Её маятник часто перемещается от ханжества к похабству
Она рыдала, вцепившись зубами в подушку софы, чтобы не голосить на потеху соседям, и этот жест я не забуду никогда. Понимаешь, мычала она, понимаешь, он… насильно, насиии-и-ильно… и – горлышком винной бутылки… сказал… новизны хочу, ощущений новых… а врач потом мне сказала: если женщина не захочет, никто её не изнасилует, ты сама виновата, сама…
Подруга моя рассказывала, как её изнасиловал муж. Любимый – до того. У них маленькая дочка, хорошая семья.
Нет нормы? Нет и отклонения.
Листаю в Интернете страницы женских форумов. Истории о насилии над женщинами, рассказанные самими женщинами. Насильники – не только маньяки, как принято считать, их-то как раз немного на свете. Насильники – знакомые, бой-френды, мужья. И белеют костяшки пальцев, сжимающие «мышку». И пересказать нельзя, цитировать полностью невозможно: нет слов. Долгие годы молчания на эти темы привели к тому, что для описания нормального секса или сексуального насилия не выработан нормальный язык: есть или чудовищный язык милицейских протоколов, или медицинский воляпюк, или мат. «Грязное», коим и считалась сексуальная жизнь на протяжении долгого времени, достойно только такого языка, да. Как корабль назовёшь, так он и поплывёт. А называют исходя из собственного мироощущения. Нет слов – нет секса: ни как нормы, ни как патологии. А потому я лучше приведу статистику и результаты социологических опросов.
Наши люди боятся вступать в сексуальные отношения, часто предпочитая на время или на всю жизнь половую абстиненцию. Потому что начало половой жизни в России может стать концом жизни нормальной. 60% населения фертильного возраста в России живут вообще без секса. Это – следствие нашей традиционной культуры, репрессивной по отношению к удовольствиям вообще и к сексуальным радостям – в особенности. Её оборотная сторона – безобразный разгул. Когда нет нормы, нет и отклонения от неё. Так и качается маятник в обществе: от ханжества к похабству и обратно. При этом почти 100% из тех, кто сексуальную жизнь всё же ведёт, занимаются этим назло блюстителям строгой нравственности ради удовольствия.
Только 55% россиян довольны своей сексуальной жизнью. Это самый низкий уровень в мире. Мужчины боятся импотенции больше, чем войны, при этом каждый третий мужчина после 40 лет у нас – импотент. К 50-летнему возрасту 33% россиянок так и не узнали, что такое оргазм (в Европе эта цифра в два раза меньше, см. Е. Журавлёва «Есть ли секс в России?» – http://www.ogoniok.com/4986/3/). 75% женщин были вовлечены в сексуальные отношения тогда, когда им этого не хотелось, то есть были изнасилованы. На такие или сходные данные ссылается, в частности, И.С. Кон в своих статьях и книгах «Сексуальная культура в России: клубничка на берёзке» и «Подростковая сексуальность на пороге XXI века».
До 97% случаев криминального сексуального насилия остаётся вне рамок официальной статистики – в милиции тоже бытуют мифы о том, что «раз изнасиловали, значит, сама виновата». В общественном мнении подвергнуться насилию – это позор женщины, а не насильника. Меж тем уже было сказано: «Нет никакой разницы между изнасилованием и тем, что тебя переезжает грузовик, за исключением одного: потом мужчины спрашивают, получила ли ты удовольствие». Американская психиатрическая ассоциация приравнивает стресс в результате сексуального насилия к стрессу людей, переживших землетрясение, травму на войне, автокатастрофу. При этом в обиход уже вошёл термин «привычное насилие», иными словами, повторяемое многократно и на протяжении долгого времени.
В природе нет сексуального насилия вплоть до убийства самки (в отличие от убийства самца какой-нибудь паучихой или больного новорожденного оленёнка самой матерью). Насилие как доминирующая составляющая сексуального поведения – человеческое изобретение, в пределе это – сексуальный маньяк. Недаром же в некоторых древних языках еда и совокупление обозначались одним словом. И кулинарные аллюзии тут значимы: «сладкая женщина», «вишенка», «съел бы тебя». Вот если остановиться и подумать. Съел бы. Переварил. Чтоб не было?
