Осетия
Выбирайся в полночный сад,
запрокидывай голову выше –
только звёзды над миром висят
да мелькают летучие мыши.
Если сверху смотреть на аул,
он похож на гранитный кроссворд.
Окликаю я звёзды: «Ау!»
Но безмолвен ночной небосвод.
Мир бескрайний торжественно спит.
Воздух чист и прохладен, как снег.
И земля в лунном свете летит,
чуть вздыхая в загадочном сне.
От росы тяжелеет трава,
полыхает от звёзд небосклон.
И тревожат мне душу слова,
как летящая низко сова,
наших древних и смутных времён.
То ли слуха тревожный обман,
то ли вправду звенят где-то струны…
И луна, что седой талисман,
заклинает аланские руны.
В них безумствуют молнии глаз
и, во имя свободы и правды,
совещаются мудрые нарты –
Урызмаг, Батрадз, Ацамаз1…
Заберись по ступеням зари –
и услышишь под кровлею дома
перебранку титанов земли,
говорящих раскатами грома.
Метеор пролетел и погас.
Снова бездна горит над горами.
И шепчу я одними губами:
Урызмаг…
Батрадз…
Ацамаз…
У нас в горах
Вот так в ауле старцы говорят:
– Кто к нам приедет в горы в первый раз,
любой хозяин встретить его рад –
почётным гостем будет он для нас.
А тот, кто дважды горы посетил,
кого хвалил за трезвость тамада,
кто с горцем хлеб заботы приютил, –
тот станет нашим другом навсегда.
Кто третий раз приедет в горы к нам,
навек он братом станет всем в горах –
разделят всё с ним горцы пополам.
И грянет песня братства в их домах!
Гордые горы мои…
Горы мои, чем мне больше становится лет,
тем вы становитесь взору и сердцу милей.
Знаю, без вас был бы чужим белый свет –
пыткой была бы мне жизнь до скончания дней.
Будто бы скульптор-волшебник, придя на Кавказ,
вас долотом над землёю искусно вознёс,
чтобы земной и небесный ласкали вы глаз,
чтобы душа восторгалась и пела до слёз!
Горд я и рад, и скрывать не желаю, что горд
тем, что земле Ирыстона2 я верен в любви…
Пусть же в потомках не меркнет величие гор –
ваше величие, гордые горы мои!
Схожи аланы с вами в родной стороне –
нету им дела до всякой мирской мишуры…
С вами Господь обо всём говорит наравне –
так вы прекрасны и так вы, о горы, мудры!
К России
Невелика моя земля родная –
размером с бурку моего отца…
Тебе ж, Россия, не видать конца…
Ты – как мечта, которой нету к рая!
Орлу не трудно Ир наш облететь –
он до обеда оглядит все горы.
Тебя же солнце не охватит взором:
весь день горит, чтоб край твой обогреть…
Рук молодых твоих люблю уменье,
твою отвагу, богатырский вид.
И рек твоих державное теченье,
степных ветров раздольное гуденье,
когда струною горизонт звенит!
Отраден слуху плеск твоих полей,
и запах хлеба тёплого отраден.
Простор лесов могучих неогляден –
их нет душистей,
нету зеленей.
Я, в знак любви, тебе привет свой шлю,
и шлют салам3 мои родные горы.
За то, что ты всех выручаешь в горе,
всех защищаешь, –
я тебя люблю!
Мой южный край лежит всегда в тепле,
а ты лежишь на севере равнинном.
Но мой народ, и гордый, и ранимый,
тепло и ласку ищет лишь в тебе.
Россия, ширь бескрайняя земли,
про боль мою и радость всё ты знаешь…
Ты нас крылом любви оберегаешь…
И видишь цель великую вдали!
***
Майский ветер по зелени дня,
словно конь моей юности, мчится –
жизнь моя окликает меня,
опалённая память томится…
За родительский светлый порог
юность, верная долгу, шагнула.
И тревога военных дорог
увела далеко от аула.
Путь нелёгкий прошёл я с людьми –
пил из чаши и горечь, и радость…
Только всё ж доброты и любви
на веку моём больше досталось.
Ветер мая в знамёнах шумел!
Мир, спасённый любовью от бездны,
первой травкой вовсю зеленел
над разором, над ломом железным…
Много вод с той поры утекло.
Жизнь вершится не прихоти ради…
Чтобы было в ней людям светло,
столько пало в боях моих братьев!
Это я говорю, чья любовь
исцеляла военные беды, –
если надо, осилю всё вновь
и пройду от беды до победы.
Ну а если взгрустнётся вдруг мне
под ненастные ливни косые,
что бывают в моей стороне, –
песня друга, с кем был на войне,
долетит до меня из России.
Больно сердцу порою от ран…
Но жить в мире спасённому свету –
это я говорю –
ветеран,
целовавший в уста Победу!
Тревога
Возникнут вдруг тучи и низко пойдут
тяжёлой свинцовой грядой, –
как с порохом бочки, они принесут
огонь и раскат громовой.
И хлынет стеною вода впереди,
и град по лозе застучит.
Глухая тревога качнётся в груди,
и горько душа заболит…
Поднимется ветер и чёрным столбом
пойдёт, ополчась на поля.
И станет темно и тревожно кругом,
наполнится гулом земля.
Злой ветер повалит хлеба, изобьёт,
зерно по земле распылит.
И вновь опечалится сердце моё,
душа моя вновь заболит…
Тень ястреба землю царапнет крылом –
цветок на лугу упадёт.
В прогале небесном прокатится гром
и чёрное пламя сверкнёт.
