В причудливом мире межъязычья две цивилизации разглядывают друг друга как бы сквозь стеклянную стену. Всё видно, всё ясно – и одновременно всё недоступно, неосязаемо. В этом плане две языковые стихии – русская и французская – изначально испытывают сильнейшее взаимное притяжение и отталкивание одновременно. Французов, например, раздражает наш пиетет к Пушкину. Пройдя переводческий искус, эта поэзия теряет пыльцу гениальности. (Заметим, что перевод с языка Пушкина на язык Расина труднее, чем «в обратном направлении»...)
Попытаться пробить «стеклянную стену» меж двумя стихиями способен лишь фанат или же дерзкий авантюрист, решивший пуститься в рискованное странствие без фарватера... К таким одержимым относится современный французский литератор Тьерри Мариньяк (Thierry Marignac).
Этот писатель русский выучил (перефразируя поэта) «только за то, что им разговариал Лимонов». Они сдружились в бытность Эдички на берегах Сены. И Мариньяк навсегда остался в лучах харизмы Лимонова – поэта и вожака.
При этом и Россию Мариньяк учил, как поётся, «не по учебникам». Его «российскими университетами» стали вымороченные задворки столицы, угрюмые уральские «индустриальные города». Туда Мариньяк, бывший боксёр, статный и натренированный, бесстрашно «нырял» в поисках «России без камуфляжа». Этой «России и окрестностям» французский «рыцарь пера и боксёрской перчатки» посвятил ряд книг (начав намного раньше, нежели господин Каррер, добавим). Здесь психологический триллер «Бегущие с поля боя», роман об одесских наркоманах «Винт», «Враждебная среда» – о южнорусских бомжах. Каждая книга – своего рода записки из подполья, со странными странниками – «людьми из временной щели».
Но вот совсем недавно – и весьма неожиданно – в издательстве L’Ecarlate вышел сборник «Песни для сирен» со стихами трёх российских поэтов в переводах Т. Мариньяка (с параллельными текстами по-русски и по-французски). Эти поэты – Сергей Есенин, Сергей Чудаков и Наталья Медведева.
Такой набор отнюдь не выглядит «джентльменским» для российского читателя. И всё же инстинктивно переводчик избрал поэтов трёх разных эпох – по нисходящей (не только во времени): начало ХХ века – Есенин, середина – Чудаков, конец столетия – Наташа Медведева, хорошая знакомая переводчика.
Странно то, что на обложке «Песен для сирен», супротив обычного, во главе угла имя переводчика – притом аршинными буквами. (Добавлю, что не забыто и имя автора этих строк, набросавшего для данного сборника «групповой портрет в пейзаже после битвы»...)
Что объединяет в глазах переводчика таких разновеликих поэтов? Будем снисходительны: сложно понять французу, пусть энтузиасту российской музы, что Есенин, любимец вначале великих князей, а в 20-е – советских вождей, на маргинала не тянет. А уж сопрягать одного из лучших поэтов России с Медведевой – вообще святотатство. (Хотя сегодня вокруг покойной маргинальной морганатической супруги Лимонова создан определённый культ.)
И уж совсем особняком в этом трио – Сергей Чудаков, рафинированный, циничный, отверженный наследник Батюшкова!
Возможно, Мариньяк собрал этих троих, чтобы отдохнуть в обществе себе подобных. Ведь этот автор – реликтовый образец французских студентов-бунтовщиков разлива 68-го. Он любит Есенина не только за его «Рощу золотую», но и за то же, за что поэта обожают российские забулдыги, – дескать, он «выпивал, как мы».
В отличие от Есенина стихи Медведевой не читаются вне контекста её аховых эскапад. Да и Сергей Чудаков привлёк Т. Мариньяка вначале пёстрой биографией – за что последний, ничтоже сумняшеся, величает Чудакова даже... «красным Малларме»! А ведь, по словам Марселя Пруста, «человек, создающий поэзию, и человек, болтающий в салоне, – не один и тот же человек». Согласно известной теории Пруста, творчество должно рассматриваться совершенно независимо от биографии.
Чем привлекают эти три поэта своего французского «опекуна»? Дело в том, что Тьерри Мариньяк по своему стилю, житейскому и писательскому, типичный «правый анархист». На первый взгляд подобное несочетаемое столкновение понятий – оксюморон. Но именно так зачастую величают себя индивидуалисты, существующие вне социума непокорные художники и интеллектуалы с их чувством внутренней свободы.
Наконец, что всё-таки собой представляют сами эти переводы? Ниспровергатель расхожих мнений писатель Анри де Монтерлан утверждал, что качество перевода не значит ничего (на примере весьма слабых первых переводов его ментора – Льва Толстого). Великий писатель великим остаётся в любом случае. Однако само качество перевода можно и нужно оценивать по заслугам.
У Тьерри Мариньяка в его переводах русской поэзии, невзирая на отдельные погрешности, – верная тональность, слух, чутьё, общее попадание «в такт». И главное – этот французский автор, чувствуя русский язык по-настоящему, ищет спасения в литературе для себя и других – и с яростью отчаяния бьётся о «стеклянную стену»!