Принято считать, что у всего живого – три основных инстинкта: пищевой, половой и инстинкт агрессии. Два или три «в одном флаконе» – «творческая находка» человека.
Среди антропологов бытует мнение о «врождённой агрессивности» мужчины. То есть кто не спрятался, он не виноват. В такой интерпретации мужчина – насильник «по природе своей», а сексуальное насилие присуще всем культурам в любую историческую эпоху.
Есть и другая позиция, а именно: в каждом обществе – своё представление о норме и то, что нам может казаться сексуальным насилием, в других культурах таковым не является.
ПАТРИАРХАТ – РЕЛИГИЯ НАСИЛЬНИКОВ?
Радикальный феминизм сформулировал идею: «Патриархат – религия насильников». Однако трудно ныне заявлять, что Америка – страна патриархата, в то время как, согласно социологическим исследованиям, каждый третий американец, например, способен на сексуальное насилие.
Очевидно, следует искать объяснение не в мужской физиологии, не в сексуальности как таковой и не в существовании особого типа мужчин, склонных вообще к насилию, а в социокультурном контексте той или иной гендерной системы.
Уже в Античности появляются идеи о сексуальном удовольствии как зле и о сексе как болезни. Указывали, например, на сходство полового акта с эпилепсией, истерией и другими конвульсивными состояниями. Однако встречаются и рекомендации использовать половую активность как средство против эпилепсии.
В эпоху Средних веков сексуальность, репрессированная официальной идеологией, прорывалась как ересь, как карнавальный разгул – и как чистый садизм; есть свидетельства о том, что присутствовавшие при пытках инквизиторы испытывали оргазм, наблюдая за мучениями жертв.
Новое время занялось интенсификацией тела – появляется культ здоровья, телесности, но одновременно продолжается и патологизация тела и полового акта: и в поздние времена сексуальное поведение будет считаться в основном болезнью и быть под постоянным подозрением.
По уровню контроля над сексуальной жизнью граждан можно судить о степени репрессивности того или иного общества. Но тут-то и зарыта собака: чем больше внешняя регламентация в этой сфере, чем больше власть контролирует, прямо или косвенно, гендерное поведение своих граждан, тем больше тут девиаций. Недаром же сказал Анатоль Франс: «Когда хотят сделать людей… воздержанными... неизбежно приходят к желанию перебить их всех». В открытом обществе эти девиации на поверхности, они видны, потому может казаться, что их самих больше.
И тогда надо понимать, что изнасилование – не маргинальное поведение, а крайнее проявление принятых в культуре стереотипов отношения полов.
Если в обществе существует мизогиния – ненависть к женщинам как таковым, то существует и Джек-потрошитель: именно такой маньяк середины 1970-х называл всех женщин шлюхами, заслужившими то, что получили. Раз есть в обществе такие сценарии, где нормой считается принуждение вообще, ждите вала сексуального насилия. Уровень сексуального насилия в обществе – показатель и ещё одного социального параметра: развитости солидарного поведения. Чем выше уровень солидарности в обществе, тем меньше в нём сексуального насилия.
Опросы показывают, что сегодня в России супружеская жизнь часто является не совместным существованием двух свободных людей, а отработкой повинности и даже формой проституции: за отказ от секса муж может лишить жену финансирования; жена же нередко склонна за секс требовать себе каких-то особых поощрений вроде возможности уйти из дома на вечер, оставив ребёнка с мужем, покупки украшений и т.п. – в зависимости от материальных возможностей мужа. Таким образом, даже супружеский секс становится предметом купли-продажи, а к женщине относятся как к вещи для употребления, и она против этого нечасто возражает, сама так же относясь к мужу.
