Стреноженный светом

чтобы летать

нельзя исправиться поэту

благ равнодушен и поган

и продаётся за монету

духовнейшую интриган

бросающий старушку музу

за ради прочих либо муз

бесполых многополых в узах

его поэзий странный муж

поэт и воплощённо пошлость

и благодать и благодать

зажат меж будущим и прошлым

чтобы летать чтобы летать

крокус

с окна такая холодина

идёт сардиной

на мой китовый лоб

мой потолок

что я верчусь как глобус

весь мир театр автобус

о я верчусь и хлад

голодный Стружу гад

и я верчусь как глобус

чем для себя вдруг ребус

ведь не снимая робу

поэта сев в амнибус

верчусь увы как глобус

в лучах холодных гада

синь далеко не крокус

и щурюсь кит как панда

се Сталинград

когда пульсирует удача

и неудача же она

оплата лучшего и сдача

на худшее увы сама

проходит жизнь имея время

выстраивая времена

истории в пространствах тления

роняющего семена

проходит Струж без огорчений

доступных каждому слону

когда беззубый среди черни

от голода бы утонул

в предельной ясности былого

библейского как рай как ад

которых Струж провидел много

и повидал се Сталинград

спокойствие одно

я спокоен я один

а когда мы скажем двое

я и боль не победил

и того гляди завою

я один я завершён

вдруг врывается во Стружа

человек пусть небольшой

умереть осталось дружно

я один я завершён

вдруг нарушен вдруг нарушен

может это хорошо

что заразою укушен

железная кувшинка

я ушёл в глухую сторону

вроде прямо шёл и шёл

и сорвался вниз и тропами

и понёсся хорошо

и теперь вокруг видения

яви нету вообще

что и предваряет гения

то бишь ярость не клише

что и предваряет гения

загорает его гжель

на сосуде омерзения

мира жёсткого как жесть

что и предваряет гения

как железная кувшинка

детства моего оленьего

где рогач колёсный шинный

загибаемся в быту

Стру́жи любим крепкий быт

добиваемся покоев

камень мрамор камень бут

Стружа всё и всё такое

загибаюся в быту

костяные се из кожи

мне подайте ножку ту

подавайте милу рожу

загибаюся в быту

набиваю пухом духа

бытовую тьму тахту

где пера тебе и пуха

загибаюся в быту

по-за бытом Бог невидим

ибо чёрту на беду

непрозрачный бытобилдинг

гад с бородой

не желаешь умереть

чем не радуешь и впредь

я считать тебя не буду

гениальнейшим верблюдом

искажённой красоты

что с природою на ты

ибо гладкий как удав

гад подземный горб прибрав

гад космически красив

млечной вечности массив

гад иногородный

иностранный модный

гад бездарный гад худой

но с библейской бородой

пушкинский кумир

весна как бы торопится

я всё зимой живу

медведь во мне ворочается

не спит не на жиру

в такую рань цветения

кадят нежданны в мир

что глядь пора осенняя

шед пушкинский кумир

Кармен

болезнь выводит из вранья

как бы большая правда

поэт правдивейший маньяк

правдивому и рады

не болен чемпион спортсмен

и врёт когда здоровый

поэтова болезнь Кармен

поёт ножом и кровью

огреховая кровь

кровь моя как хлынет

скорлупой ореха

вызванная ныне

крупная как репа

ржавою редискою

покатилась гадить

чьими мазан искрами

ей рекламно даден

освещаю оною

личную округу

дикой кровью конною

топочу как в дурке

кровь моя как хлынет

хлынет что животное

красное по линии железнодорожной

пропащий поэт

я стреноженный этим светом

неродной как поэт поэтам

потому когда я поэт

существа мне родного нет

я стреноженный этим светом

луковица среди минаретов

потому что когда поэт

существа мне родного нет

ведь встревоженный светом тем

я стреноженный этим светом

