ПАМЯТЬ
10 мая исполнился год со дня кончины Александра Александровича ЗИНОВЬЕВА, выдающегося учёного, знаменитого писателя, исследователя советской социальной системы и одного из наиболее острых её критиков. В этот день на Новодевичьем кладбище был открыт памятник, а 15–16 мая в Московском гуманитарном университете (где у Александра Александровича в последние годы его жизни был свой исследовательский центр, ныне продолжающий свою работу уже как Исследовательский центр имени А.А. Зиновьева) прошли «Зиновьевские чтения».
Недавно в «ЛГ» (№ 19, 2007 г.) вышло интервью с Ольгой Мироновной Зиновьевой, вдовой Александра Александровича, которая ведёт огромную работу по сохранению и пропаганде его научного и творческого наследия. Сегодня мы публикуем выступление на «Зиновьевских чтениях» нашего постоянного автора Юрия Болдырева, сотрудничавшего с Александром Александровичем в последние годы его жизни в рамках «Русского интеллектуального клуба», который до самой своей смерти возглавлял А.А. Зиновьев.
«Я – сам себе государство!», – провозгласил Александр Александрович Зиновьев. Что он имел в виду? А если каждый так?
Ну не нравилось ему советское государство, так на то ведь есть два аргумента. Первый: наше государство – самое лучшее, а кто не согласен – до свидания. И второй: как сказал, кажется, Бердяев, государства создаются не для того, чтобы устроить рай на Земле, но для того, чтобы не допустить на Земле ада.
Но до второго аргумента не дошло. Да и зачем, если есть первый?
А что вообще было главным в том государстве, которое исследовал, а значит, и критиковал Зиновьев?
Для тех, кто в результате Великой Октябрьской революции получил невиданные ранее возможности образования, здравоохранения и творческой самореализации в общем деле, включая возможности подъёма в социальной иерархии, главным было, разумеется, это. Для тех же, кто по результатам Октябрьского переворота утратил всё, в том числе нажитое прежними поколениями, кто в ходе коллективизации также потерял всё, прежде добытое тяжким трудом, 
наконец, для тех, кто попал под машину репрессий, это, может быть, и было главным.
Во время Великой Отечественной войны главным оказалось то, что позволило так или иначе сплотить народ, мобилизовать все ресурсы и выстоять. И во время послевоенного восстановления страны, и в начальный период глобального противостояния главным было то, что не дало реализовать планы агрессии в отношении СССР, позволило нам прорваться в космос, создать мощную науку и промышленность, ракетно-ядерный паритет сверхдержав.
Но позже, в разгар холодной войны и к её закату, если судить по результатам этой войны, главным оказалось что-то другое, сначала и не всем видимое, но то, что в конечном счете предопределило приговор – крушение.
Что видел Зиновьев в своей стране, в своём государстве?
Александр Зиновьев воевал на фронте, когда это было главным. Затем он развивал науку, изучал свою страну, пытался делать это объективно.
Можно ли было дефекты того строя преодолеть в рамках советской системы? Теперь модно считать, что нельзя. Но разве из предвидения Маркса и Ленина, а затем возникновения в России советской системы следует, что капитализм не способен совершенствоваться, в том числе заимствуя элементы социалистического регулирования и перераспределения?
Но также из крушения советского социализма ещё вовсе не следует, что и советская система была в принципе не способна преодолевать свои недостатки, в том числе заимствуя что-то у системы западной. Что именно? Прежде всего способность к критическому взгляду на собственные недостатки.
Готов ли был сам Александр Зиновьев к доброжелательному обсуждению плюсов и минусов советской системы? Думаю, что да, но система этого не позволяла, и в этом был один из её колоссальных дефектов. Как сказал кто-то из великих, если не ошибаюсь, Ларошфуко: «Ни один наш исходный недостаток не стоит тех, что мы приобретаем, когда пытаемся эти изначальные скрыть». Отказываясь от дискуссии по реальным фактам жизни, пытаясь недостатки не преодолеть, а скрыть, мы приобретали дефекты более масштабные, системные, определявшие направление нашего уже не развития, а деградации.
