всё, что они могут, но тем не менее я резервирую за собой право написать всё, что я думаю о господине Зурабове. Впрочем, что может сделать любой, даже менее состоятельный министр, если таковы общие команды? Цифры доходов господина Зурабова, видимо, с некоторым противодействием со стороны самого министра опубликованы в августе этого года в «Российской газете». Их для просвещения народа, не привыкшего читать правительственные, издающиеся для чиновников газеты, можно привести. Он, Зурабов, у нас не самый богатый из министров. Зурабов – мальчик по сравнению с господином Левитиным, с господином Рейманом и господином министром Трутневым, ведающим у нас недрами. У Зурабова лишь 9 миллионов 161 тысяча рублей дохода. Но пока вернёмся к дневнику за март месяц, несчастливое 13-е число.
«В десять утра я уже был дома и принялся читать «Труд». Деньги, вернее их отсутствие, преследуют всех нас, бедных людей. Но кто бы мог подумать, что и в Совете Федерации отыщется такой, ну не бедный, а хотя бы небогатый. И им окажется сам спикер Совета. Определённо – Миронов мне нравится всё больше и больше. Это просто какой-то бесшабашный, абсолютно российский тип. «Труд» на первой полосе размещает большую и едкую статью о декларации доходов министров за прошедший год. Как наш высший комсостав подобное делать не желает! Газета, оказывается, выступила с любопытным призывом: «Заплати налоги – возроди страну!» Поучаствовать в этой нескромной акции обнаглевший «Труд» пригласил нескольких министров. Есть тонкость (это я всё практически цитирую газету): все госчиновники обязаны предоставить декларацию, но газета может это напечатать только с согласия налогоплательщика. Естественно, нет декларации Зурабова, внятного ответа не дал Герман Греф, помощники министра финансов Кудрина регулярно отвечают «позвоните завтра».
На фоне такой невнятицы прост, как правда, спикер Совета Федерации. Его заработок по основному месту работы – 1 497 901 рубль. Давайте отдадим себе отчёт, что это третье по значимости лицо в государстве. Тратит, видимо, господин спикер почти всё, не копит. Прирост его банковского счёта составил 17 233 рубля. А личное имущество? Законсервировал? Затаился? Ан нет, и с этим всё ясно: квартира в Ленинграде – 251 кв. метр, автомобиль, купленный в 2001 году, и мотовездеход, приобретённый в 2003-м. Тут же, доводя до сведения общества эту для высшего эшелона власти почти стыдную тотальную бедность, «Труд» публикует ещё и заявление Миронова, вряд ли прибавляющее симпатии к нему его коллег. «Я неоднократно предлагал сделать достоянием гласности доходы не только политиков и высокопоставленных чиновников, но также членов их семей».
Естественно, я уже вижу готовые отверзнуться уста доброхотов: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» На это тоже есть вполне готовый и проверенный ответ. «Красиво, конечно, жить не запретишь, но – и не заставишь». При красивой жизни книжки некогда читать.
В Литературном институте среди других вступительных экзаменов есть и творческое собеседование, когда ректор и комиссия знакомятся со студентом и задают ему ряд произвольных вопросов, касающихся его жизни и работы, прочитанной литературы. Почти автоматически во время этого собеседования я начал записывать имена писателей, о которых говорили ребята. Это были юноши и девушки не из Москвы с её роскошными книжными магазинами вроде «Библио-Глобуса». Булгаков, Бёлль, Гёте, Довлатов, Евтушенко, Улицкая, Хлебников, сёстры Бронте, Улицкая, Брюсов, Маяковский, Иван Жданов, Ахматова, Бондарев, Георгий Иванов, Пелевин, Юнг, Рильке, Владимов, Плутарх, Брэдбери, Буковский, Бродский, Степанцов, Кундера, Фаулз, Трумен Капоте, Куприн, Хайдеггер, Кафка, Блок, Есенин, Дементьев, Юнгер, Гесс, Ника Турбина, Драйзер, Астафьев. Я уже не говорю здесь о «школьной классике» – Пушкине, Достоевском, Толстом, Тургеневе… А что же из этого следует? Переглянувшись во время этого экзамена с доцентом Алексеем Антоновым, давнишним выпускником института, мы как-то почти в один голос сказали: «Нашу Россию не закопаешь». При всех условиях и трудностях эти мальчики и девочки из Краснодара и Перми по-прежнему будут читать Хайдеггера и не станут читать Донцову. Несмотря ни на что, это соображающие ребята, и голову им морочить с каждым годом будет всё труднее и труднее.
Но я всё-таки вернусь к годовому заработку и декларированному имуществу Михаила Юрьевича Зурабова. Заработок у Михаила Юрьевича – 9 161058 рублей. Он, видимо, состоит не только из официальной зарплаты, а из неких дивидендов и доходов от какой-то коммерческой деятельности. На правах личной собственности у министра социального обеспечения два земельных участка общей площадью 9500 кв. м. Также лично владеет он жилым домом площадью в 318,1 кв. метра и ещё дачным домом в 1359,2 кв. метра. У министра есть ещё общая с семьёй квартира – крошечная по нынешним понятием – 96,3 метра. С неё, наверное, Михаил Юрьевич и начинал, так сказать, стартовал.
