Театр для детей вчера, сегодня и...
Андрею ДЕННИКОВУ 29 лет. Режиссёр-постановщик. Работает в Государственном академическом центральном театре кукол имени Сергея Образцова. Поставил около десяти спектаклей. В театре Сатиры идёт его «Левша». В 2006 году ему присвоили звание «Заслуженный артист России».
Сначала он резко возразил на моё предложение поговорить о «детском театре» и «детских спектаклях»...
– Нет никакого особого «детского спектакля»! Говорить: мы – «детский театр»? Сегодня это звучит смешно. Что это означает? Особое искусство? И в чём же тогда его особенность? Я думаю, только в одном – в театре есть актёры, способные играть семь гномов, больше ничего. Вот они и скрываются за словами «детский театр». А дальше пошло-поехало: к нему, мол, следует иначе относиться, мы за чистоту «детского театра»… Ерунда это.
Привёл примеры...
– «Аленький цветочек» Товстоногов ставил так же серьёзно, как и «Хануму». И между прочим, Бабу-ягу играл там сам Лебедев. А для кого писал свои сказки Шварц? Фильм «Золушка» – он для кого? Я уж не говорю, чего там стоит одна Раневская. На «Щелкунчика» идут и взрослые, и дети. Знаете, Мольер страдал потому, что внутри он был трагиком, но при его внешней фактуре он не мог играть трагические роли. И потому ушёл в комедию. Но вы можете себе представить, чтобы Мольер сказал: «Комедия – вот это да! Ну а трагедия…» Говорить: «Мы – детский театр» – то же самое...
Сделал вывод...
– Театр для детей такой же сложный, как и взрослый. Даже ещё серьёзнее. Я считаю, что если в театре для детей танцуешь, то танцевать ты должен лучше, чем во взрослом. Проблема театра для детей лишь в одном – им сегодня почти никто не занимается. Я, например, в Москве не вспомню ни одного хорошего спектакля. Вот и влачатся «детские театры» кое-как... Нет, конечно же, должны быть специальные спектакли для очень маленьких. Но это – отдельное. Причём – целая наука.
Потом повспоминал...
Меня водили в театр с трёх лет. В театр Натальи Сац. Я видел много. Приходишь в театр, а там герои под музыку Чайковского стоят на балкончиках и говорят: «Здравствуйте!» Мне, ребёнку, было интересно и важно в театре всё – и пластика, и голоса, и куклы, и костюмы... Причём музыка играла решающую роль. И всё было на высочайшем уровне. На спектаклях было солнечно... Там было красиво. Я вообще люблю, когда красиво. Там, между прочим, балерина, которая могла работать в Большом театре, танцевала в «Синей птице». И как танцевала!
В театре Сац была идея – поделиться с детьми. Когда на здании театра установили скульптуру Синей птицы в арке, она забралась на крышу и, как ей казалось, крикнула на всю Москву: «Я поймала Синюю птицу!» И в этом вся она. Она работала и знала, как работать для детей. Просто притягивала к театру талантливых людей. Она сумела воплотиться в театре. Сейчас туда я специально не хожу. Боюсь спугнуть и детство, и ощущения...
Потом я по телевизору увидел Образцова, и он меня заворожил. Но он был – иной. Когда я первый раз пришёл в этот театр, мне не понравилось. В спектаклях не было ни воздуха, ни света. И эти куклы на чёрном заднике… Всё отличалось от театра Сац.
Образцов часто выступал по телевизору. И то, как он говорил, завораживало. Он разговаривал, как старенький ребёнок. Спектакль «Мистер Твистер» был мрачный, а сам Образцов был светлым волшебником. Он в детстве для меня существовал как бы отдельно от театра, которым он руководил.
Потом я начал понимать театр Образцова. Оказывается, для восприятия и понимания кукол надо было повзрослеть. Я посмотрел «Солдат и ведьма», «Таинственный гиппопотам». И начал Образцову подражать. Я в детстве сам шил кукол...