В то же время сложился целый слой молодых женщин, способных обеспечить себе финансовую независимость и не поддающихся сексуальному шантажу. Вот они-то у нас представляют собой новый тип кандидаток в «старые девы». Поскольку прежние формы брачной зависимости их не устраивают, а «новые молодые» мужчины или не равны им по материальному статусу, или предпочитают брать в жёны зависимых женщин. Такие молодые и хотели бы замуж, но сами думают симметрично и желают, чтобы так же думали их суженые: я – личность, и ты тоже будь ею. Но симметрично думать наши мужчины не привыкли. Трудно пока. Они привыкли, что женщина нянчит их от колыбели до могилы – сначала мать, потом жена, такая общая и никогда не иссякающая материнская грудь.
С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ РОГОЖИНА…
Наша антропологическая ситуация осложняется ещё и тем, что по традиции русский мужчина видит в женщине одновременно и блудницу, и святую, ложь и истину, зло и добро, безобразие и красоту, низкое и высокое, мерзость и небесную чистоту. Он меж двумя безднами, и обе любит, и хочет, чтоб «две в одной». Ибо сексуально привлекательна для него блудница («секс=грязь»), но и духовности хочется, преклониться хочется, богиня нужна.
Как реальная женщина может соответствовать такому идеалу? Она и не соответствует. Разве что Настасья Филипповна – но героини Достоевского не реальные женщины, а женщины, увиденные глазами русского мужчины, да ещё такого особенного, как Фёдор Михайлович.
Однако русский мужчина упорно ищет свой странный идеал и не находит или, найдя, превращается в Рогожина. И вот тут-то – «коль любить, так без рассудку… коль рубнуть, так уж сплеча!». И «рубают» – топором, ножом, бутылкой. И этим самым… ну для чего нет пристойного названия в русском языке – в лучшем случае эвфемизмы, – а только латынь или мат. А что? Если, как выяснилось, многие женщины обретают сексуальное возбуждение от грубых разговоров о сексе и во время него? Не бывает так, чтоб и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Возбуждают непристойность, матерные слова? Получите Рогожина. Что заказывали.
А начинается всё с, казалось бы, безобидного, да язык выдаёт. Мужчины говорят о себе так, будто они телки, на верёвочке: она меня в постель затащила, охомутала, женила на себе, я-то, хороший, тут ни при чём… Сам он не действует, конечно, с ним всё только происходит. Очень удобно. Я к тебе – как к бревну, и ты ко мне так же.
Появился и совсем новый феномен: изнасилования мужчин женщинами. Групповые. Разработаны методы, как это устраивается. Объект-объектные отношения: ты бревно, и я бревно.
Доводилось мне разговаривать с русскими валютными, как их раньше называли, проститутками: почему сейчас они предпочитают каких-нибудь финнов, не самых щедрых людей на свете? Они – не бьют, объясняли мне, они – не обидят и не обманут, заплатят как договаривались, они – без предубеждений и жениться на нас могут, жалеют. Оказывается, надо было стать проституткой, чтобы оценить чистосердечность, человечность мужчины.
Чем же сердце успокоится? Что ожидает нас в будущем?
Я не утешу вас. Учёные, говоря о прогнозах для России на ближайшие 10–15 лет, полагают: всё реже и всё меньшее количество наших граждан будут вступать в сексуальные отношения, чем это происходит теперь, когда, напомню, лишь 40% людей подходящего возраста живут половой жизнью, что в три раза меньше, чем в Европе. И секс станет качественно иным. Иное качество – это, увы, не появление субъект-субъектных отношений, т.е. как человека к человеку. Это прогрессирование прежних объект-объектных. И прогресс заключается в том, что сексуальным партнёром всё чаще будет выступать не живой человек, а робот, виртуальный интерактивный партнёр, секс-игрушка.
«Быть, – писал М.М. Бахтин, – значит общаться диалогически. Когда диалог кончается, всё кончается… Два голоса – минимум жизни, минимум бытия».
Когда половой акт, самая естественная из естественных потребностей, превращается в коммуникацию человека с куклой, с виртуальной игрушкой, с роботом, останется ли человек быть, такой ли, иной ли, но человек?
Или вместо него будет уже что-то совсем иное на свете?
, публицист, кандидат философских наук
P.S. Контрмнения по этой теме ждём по электронным адресам gam@lgz.ru mazurova@lgz.ru