Почудится: кто-то свихнулся с ума
от злости к людской доброте
и жаждет спалить и сады, и дома,
оставив мой край в нищете…
И вздрогнет душа, и тревогу забьёт
сыновнее сердце в груди:
эй, люди, глядите вы зорче вперёд –
кто знает, что там впереди?!
Перевёл
Я и ветер
Над грустным кладбищем опять склонилась тьма,
Как ласковая мать, к нему припала,
Но ветер, тишины срывая покрывало,
Тревожит так, что впрямь сойти с ума.
О, странник-ветер, как похожи мы с тобой!
Я чувствую, что братья мы по сути:
Ты счастьем обделён, ты бесприютен.
И я, ты знаешь, в точности такой.
Ведь одиночества невыносимый гнёт
Обоим нам так хорошо известен.
Так поклянёмся же, что вечно будем вместе
Делиться горестями… Но сомненье жжёт:
Ты примешь ли подобный оборот?
Ты побратаешься ль со мной? – скажи по чести.
***
Моему отцу Леонтию
Отец, ты помнишь ли, как вьюга бушевала,
Как будто бы в неё вселился бес,
И, как медведь, ломилась через лес;
Стволы тряслись, страшась лесоповала.
Мне, маленькому, тоже страшно было.
Усатым белым чудищем в окне
Казалась вьюга. Но шептал ты мне:
«Не бойся, сын. Не бойся, мальчик милый».
Я вырос. Я привычен к непогоде,
Но без отца, признаюсь я, досель
Она не страх, она печаль наводит.
Когда в окно ко мне стучится ель,
Мне чудится, что там, куда уходим,
Отец мне греет снежную постель.
***
Тревога закрыла над городом небо,
Солнце уже не согреет людей.
От пулемётных очередей
Всё превращается в жуткую небыль.
Снова кошмары двадцатого года?
Ей-богу, почудилось мне:
Опять осетинские горы в огне,
Угроза нависла над нашим народом…
Но нет, не двадцатый. Шофёр в камуфляже
Любезен: «Садись побыстрее в джип!
На север! Бежим! Кто застрял – тот погиб…»
Кровь мне ударила в голову даже.
Кричу: «Я не тот, кого ветром смело.
Я – с Родиной, если ей тяжело!»
Перевёл
В лунную ночь
Я пригнал быков к меже –
буду здесь пасти.
Вдруг услышал в тишине:
– Слышишь, отпусти…
– Посиди со мной, мой друг! –
жаркие слова.
И возня, мельканье рук…
И трава, трава.
В клубе кончилось кино.
Все в ауле спят.
Спать и им пора давно.
Только – не спешат.
Не сомкнут они очей.
Ночь им – трын-трава!
И журчит, журчит ручей –
жаркие слова.
Поверну назад быков,
чтобы не мешать.
Чтоб ручей счастливых слов
мог бежать, бежать…
…С той поры у той межи
так и слышу я:
– Милый, слышишь, отпусти.
Отпусти… меня!..
Сетование матушки
Писал, что приедешь к нам в гости.
Давно это было, давно –
созрели в саду уже гроздья,
из гроздьев созрело вино.
Писал, что приедешь ты скоро.
Но вот уж и стынет земля,
темнеют и хмурятся горы,
и снег полетел на поля.
Устала и я, поджидая,
стоять за оградой села.
Да, видно, жена молодая
нарядна и весела.
Да, видно, и правы соседи.
Зазря ведь не скажет народ:
– Теперь он в село не приедет,
раз в городе песни поёт.
Отец твой печалится горько,
в твоей разбираясь судьбе:
– Профессий хороших – вон сколько!
Уж мог бы он выбрать себе…
Как было бы радостно, если б
ты с дальних вернулся дорог…
Сынок мой, зачем эти песни,
коль отчий печален порог?!
Мой дом
Стоит мой дом лицом к дороге.
В родную землю врос мой дом.
И всех возникших на пороге
встречает лаской и теплом.
Хранит он крепко образ предков.
В ответе за своих детей.
А потому вцепился крепко
он в землю родины моей.
Подобно дубу-великану,
корнями землю он обнял.
Бил гром его… Но гром тот канул,
а дом стоит – как и стоял.
Стоит, замков не признавая.
Струит свой свет в иную тьму,
в горах дорогу озаряя…
И бог, и вера – гость в дому.
Коль ночью путник вдруг нагрянет,
согреет странника мой дом.
А днём придёт, то праздник грянет –
польётся песня за столом!
Так и живёт… Вот только нужно
порог истёртый заменить…
Живёт мой дом со всеми дружно –
нельзя в горах иначе жить.
Стоит лицом к дороге дом,
в грядущее взор устремляя.
Суровой жизни нить живая,
идущая сквозь сердце края,
вовек не оборвётся в нём.
Перевёл
Молчание Цхинвала
Молчит мой город Цхинвал –
Молчит…
Ночи полные стрелял –
Стучит…
Скупой улыбке Цхинвал –
Амбразура…
Ты сожги мне печаль –
Конъюнктура…
Стонет молчаливый город –
Стонет…
Канонад дикий грохот –
Тонет…
В канатах дорог Цхинвал –
Стрелял…
Потом молчал, мне молчал –
Металл…
Искры раскалённых звёзд –
Искры…
От метеорных пород –
Мысли…
Моей жизни частица –
Цхинвал…
Эх, вот бы забиться –
В подвал…
Тихий город Цхинвал –
Тихий?!
Времени низкий портал –
Низкий.
1 Легендарные герои осетинского эпоса.
2 Ирыстон (Ир) – Осетия.
3 Салам (осет.) – привет.