Но ведь и национальные особенности и различия чрезвычайно важны. Ещё в начале прошлого века известный этнопсихолог Д.Н. Овсянико-Куликовский говорил: «Только слабоумные и идиоты лишены национальных признаков». Потому и поражает глобальная мировая вакханалия оглупления и обезличивания человечества в медийном пространстве. Тогда будет верен и обратный силлогизм: лишённый национальных признаков – слабоумен. Вот почему самобытная талантливая национальная литература в Советском Союзе всегда приветствовалась. В современной России принцип этот, к сожалению, заметно утрачен.
Был у Николая Первого такой расчётливый министр финансов – граф Егор Францевич Канкрин, вроде Кудрина: только деньги. На культуру, Пушкина там, да вообще на историческую ментальность России – ноль внимания. Запомнилась его замечательная либеральная фраза: «Книга – это не товар, а вот бочка навоза – это товар». Что ж, по тем временам оно и верно, тиражи мизерные, читают в массе своей неохотно, прибыли никакой. А от удобрений на поля ни заботливый помещик, ни крепкий крестьянин не откажется. Теперь, спустя без малого 200 лет, он бы так не сказал. Книга стала ещё каким товаром! Один Акунин чего стоит. А сама Улицкая с Быковым–Сорокиным?
Любую самую слабую книгу можно так мастерски раскрутить, что сразу ходовым товаром будет, да тут же премии выписать, если её ещё начинить чем-нибудь этаким, от чего кровь в жилах застынет. Лучше всего для этого подходит, конечно же, тема «усатого» и ГУЛАГа. Хоть и изъезжена она уже вдоль и поперёк, от Соловков до Колымы, а всё не тормозят. Какого бы ещё нагнать ужаса? А не пришла ли пора написать о поначалу забитой, а потом раскрепощённой женщине Востока, попавшей в эту кровавую давильню? Месседж уловлен, Гузель Яхина справилась.
Жила-была в маленьком татарском селении униженная мужем и свекровью несчастная неграмотная Зулейха. В тридцатом году пришли красные варвары и стали всех подряд раскулачивать. Руководил ими, понятное дело, чужак Иван Игнатов. Мужа при этом нечаянно застрелил. Не хотел, время такое. Беременную Зулейху, пока ещё с широко закрытыми глазами, отправил с сотнями других переселенцев в Сибирь. Сам тоже в теплушке туда же комендантом поехал. Путь длинный, месяца три с гаком. Зулейха в дороге впервые увидела карту Советского Союза, показавшуюся ей «беременным слизнем с бычьей кровью». Это к тому, что страна мерзкая. А впереди ждёт её вообще «адский заповедник, придуманный одним из величайших злодеев человечества» (цитата Улицкой из предисловия). На Ангаре баржа в непогоду затонула, унеся на дно три сотни человек, на берег в тайгу выбрались только тридцать. В основном ленинградские интеллигенты, троцкисты, парочка аристократов, несколько крестьян, один подлый уголовник, один психически больной дореволюционный врач-профессор и сам Игнатов с револьвером.
Стали строить землянку, запасать дрова, вязать корзины, ловить медведя (так и не поймали). На материке тем временем свирепствовали репрессии. Всех друзей Игнатова пересажали. Сам он ходит на охоту, постреливает дичь, командует. Зулейха мальчика рожает. Кое-как перезимовали. Наконец по весне новая баржа приходит, посёлок разрастается. Трудная жизнь, кто спорит. Но глаза у Зулейхи раскрываются всё шире и шире. Вот она уже становится артельной охотницей, метко бьёт зверя. Вот начинается любовь с Игнатовым. А для всех поселенцев время жизни на Ангаре растягивается на 16 лет. Уже война миновала, сын Зулейхи проявляет незаурядные таланты в живописи и медицине, бойко говорит по-французски (спецпереселенцы обучили), мечтает о Париже. Уголовник становится чекистом, потому как «социально близкий», и комендантом лагеря, а самого Игнатова с треском выгоняют из органов с лишением всех орденов и званий. Но он успевает помочь бежать на Большую землю сыну Зулейхи, подготовив ему новую метрику, где записывает его своим сыном. Финальная сцена: оба главных героя останавливаются друг перед другом на поляне и чувствуют, что «заполнившая мир боль» (читай – Советский Союз) дала им время передохнýть. И теперь у них обязательно должна начаться новая жизнь.
К слову, из «адского заповедника» обновлёнными выходят все. Третий глаз открылся у всех. Сумасшедший в начале романа доктор Лейбе становится любимым в народе бескорыстным целителем Сибири. Художник, передавший секреты мастерства в живописи сыну Зулейхи, исчезает, а потом шлёт ему поздравительную открытку из заветного Парижа. Игнатов, пусть и поздно, но прозревает (не тем богам ОГПУ служил). Будущий диссидент и борец с режимом готов. Остальные тоже как-то здоровеют душой и телом. Даже если умирают. Ведь смерть облегчает жизнь, разве не так? И в какой-то степени тоже является освобождением из земного ада. Счастливы все, кроме подлого нового коменданта-уголовника. О главной героине и говорить нечего – это уже не сломленная забитая роднёй и национальными предрассудками женщина, а просто-таки сам алеющий победительный Восток во всей его красоте и силе. Вот всем бы теперь уехать в Париж, где непременно рано или поздно окажется сын Зулейхи, оставив этот кромешный ад Стране Советов.
По сути, это роман о свободе. Но исключительно «свободе от» (liberty). Вот почему его так приветствует Людмила Улицкая. За такую свободу и бьются все либералы, на ней и настаивают. А что касается «свободы для» – freedom, – то есть её подлинного смысла и цели, то тут либералы-писатели умолкают, считая, что лучше вообще не искать для неё никакого применения. Это, дескать, вопрос частного выбора, который не является политической или идеологической ценностью. Каждый волен верить во что угодно, считать себя и других кем угодно, декларировать что угодно. Священно только материальное – частная собственность, деньги и личные свободы без норм и морали. Вот почему сейчас в мире – в высшей стадии развития либерализма – не осталось уже никаких ограничений в области духа, но при этом полностью отсутствуют какие-либо ориентиры и вехи.
Надо отдать должное Гузель Яхиной. Она написала действительно неплохой «читабельный» кинематографически стройный роман, с глубоким знанием национальных особенностей, быта, обычаев. Под знаменем либеральной «свободы от». Но встать «влёгкую» в один ряд с плеядой двукультурных писателей, таких как Анатолий Ким, Чингиз Айтматов или Юрий Рытхеу, достичь их уровня ни она, никто другой из современных молодых национальных литераторов, увы, пока не сумел. Под таким знаменем это трудно сделать. Ведь их предшественники писали с любовью к России, несмотря ни на что. И не со «свободой от неё», а «для». Так что поспешные авансы и кредиты раздавать рано.