Александр Зиновьев не был мягким и доброжелательным критиком. И тому есть объяснение.
Что делает доброжелательный человек, когда видит неловкость или ошибку другого? Деликатно подсказывает. Но что делает этот же человек, если заблуждающийся упорствует, принуждает окружающих не замечать ошибку, превозносить её как величайшую истину и всеобщее благо? Тем более если видит, что эти ошибки и лицемерие уже обходятся слишком дорого? Вот тут в творческом человеке просыпается едкий сатирик, слово которого колет и режет. Так что же, он – враг? Нет, он – «сам себе государство».
Из нашего государства Зиновьева изгнали. Унизительно, как будто он и не проливал за него на войне свою кровь. И куда же ему, если он – «сам себе государство»? Туда, где все остальные тоже – сами по себе и никого из тех, кто не допускает ада, нет? В леса Амазонии или в Центральную Африку? Нет, убежище предоставляет другое государство – хотя и признавший свою вину тем не менее наследник тех, от кого Зиновьеву пришлось защищать Родину тремя десятилетиями ранее. Здесь объективный взгляд и научный метод Зиновьева приветствуются.
Это что же, значит, существуют идеальные государства, в которых зиновьевский лозунг уже неактуален? Если хоть одно идеальное государство уже есть и оно тебе радо, зачем же ещё строить лишнее? Зачем тогда эта формула «Я – сам себе…»?
Но Зиновьев оставался учёным и, как он сам рассказывал, естественно, попытался применить свою методологию исследования к новому объекту – к западному государству и обществу. И что же, вновь успех и овации? Ничего подобного – полное отсутствие интереса и стена умолчания. То есть он как учёный нужен был Западу лишь до тех пор, пока являлся критиком СССР. Что это – личное крушение? Нет, всё встало на свои места: «Я – сам себе государство» – формула вновь стала актуальной.
Как понять и увидеть истинные мотивы, движущие человеком? Любому критику политического режима можно сказать, что он льёт воду на чужую мельницу. Вот они, заказчики, – за рубежом. И кто ты на самом деле: герой, пытающийся вскрыть язвы, чтобы вылечить, или же продажная шкура на службе у наших недругов? В реальном мире, разделённом на противоборствующие лагеря, нелегко это распознать.
В отношении Александра Зиновьева для многих (конечно, не для его друзей, которые видели и знали его с молодых лет и не сомневались в чистоте его помыслов, а для сравнительно внешних наблюдателей) ясность наступила лишь тогда, когда он вернулся в Россию.
Казалось бы, тоталитарная система сокрушена и Зиновьеву, как одному из наиболее последовательных её критиков, самое время торжествовать и почивать на лаврах. Что же помешало ему насладиться праздником «демократизации», слиться с «мировым сообществом», творчески разъяснять недопонимающим (а уж таланта, образности и остроты языка ему бы на то хватило), как прогрессивен путь, по которому ныне пошла Россия, какой великий вклад в историю мировой цивилизации вносят наши «реформаторы» и вообще как близко и неизбежно всеобщее счастье?
Помешало то, что в своё время заставило идти на фронт и воевать за свою страну. И вместо здравиц мы услышали: «Целили в коммунизм, а попали – в Россию».
Уже очень пожилым человеком Александр Зиновьев оказался в положении, когда он действительно – государство, только сам себе.
Западное государство он знает, изучает, признаёт, но осознаёт его противником своей страны, своего государства, причём не временным, не в его конкретной исторической форме Советского Союза, но вечным противником.
Современное же Российское государство он тоже знает, изучает, но не уважает и не признаёт, считая его марионеткой в руках Запада, предателем вечных интересов России.
С кем вы, Александр Александрович Зиновьев, в этот последний период своей жизни?
Не с Западом, целенаправленно уничтожающим Россию.