пропадаю таким поэтом

чтобы жить пропадая затем

падали

Бодлер всегда писал о падали

о падалевой красоте

читательские слёзы падали

внимая падле чистоте

будь падаль лошадью ли женщиной

но подавала фимиам

читатель становился бешеным

когда во падали вникал

читатель становился бешеным

бодлеровские цветы

что на шипах его и вешали

ему пределы красоты

читатель становился бешеным

и до сих пор такой же Струж

чёрт белый попугаем крашеный

для падали Бодлера нужд

спасительное слово

Струж скатился с облака

в земляную жижу

славно словно яблоко

толи быть бы живу

не ценил я облако

но ценил я славу

бегемота дьявола

спасай меня слово

кинострофа

богатеют строфы

кинокадрами

сдобные как софы

лбы с кокардами

нет внимания

повествованию

киномания

киноломания

богатеют строфы

кинодраками

объёмные кофры

полные раками

богатеют строфы

рыломордые

принимая морфий

ки́нородные

иерихонские трубы

как будто спрятан ото зла

горю себе в подвале

добротно пышущий розан

Парижа сенегалец

как будто я ради добра

грядущего любовью

зла супротив вода ведра

для жаждующей крови

как будто таракан и мышь

для будущей свободы

в подвале соблюдаю тишь

последние я годы

но времени и не вагон

не шахты вагонетка

вот запоёт Иерихон

и времени как нету

бредень

во мне миров не меньше чем вокруг

им шлю я позитивные сигналы

по христиански даже и врагу

я высылаю золото кораллы

во мне и вне царица доброта

хотя мирам ни дна и ни покрышки

и пользуется этим сволота

как барибалы бурые ли мишки

во мне и вне царица доброта

чьё время либо отпрыски кукушки

растянутая в вечность маета

опора рычага которой Кушка ль

опора рычага которой Рим

опора доброты высоковольтной

опора неваляшки то бишь Крым

опора ляжки рукоятки кольта

опора рычага которой Струж

опора рычага рычит и бредит

опора рычага опора душ

суть кислорода водорода бредень

скоро осень

дело к осени весна

цвет раскочегарила

наливается листва

а зима отчалила

дело к осени вперёд

надо видеть дальше

осень смертная грядёт

будет много раньше

дело к осени весна

умирает быстро

к лету валится красна

спалится как Искра

Ленин Гитлер всевесной

явлены планетой

летом явлен паж босой

Струж на козлах Леты

ножик

Лету понять невозможно

лету сродни она

жаркая словно ножик

в Лету канули дни

Лету понять невозможно

рыбы в ней не живут

плавают острожно

мёртвые мёртвые жуть

Лету понять невозможно

разве что только зимой

прошагать её можно

холод когда ножевой

Лету понять невозможно

старая стерва река

сброшенная словно кожа

гада в бровьберегах

хитрец

лавирую без убеждений

как всякий немощный хитрец

участник жизни отношений

и на дуде её игрец

и я себя не презираю

се я согласен сам с собой

что хата Стружа хата с краю

но иногда вступаю в бой

о я бываю господином

своей судьбы своей судьбы

когда при лампе Алладином

не уклоняясь от борьбы

вершу волшебные победы

и сердцем жив и сердцем жив

переживая мира беды

силён что джинн

ню

человек с нечеловеком

в нескончаемой борьбе

шилом ядерным мачете

сами ли не по себе

режутся обычно дело

подаётся челоплоть

воландам и айзазеллам

кошелёк мой кашалот

борется со мною зе́ло

раздраконенный зелó

и стою ещё Козельском

жизни прерванный зевок

борются со мною деньги

побеждают и поют

неромансы ибо гены

крокодиловые ню

алая Русь

Россия аленький цветок

вселенского чудовища

что делят запад и восток

России яму роющие

но ей вселенную спасти

пролиться алой кровью

и во Вселенной зацвести

любовию героев