В театре Образцова звали «фотограф». «О, пришёл фотограф!» Он запросто снимал с ролей. Садился незаметно в ложу, смотрел спектакль, а потом своим известным тенорком спрашивал: «А кто это сегодня играет царевну Будур?» Такая-то... «Снимите. Введём другую» – или: «Снимите, будем репетировать». Он был хозяином в театре. И как хозяин он был жесток. Для него любой спектакль был главным. Он следил, чтобы артисты занимались речью, пением. Вокал был обязательным. К нему шли из профессионального театра, чтобы работать с куклами. Тогда в театре работали Мэй, Дивов, Самодур, Сперанский, Мазин, Гердт... Многие театры мечтали о таких характерных артистах! Когда же Самодур играл Создателя в «Божественной комедии», он так играл, что вся Москва бежала на него смотреть.
Я видел куклу Аладдина в руках Сперанского! Её, как и любую куклу, снимать на телевидении практически нельзя. Она становится как бы мёртвой. А там, в театре, она была живая. А голос!.. Под руководством Образцова артисты строили свой театр. Им была понятна цель. Театр потому и жил.
Сообщил на всякий случай...
– Нет, жизнь в театре Образцова идёт. Спектаклей много новых. Надежда, кстати, есть, что наш директор переделает театр. У него свой план – другой буфет, фойе...
Заметил...
– Ребёнок чуда ждёт всегда. И во всём. Прав был Быков, который говорил об этом. «Вдруг откуда ни возьмись!» – и всё, и у ребёнка замирает душа, он ждёт... Об этом «вдруг» всегда необходимо помнить. Появление огня в камине, воды из крана – это тоже «вдруг». И «вдруг» оказывается, что собаки, кошки – живые...
Рассказал...
– Я был на многих фестивалях кукол. И понял, в чём проблема. В провинциальном театре артист выходит с куклой из-за ширмы и начинает быть артистом драмы. Но он не понимает, зачем он здесь как артист. Или, работая артистом, не понимает: а при чём тут кукла? Проигрывает либо кукла, либо актёр. Ну а в итоге – зритель. Артисты играют просто плохо. Очень провинциально. К сожалению, у нас, в театре Образцова, сейчас игра актёров очень часто не соответствует тому же Образцову.
И объявил...
– Нет, демократия и театр – две вещи несовместные. Тут я согласен с Табаковым. Театр развалится без жёсткого контроля. И нет различия – спектакль для детей, спектакль взрослый... Артист, как и любой человек, может расслабляться. Если за ним не следить, он в «Лебедином озере» покажет лягушатник. Я, кстати, думаю, что кукла – в чём-то балерина. Она глазами, поворотом головы, неуловимым жестом, через тело, должна нам рассказать, что у неё внутри.
Опять привёл пример...
– На мой спектакль привели подростков. Я не люблю, когда их водят классом. Они приходят в театр с ощущением, что вот теперь – свобода. Что вырвались из дома, ушли от родителей... Приходят, чтобы просто время провести. А мы играем «Маленькие трагедии».
Стою в кулисах, думаю: о Боже, как я им покажу, что есть любовь, есть женщина, мужчина, есть чувства между ними! Сейчас у них всё просто, быстро, зачем им это всё? Пошёл спектакль, выхожу на сцену. Сидят, молчат. И тут мой монолог Скупого рыцаря. Они совсем притихли. И в этой тишине прошёл весь первый акт. Ну ладно, думаю, и хорошо. Но сейчас начнётся «Донна Анна»... Дошли до сцены донны Анны – и... гробовая тишина. А потом... Таких аплодисментов я давно не слышал.