Чтобы не пугать народ, я не привожу ни заработки, ни личную собственность других министров, «лидеров» по доходам. Но, согласимся, здесь в каждом из нас взыграет жажда справедливости. Да бог с ним, со значительным доходом министра здравоохранения, если бы в каждой больнице был полный список лекарств и врач, выписывая рецепт на необходимое, но дорогое снадобье, не говорил бы: «Только чтобы это не попадалось на глаза начальства, меня могут за это уволить, мы должны прописывать только то, что есть в больничной аптеке». Если каждый пенсионер без душевного оскорбления получал бы то, что ему положено и что он, кстати, заработал за труд всей своей жизни. Как, вы думаете, должен относиться писатель Распутин к министру транспорта Левитину после авиакатастрофы в Иркутске, в которой погибла его дочь? Проблемная взлётная полоса, находящаяся почти в черте города, быстро её не реконструируешь... А может быть, нашим министрам некогда заниматься казёнными делами, потому что собственное имущество и капиталы требуют большой сосредоточенности и дозора? Здесь со своими шестью сотками в 100 километрах от Москвы не справляешься; у богатых такие заботы! И возникает единственная надежда, что строгое ведомство С.В. Степашина когда-нибудь наведёт гвардейский порядок и в медицине, и на дорогах.
Справедливость не подразумевает тотального равенства, поскольку есть личности разного масштаба. «Крутизна» маршала Жукова несравнима с образом «паркетного» генерала, лихо щёлкающего дверцей машины и заказывающего себе сапоги со специальной, для скрипа, стелькой. Надо знать своё место. Английских принцесс в своё время учили штопать носки. Может быть, в том числе и поэтому до сих пор жива британская монархия? Пётр Первый, любивший щи и кашу и носивший иногда рваные чулки, в народной молве прощён и за холодный Петербург, и за ранние причуды Петергофа – не для себя лично, во имя империи. В этом смысле восстановленный дворец в Стрельне – лишь государственное помещение, а персональный лифт на второй этаж, сооружённый одним из московских ректоров в вузе, – мещанская, вызывающая отторжение власти причуда. Я уже в этом разрезе не знаю, справедлива ли и нравственна покупка яиц Фаберже миллиардером Вексельбергом, или у нас в России частному лицу лучше не владеть личным имуществом расстрелянного царя? Как в этом случае может себя повести судьба?
Справедливость у русских – это, повторяю, не «тебе половина и мне половина», а категория нравственная и возвышенная, ради этой справедливости можно и голову потерять, и карьерой пожертвовать. Мы к какой последовательности привыкли: социальная справедливость, моральная справедливость, политическая справедливость, наконец, историческая справедливость. Справедливость – наш русский сторукий Шива, танцующий на колесе отечественного мироздания. И это самое притягательное слово в русской политике. Беда только в том, что безоглядно оно помогает лишь единожды. Но что-то я далеко ушёл от своего героя.
Да и вообще не брался бы я за эту статью, если бы единожды не стал его слушателем в очень закрытой и престижной аудитории – на заседании Московского интеллектуально-делового клуба, руководимого бывшим премьер-министром СССР Николаем Ивановичем Рыжковым. Аудитория соответствовала оратору. Бывшие министры, нынешние банкиры, директоры заводов и корпораций, ещё недавно знаменитые на всю страну генералы, учёные, парочка писателей. Прессу на эти собрания не приглашают. Меня спасало, что все привыкли видеть меня с записной книжкой.
Вот отдельные фрагменты этих записей. Они интересны уже сами по себе, просто как просвещённое чтение. А вот если их прочесть как некий монолог русского человека, одержимого стремлением к всеобщей справедливости, честности и порядочности...
Сначала Миронов объяснил суть парламентаризма, как он его видит. «Мы-то все знаем о так называемом парламентаризме не по сути дела, а по поведению нашей Думы». В общем, с чем в нашем, российском, парламентаризме С.М. не согласен? «Наличие парламента не свидетельствует о наличии парламентаризма». Ещё фраза: «Нынешнее законодательство не обеспечивает полного народного представительства». Миронов против отмены порога явки. Привёл в пример последние по времени выборы: из 44 субъектов Федерации только в 16 явка была свыше 50% всех избирателей. Таким образом, голосует и избирает меньшинство. Как при таком положении дел может идти речь о народном представительстве? Кажется, Миронов и против выборов в Думу исключительно по спискам. А что творится на местных, муниципальных выборах? Он рассказал, что где-то на Урале на выборах в небольшой избирательный участок пришли лишь два человека: один голосовал, а другой этим первым был выдвинут как кандидат. Этот «выдвиженец» в соответствии с действующим законом прошёл. В разговоре возникло чёткое понятие легитимности, законности, для него это важно. Миронов считает, что утрата пункта «против всех» в бюллетенях – недостаток нашей избирательной системы. Человек пришёл, он обладает активной жизненной позицией, его не устраивает то, что происходит, и получается, он не может высказать свою точку зрения? В 98-м году необходимость графы «против всех», кстати, обосновал Верховный суд.