И не с Российской Федерацией – в её нынешнем виде.
Но с Россией – с теми, кто хочет строить сильное и независимое государство. А пока России толком нет, пока она всё ещё сдаётся, он опять – сам себе государство.
И тут уже ни один недоброжелатель не может бросить в него камень. На чью мельницу он льёт воду? Нет на тот момент ни в России, ни за рубежом – нигде нет такого заказчика. Только он сам и его представление об интересах своей страны. Он и его единомышленники – сами себе государство.
Но как понимать это в смысле дальнейшего строительства нашей жизни и недопущения этого самого ада на Земле? Уместно привести изречение, приписываемое Сократу, который говорил примерно так: «Счастливые люди философы. Они одни, если отменить все законы, будут продолжать жить так, как жили».
Что это означает? Это означает, что основа самоорганизации общества не во внешнем насилии, а в каждом из нас, в самом себе, в своей жизненной философии, в своей морали, чувстве долга и способности им следовать.
И есть аналогия между всем последним периодом нашей новейшей истории и замечательным рассказом Александра Зиновьева о том, как они в начале войны попали в окружение. Предвидя пленение, многие или даже большинство стали срывать с себя нашивки и знаки отличия. И парадокс: готовясь предать Родину, на тех, кто не стал этого делать сам и побуждал других этого не делать, на тех, кто призывал сражаться, смотрели косо и даже осуждали. Осуждали как… предателей. Получалось, что уже те, кто готов до последнего сражаться с врагом, как будто предавали своих товарищей. Вот такой момент извращённой морали.
Но разве не напоминает этот рассказ мораль значительной части нашего общества и государственной власти в 90-е годы, когда Зиновьев возвращался в страну? Когда срывание с себя всяческих «нашивок» долга, чести и совести стало массовым явлением, когда неучастие в разграблении своей Родины рассматривалось многими то ли как глупость, то ли как предательство товарищей… Когда в ходу был осуждающий термин «не командный человек», по сути, означавший «не желающий участвовать в разграблении страны»...
И Александр Зиновьев вернулся в такую страну – с абсолютно раздавленной моралью – именно как на поле боя. «Не сдавайтесь, не предавайте! Ведь против нас ведётся настоящая война, лишь завуалированная, прикрытая, но оттого не менее жестокая!» – вот, наверное, квинтэссенция того послания, с которым этот уже очень и очень пожилой, 77-летний солдат вернулся в наш слабый и разрозненный строй.
Вспоминая Александра Александровича Зиновьева, мы не должны забыть и другого нашего товарища, ушедшего несколькими годами ранее, – академика Никиту Николаевича Моисеева, одного из основателей и первого президента нашего Русского интеллектуального клуба, которого затем и сменил в этом качестве Александр Зиновьев.
Когда оба эти основателя ещё были живы, помню, мы проводили заседание, на котором встал вопрос о роли и механизмах пресечения массового предательства. Того самого, о котором Александр Зиновьев рассказывал применительно к военным годам и с которым мы столкнулись теперь. Вспомнили и о знаменитых «заградотрядах», которые во время той войны создавались властью. И два больших учёных, два фронтовика говорили о «заградотрядах», которые, хочешь или не хочешь, в той или иной форме, но должно создавать само общество – за своими представителями-политиками, за своими руководителями государства – если, конечно, оно не хочет любую, в том числе скрытую, войну безоговорочно проиграть.
Учёный не может успеть за свою жизнь дать ответы на все вопросы. Но учёный может поставить вопросы, посеять жажду поиска истины в своих учениках. Гражданин в одиночку, сколько бы он ни был сам себе целым государством, тем не менее тоже не может решить все вопросы нашей жизни. Но гражданин Александр Зиновьев своим примером сумел породить в других волю к борьбе и сохранению в любых условиях самого себя как цельной творческой и ответственной единицы, из которых только и может выстроиться дееспособное общество, способное защитить себя и дать своим детям шансы жить и самореализовываться.