Ещё, помню, был спектакль «Риголетто». Ко мне после спектакля подошли молоденькая девушка и парень. Он – здоровый, бритоголовый. И говорит: «Она это, сказать хочет». А девушка в слезах: «Какие сволочи, убили Джильду!» Вот это для меня сегодня важно. Реакция людей не больно культурных, может быть, впервые посетивших оперу. Нет, зацепить их можно! Если дарить добро, любовь, то можно... Когда я смотрю фильм «Корпорация монстров», я могу понять подтексты и постараюсь улыбнуться. Но юный человек, который это видит впервые, как правило, бывает не готов к такому восприятию... Или злосчастный Шрек. Опять – я понимаю, над чем могли смеяться его создатели. Но ведь ребёнок-то не понимает, над чем они смеются! Шрек для него – сказочный герой. Хотя на самом деле он – антигерой. Ребёнок не готов к агрессивному вторжению в его сознание и душу.
Сказал задумчиво...
– Согласен, цензура принесла немало бед. И всё-таки какая-то фильтрация в искусстве для детей должна быть. Хотя часто мне кажется, что это вопрос элементарной совести. И фильтровать должна она. Я не боюсь, если на мой спектакль придёт ребёнок. Я даже билетёрам говорю: «Детей – пускайте!»
Чтобы воспитать ребёнка, нужно положить всю жизнь. И дети будут благодарны родителям. Они смогут воспитывать своих детей, потому что будут знать, как это делать. В Австрии, к примеру, во времена Моцарта в любой семье были свои семейные оркестрики. Моцарт мог с детства играть на высочайшем уровне ещё и потому, что все вокруг были музыкантами.
Я, кстати, помню, что в театре Сац в специальной комнате стояло фортепьяно. И мы, детишки, там собирались. Нам пианистка играла разные мелодии, а мы угадывали, что за мелодия звучит. Мы кричали: «Это Шерхан! Это Вода!» Нам помогали развивать ассоциации. Сейчас такого нет нигде.
Вдруг вдохновился...
– Вот есть девочка, ей только пять. Она смотрела все мои спектакли. Джованна! Так её зовут. Была на «Исповеди хулигана». Это спектакль о Есенине. Что она может там понять? Но что-то держит. Ей что-то близко. Может быть, она одна такая? Необычная?.. Нет, таких «необычных» можно сделать. Создать. Воспитать.
Я знаю точно, что мультфильм «›жик в тумане» – не для детей. Я в детстве, когда смотрел его, – боялся. А взрослые об этом забывают. Им хорошо и радостно от собственных приколов. Когда я ставил «Кота Ваську», во время репетиций артисты начали хохмить, как взрослые. И я сказал: «Нет, так нельзя, ребята, идём по пьесе. Ведь придет ребёнок. Давайте-ка поаккуратнее».
Нет, деньги надо зарабатывать, конечно, надо, но – по-другому. Это уж вопрос совести и чести – как ставить для детей. Я, например, всегда стараюсь помнить гоголевскую фразу о том, что если бы наши писатели не писали пошлых водевилей, наши читатели их не смотрели бы. Но – пишут и тем самым превращают зрителей в толпу. Сейчас детей в театре, кино не подпускают ко Христу. А он говорил: «Кто соблазняет малых сих...»
Да я и сам не очень понимаю, какие же они сегодня, эти юные зрители. В театр разные приходят. Ведь это раньше были сплошные октябрята. Сейчас хочет – будет, а не хочет – так не будет. Это и хорошо, и плохо, честно говоря. Всё-таки они очень сами по себе. Их окружают и терроризируют телевизор, эстрада, пошлые книги и журналы... Они не знают, из чего выбирать, на что равняться... Прямо ёжики в тумане.
Вдруг улыбнулся...
– А я вот всегда любил играть лису. Играю её ну просто с детства. Отрицательная роль, но – этот хвост, но – эта лисья морда...
И попрощался...
– Пойду переоденусь – «Кот Васька» скоро начинается. Мне, кстати, нравится и кота играть. Он у меня как маленький ребёнок – шкодлив. Когда я выхожу на сцену, в нём дети сразу видят своего...
Спектакль начинался через час.