Свои рассказы Миронов называет «новеллами». Слушая его, я подумал, что все они на первый взгляд на один сюжет, но если я напишу только одно слово «справедливость» – это будет плоско. Куда деть гражданственность? А куда – пафос государственника? Но здесь же ещё и строгое политическое мышление общественного деятеля и аналитика. Рассказал Миронов в том числе «новеллу» о снятии депутатов или партий с выборов. Наказание должно соответствовать нарушению. Он говорит, что снять с выборов могут за техническую ошибку. Говорил, что собираются ввести понятие «империал», когда партия, завоевавшая на выборах наибольшее количество голосов, получает ещё некую премию. Система действовала в практике только единожды: при Муссолини, в Италии. По мнению Миронова, порог в 7% для прохождения партии в парламент не способствует демократизации власти. В Европе порог для партий – 2–4%. Миронов полагает, что в России порог надо снизить. Сегодня в России 16 партий. Сбор подписей превратился в бизнес для специально созданных структур, денежный залог для партии в 60 млн. руб. – слишком высокая сумма, считает Миронов. В Санкт-Петербурге договорились даже до 90 млн. руб.
Сейчас, когда я выписываю эти фразы, я понимаю, почему спикер Совета Федерации много говорил о законодательной деятельности, о её бессистемности. Таковыми эти законы делают и нашу жизнь. Свод наших законов Миронов представляет лоскутным одеялом. В «новелле» есть замечательный образ: «Какое министерство первым добежит – тот закон и продавливается». Говорит о законодательной инициативе, прописанной в Конституции. Кто может инициировать закон? Здесь всё ясно, определено Конституцией: президент, Совет Федерации, депутаты Госдумы. Но есть ещё и правительство! Так вот основные законы, принимаемые Думой, инициированы правительством. Естественно, оно делает так, чтобы прошли законы, удобные ему. Законы, внесённые в интересах провинции, составляют всего 5%. Здесь есть над чем задуматься. Правительство, его министерства проводят экспертизу закона. И не дай бог, если в заключении есть сноска: «Новый закон, требует финансирования». Какое заключение даёт наше бережливое правительство? Правильно, отрицательное. Стабилизационный фонд, над которым смеются все экономически просвещённые люди, должен непрерывно пополняться! В этой связи у Миронова есть одно занятное наблюдение. За последние три года президент уже три раза говорит о северных надбавках, а закона – нет.
Госдума не хочет ссориться с правительством. Миронов также упоминал о контрольных функциях, которыми парламент почти не пользуется.
На листке, где я всё это записывал, есть такая ремарка: «Миронов говорит как человек, хорошо знающий проблему и дело. В конце выступления он интересно рассказал об эпизоде, когда в Думе был принят Закон о Знамени Победы. На знамени из привычных символов исключены серп и молот. Сделано по-американски: знамя и звезда! Совет Федерации по инициативе депутата Н.И. Рыжкова накладывает на закон вето. Выступая по телевидению, любимая мною и нами г-жа Л.К. Слиска всех порадовала: дескать, мы, Госдума, «продавим» вето Совета Федерации. Но не тут-то было: вето наложил и президент. Дальше (я всё продолжаю цитировать свои записки) Миронов передаёт подробность почти интимную. Свой разговор с президентом, на которого в то время, естественно, давили разные силы. «Серёжа, неужели ты думал, что я, у которого отец фронтовик, подпишу этот закон?»
Как сказано в начале этой статьи: справедливость – это русская добродетель. Ну хорошо – российская. Мы все в России, наш разноплеменной конгломерат, так долго тёрлись друг о друга, что и привычки, обычаи, как говорится, сынтегрировались, стали общими. Так как всё это сформулировать, где основной принцип и якорь у этого слова? Ну, мораль, ну, совесть. А дальше – что справедливо, а что нет? А это зависит от человека, от его мировосприятия, оценок, духовного наполнения.
Последний мой роман, «Твербуль, или Логово вымысла», тоже о справедливости, но в среде писателей. Ой как здесь трудно, как много здесь своих представлений о справедливости и о 
социальной справедливости! Донос ведь тоже орудие и пролетариата, и интеллигенции. Но, впрочем, здесь я отсылаю всех непосредственно к тексту романа в журналах «Юность» и «Российский колокол». Писатели ведь тоже долго и серьёзно обманывались. Нас ведь, русских, легко обмануть на словах «братство», «равенство», «свобода», но у меня есть ощущение, что тот, кто взвалил на себя бремя справедливости, тот не обманет, потому что знает: рядом со справедливостью ходит Божья кара.
, писатель, заслуженный деятель искусств РФ