КИНО
«Падение в небеса»: Хармсу снова не повезло
Одна старуха от чрезмерного любопытства вывалилась из окна, упала и разбилась. Вот так вот просто, без затей, с лаконичностью, повергающей разом и в веселье на грани истерики, и в экзистенциальный ужас, начинается известный текст из цикла миниатюр «Случаи». Из окна высунулась другая старуха и стала смотреть вниз на разбившуюся, но от чрезмерного любопытства тоже вывалилась из окна, упала и разбилась. Называется произведение «Вываливающиеся старухи» и давно утвердилось в качестве определённого кода, служа своему создателю одним из главных опознавательных знаков, в известном смысле «отвечая» на пространстве массового сознания за стиль и поэтику Даниила Хармса. Потом из окна вывалилась третья старуха, потом четвёртая, потом пятая. Весь смысл и всё дьявольское обаяние этой вещи не столько в жутковатой абсурдности сюжета, сколько в стремительной наррации и той обезоруживающей невозмутимости изложения, которые решительно сдвигают все устоявшиеся внутренние представления, смещают сознание, сбивают тебя с ног, грозя отправить, если ты, не дай бог, находишься у открытого окна, аккурат следом за старухой... У режиссёра Натальи Митрошиной, дебютирующей в «полном метре» картиной, основанной на произведениях Хармса, а кроме того, на его письмах, дневниках и отдельных обстоятельствах биографии, линия «вываливающихся старух» решена в совершенно ином ключе. Время от времени действие – и без того, мало сказать, не линейное – прерывается ни с того ни с сего эффектными кадрами-близнецами, на которых выряженный в женское дюжий каскадёр, совершая лихой цирковой кульбит, выпрыгивает из не слишком-то высокого оконного отверстия и летит-летит… Красиво летит, в рапиде, кажется, даже под сопровождение какой-то проникновенной музыки. Нужно ли ещё что-то дополнительно разъяснять, стоит ли ещё что-то описывать – например, главную связующую фигуру, на которую назначен некий пролетарской внешности юный подручный монтёр, всё тянущий, наподобие красной нити, промеж героев и эпизодов свой провод?.. Непонятно куда, неясно в итоге, зачем и чего ради. (Ах, ну да, конечно – чуть не забыли – Даниил-то наш Хармс, будучи ещё Даниилом Ювачевым, аж целый год проучился в Ленинградском электротехникуме, и это, что называется, многое объясняет.) Или вот ещё сильный ход: перемещение весьма специфических героев «Случаев» чуть дальше во времени, в период начала блокады, со всем характерным набором атрибутов – плакатом «Родина-мать зовёт!», речью Сталина из репродуктора и т.п. Ощущения такая пролонгация вызывает диковатые. (Да, конечно, все мы помним, что Хармс умер в тюремной больнице в первую блокадную зиму. Но писательская его биография завершилась несколькими месяцами раньше – зачем пытаться совместить принципиально несовместимое?) Есть ли смысл в каких-то дополнительных теоретических обоснованиях того прискорбного факта, что картина «Падение в небеса» кардинальным образом противоречит той художественной, философской и человеческой вселенной, которую она с лёгкостью, как бы резвяся и играя, пыталась постичь, а затем передать?.. Наверное, не стоит, тем более что по части теоретизирования, как выяснилось, большой докой оказалась сама режиссёр-постановщик: в пресс-релизе картины, который удалось обнаружить в Сети, она высказывается, в частности, следующим образом: «Идея художественного замысла фильма изначально лежит вне иллюстративной визуализации произведений Хармса». Иллюстративной визуализацией и впрямь не пахнет. Персонажи писателя – Федя Давидович, укравший масло и вынесший его из дома во рту, вечно лежащий на полу в коридоре Мышин или безымянный артист, любивший свою мать, но ещё больше любивший барышень, – обладают своим феноменальным своеобразием именно за счёт того, что, являясь на первый взгляд самыми обыкновенными, условно-типическими гражданами, вдруг совершают фантасмагорические, дикие, абсолютно алогические действия и поступки. На экране же перед нами люди, которые изначально дики и фантасмагоричны. Они безостановочно отчаянно кривляются, гримасничают, жестикулируют и двигаются труднопередаваемым в словах образом. А потому неизбывно катастрофически неинтересны. Когда вывалилась шестая старуха, мне надоело смотреть на них, и я пошёл на Мальцевский рынок, где, говорят, одному слепому подарили вязаную шаль.
Это не только кадр из фильма, но и род визуальной авторецензии